автобусов с неугомонными детьми из лагеря и от частных экскурсоводов, узурпировавших их место. Мы устали продираться сквозь толпы посетителей, чтобы добраться до наших офисов и туалетов, устали от нагрузки, которую огромное количество людей создавало для маломощной системы кондиционирования. С каждым прошедшим днем – липким, тягучим и медленным – сентябрь становился все ближе, даже если казалось, что до него еще целая вечность.
От Лео пока не было никаких вестей, а Рейчел отправилась в Кембридж, чтобы подготовить свое тамошнее жилье к осеннему семестру, который начинался в первую неделю сентября. Она пыталась поднять вопрос о том, чтобы я осталась в ее квартире, но я избегала этих разговоров с тех пор, как нашла брошь. Вместо этого спокойно назначала просмотры тех немногих квартир, которые могла себе позволить. Ни за одну из них не просили больше, чем за мою субаренду, но все они сдавались на год.
И хотя новый куратор еще не приступил к работе, Мишель сообщила, что они находятся на стадии окончательного отбора. В том же письме, в котором пришло предложение, она спросила меня, не буду ли я против того, чтобы прибраться в кабинете Патрика. Так как в библиотеке дел почти не осталось, а сады окутывала сильная жара, я внесла мусорный пакет в двери, на которых красовались сцепившиеся рогами металлические олени, и медленно принялась за работу.
Кабинет Патрика всегда был тихим уголком, а поскольку у окон не было поворотных механизмов, я открыла их, подперев книгами, чтобы впустить свежий воздух. Пусть он и был жарким, но это было лучше, чем липкий кондиционированный воздух, который вырабатывала центральная система. Большинство книг Патрика были упакованы и переданы в Йельскую библиотеку несколько недель назад, но в ящиках стола все еще оставалась кучка бумаг, личных вещей и всякой всячины. Выбрасывать эти мелочи – то, из чего складывается жизнь, карьера, – было отчего-то страшнее всего. И я с ужасом представляла, что когда-нибудь найдут в моем собственном столе: поздравительные открытки от родителей, брошенные клочки бумаги для заметок, пустые ручки. Я сохранила несколько вещей для библиотеки и одну вещь для себя – потрепанный экземпляр «Имени розы», – а остальные предметы отправила в мусор.
Я собиралась просмотреть ряд картотечных шкафов за столом Патрика, когда вошла Мойра.
– Ты знаешь, кого собираются нанять на место Патрика? – Она прислонилась к двери, закрывшейся за нею; ее голос был едва громче шепота.
– Не знаю, – сказала я, бросая в мешок последние несколько оставшихся предметов.
– У тебя есть какие-нибудь догадки?
Они у меня были, но не хватало сил и терпения обсуждать их с Мойрой.
– На самом деле нет, – ответила я.
Мойра подошла к столу Патрика и выдвинула ящик.
– Нашла что-нибудь?
– Ничего, – сказала я.
Мойра была из тех женщин, которые не только задерживаются на месте трагедии, чтобы проникнуться ею, но и проводят целые недели, изучая ее, узнавая о жертвах и впитывая их горе как свое собственное.
– Представляешь, они выпустили Лео под залог! Он на свободе. Он может появиться здесь в любой момент.
– Я не думаю, что ему это позволено.
– Разве это имеет значение? Кто его остановит? Представляешь, а вдруг он просто ворвется сюда?
То, как она это сказала – с опаской, как будто неоднократно проигрывала этот сценарий в голове, – заставило меня понять: я не уверена, что Мойра действительно осознаёт весь масштаб ситуации. Ей очень нравилось играть в происходящей трагедии свою роль, пусть и небольшую. Я знала, что Лео не из тех рассерженных на работодателя работников, которые возвращаются на свое рабочее место. Он будет работать где-нибудь еще – барменом за наличные и чаевые где-нибудь в Бронксе, в таком месте, как «Кристалз мунлайт лаундж», где не оформляют документы.
– Я не думаю, что Лео вернется.
– И то верно… Между вами что-то было, правда? Я помню, кто-то упоминал об этом – возможно, один из охранников, – заметила Мойра, наблюдая за мной краем глаза.
Я пожала плечами, надеясь, что, если я ничего не скажу, Мойра уйдет, но она устроилась поудобнее, облокотившись на край стола и выбивая тихий ритм своей длинной ногой.
– Знаешь, – сказала она, – для тебя так будет лучше.
– Да?
– Лучше без Лео. Я полагаю, вы с ним расстались, так?
Я не была уверена, что мы когда-либо были вместе достаточно официально, чтобы расстаться, но кивнула, складывая в стопку несколько оставшихся книг. Мойра с минуту ничего не говорила, изучая дугообразный свод окна, пока наконец не сказала рассеянно:
– Я не пойму, что вы, девушки, в нем находите. – Она использовала множественное число: «девушки».
– Что вы имеете в виду? – спросила я, внимательно наблюдая за ней.
– То, что вы с Рейчел такие милые… Вы хорошие девушки. У вас есть будущее. Мне не понять, зачем вы обе связались с Лео.
Конечно. Я всегда знала это, на каком-то уровне. Это присутствовало на границах карточных раскладов. Это было понятно по тому, как Рейчел смотрела на нас в тот день, когда застала в садовом сарае: пристально, расчетливо. Я видела это, но предпочла проигнорировать. Я не хотела этого видеть.
– Что Патрик думал об их отношениях? – спросила я безразлично.
– О, – произнесла она, – я не думаю, что он заметил. По крайней мере, не сразу. Я даже не знаю, были ли они еще вместе к тому моменту. Это случилось, когда она только приехала. Какое-то время казалось, что между ней и Лео действительно что-то есть. Но потом все развалилось, как обычно бывает с Лео.
– Неужели вышла какая-то неловкая ситуация? – Хотя это был не тот вопрос, на который я хотела получить ответ. Я хотела знать другое: как долго это продолжалось, было ли это серьезно, было ли Лео обидно, кто разорвал отношения, как много знал Патрик…
– Между ними?
Я кивнула.
– Или между ними и Патриком.
– Было время, когда Лео и Патрик часто ссорились. Маленькие ничтожные споры. То, что нам удавалось случайно услышать тут и там. Но в основном Патрик был джентльменом в этом вопросе. Я не могу сказать того же о Лео.
– Когда это закончилось?
Мойра, как мне показалось, наслаждалась этим. По своей сути она была сплетницей, проводником, посредством которого информация перемещалась по Клойстерсу. Обычно ее считали практически бесполезной сотрудницей, но сейчас ей явно нравилось, что я ловлю каждое слово.
– Не знаю, – произнесла она, снимая воображаемую пушинку с юбки. – Это было до того, как ты появилась. Но я не знаю, насколько давно. Рейчел нравилось видеть, как Патрик ревнует. Я думаю, причиной было скорее это, чем реальный интерес к
