на ее власть, как на ось. Каждый из нас был обособлен от других, а посредником между нами была только она. Но, конечно, обстоятельства того, о чем она рассказывала, были смутны, размыты искусными речами Рейчел и тем, как она ввела меня в Клойстерс и удерживала при себе.
– Куда мне обратиться, если я захочу увидеть Лео?
– Его залог находится в процессе оформления, – сказала детектив Мёрфи. – Как только это будет сделано, его отпустят.
– Кто внес за него залог? – полюбопытствовала я.
– Похоже, что он сам, – ответила она.
– Когда он будет освобожден?
– Завтра.
Я уже собиралась сказать что-то еще, когда дверь в квартиру со скрипом отворилась и я увидела стоящую на пороге Рейчел, слегка вспотевшую от бега.
– Я забыла свои часы, – пояснила она, затем взяла их со столика у входа и надела на свое изящное запястье.
Я завершила звонок и непринужденно отошла от окна. Как я могла не заметить ее возвращения в дом? Может быть, она срезала путь через парк и побежала по проспекту?
– Там происходит что-нибудь интересное? – спросила Рейчел, жестом указывая на то место, где я стояла.
– Нет, – отозвалась я. – Просто провожаю день.
– Когда я вернусь, пойдем ужинать в «Альтро Парадизо». – Она придерживала дверь одной рукой. – У меня настроение для итальянской кухни.
– Звучит здорово.
– Хорошо, – проговорила Рейчел, – я скоро вернусь.
Я подождала, пока не увидела, как ее длинный, раскачивающийся хвост во второй раз скрылся в парке, после чего достала свой телефон и написала Лео сообщение: «Нам нужно поговорить, позвони мне, когда выйдешь». Затем быстро удалила сообщение с телефона и компьютера, стерев все записи, которые могла найти Рейчел.
В квартире было тихо, обыденно. Она была заполнена книгами и кухонной утварью, дорогими кашемировыми пледами, аккуратно сложенными на спинках диванов. Я начала открывать ящики на кухне – скатерти и салфетки, ножи и штопоры для вина, – методично продвигаясь вперед, пока не нашла то, что искала: ящик с мелочами, скотчем и ножницами, маленькими отвертками и по большей части использованными блокнотами. Я ощупывала все вокруг, пока не уловила этот звук: звон металла о металл, золотистое кольцо с множеством ключей на нем. Их должно было быть не менее пятнадцати.
Я взяла кольцо и пошла в холл, чтобы вызвать лифт. Наблюдая за тем, как он поднимается снизу, этаж за этажом, я тревожилась, что Рейчел может быть в нем. Когда лифт наконец прибыл, он был пуст. Я придержала дверь ногой, чтобы никто другой в здании не смог вызвать его, и начала наугад вставлять ключи в прорезь для подъема в пентхаус. На пятой попытке кнопка шестнадцатого этажа засветилась.
После остановки лифт вывел меня прямо в квартиру родителей Рейчел, открывшись в длинный коридор довоенной поры, увешанный картинами и рисунками в золоченых рамах. Несколько картин я узнала сразу. Здесь были рисунки Матисса времен первой половины его карьеры, пастель Квентина де ла Тура восемнадцатого века, картины Каналетто с видами Венеции. В конце коридора располагалась двухуровневая гостиная с окнами от пола до потолка, занавешенными плотными льняными шторами, которые вот уже много лет были перманентно задернуты от солнца. Я включила сине-белую лампу в стиле шинуазри[34].
По всей комнате на столах стояли фотографии в серебряных рамках, на снимках были запечатлены Рейчел и ее родители: они плывут по Средиземному морю, она в теннисной форме в команде Спенса. Здесь были фото ее матери и отца с главами государств и на ужинах попечителей музеев, фотографии из Аспена и Хэмптона, а также более старые семейные фотографии из Лонг-Лейка с ее бабушкой и дедушкой на веранде.
А еще были книги, ряды и ряды книг в кожаных переплетах с золотым тиснением – первые издания, иронические памфлеты, редкие рукописи, – а также изысканно обитые диваны, заваленные подушками с кисточками. Я прошла по другому коридору, проверяя каждую комнату, пока не нашла спальню Рейчел.
Она была со вкусом обставлена и не слишком велика, выкрашена в фисташково-зеленый цвет, с большой кроватью, резное деревянное изголовье и изножье которой выгибались вверх дугой. У Рейчел были свои фотографии в рамках, и я с любопытством разглядывала снимки, на которых она была изображена в старших классах: одна на носу парусника, с книгой в шезлонге где-то на побережье Адриатического моря. Но в основном там были гравюры. В спальне Рейчел было полно медных гравюр XVI века в рамках, а также несколько страниц средневековых рукописей. Я засмотрелась на некоторые из них, а затем направилась к ее письменному столу и открыла ящики.
В основном они были опустошены дочиста, осталось только несколько старых шариковых ручек и чистый блокнот. В верхнем ящике лежала горстка четвертаков и частички мусора, который обычно скапливается в детских спальнях: фантики от конфет и брошенная сережка. Я подумала, что она не ночевала здесь уже много лет. Но нижний ящик ее стола был заперт, и пока я проверяла другие ящики в поисках ключа, мне пришло в голову, что кольцо с ключами, которое я так и держала в руке, может оказаться решением проблемы. После нескольких неудачных попыток один ключ подошел к замку, и я открыла ящик.
Внутри лежали две вещи: фотография маленького парусника, название которого гласило «Фортуна», и резной диск-брошь, искусно инкрустированный зелеными камнями и жемчугом, с камеей в центре. Я сразу же узнала эту брошь по документу, который разослала Мишель де Форте, – в нем содержались изображения и описания каждой пропавшей вещи, украденной Лео.
Когда я коснулась пальцами знакомых золотых филигранных краев, мне вспомнилась римская пословица, ставшая известной благодаря «Энеиде» Вергилия: audentes fortuna juvat – «удача благоволит смелым». Рейчел, как и Лео, похоже, была очень смелой.
Глава 25
Три дня спустя от Мишель по электронной почте пришло предложение, в котором содержался вопрос: согласна ли я остаться в Клойстерсе на неопределенный срок? Оклад должен был быть гораздо выше, чем я зарабатывала раньше, и мне сразу же предлагали повышение до помощника куратора – что было иронично, учитывая, что в главном офисе все еще не было никого, кому я должна была помогать. Я не стала никому сообщать об этом, читая и перечитывая письмо Мишель, пока не запомнила каждую запятую, каждый вопросительный знак.
Тем временем наплыв посетителей и поздняя летняя жара достигли крещендо. Август ознаменовался прибытием множества туристов, которые задерживались в галереях и обмахивались музейными схемами, обессиленно оседали на каменные скамейки, обмякшие и покрытые каплями пота. Сотрудники чувствовали то же самое. Преподаватели устали от постоянно прибывающих
