— То есть?
— Для тех, кого принято именовать «обывателями», система — нечто абстрактное, к их повседневной жизни имеющее весьма опосредованное отношение. «Обыватель» на своем уровне восприятия может различать лишь некоторые ее связанные между собою признаки: вереницу недостатков, с которыми, как его убеждают масс-медиа, ведется постоянная борьба на государственном уровне. «Обыватель» не выпускает из внимания, что «все у нас вот так вот», но настоящей силы системы не знает. Систему как СИСТЕМУ, мощнейшую и безжалостную, осознают лишь те, кто слит с ней, и те, кто входит с ней в конфликт. Первые мирятся с ней, потому что им так выгодно, вторые пытаются… нет, не противостоять, а защищаться от нее… либо выстроить свое существование так, чтобы минимально с ней соприкасаться. И те, и другие отлично понимают: то, как они вынуждены жить — неправильно и дурно. Главное в том, что каждый здесь убежден: система несокрушима. Она — данность, с которой придется каким бы то ни было образом сосуществовать. Ей не противостоят. Только защищаются. Вот это убеждение и необходимо переломить.
Глазов вернулся на свое место. Поставил на стол початую бутылку коньяка и две рюмки. Взглядом предложил Олегу — тот отказался, качнув головой. Майор наполнил одну из рюмок.
— А как же это… оппозиция? Митинги всякие, выступления, разоблачения?.. — спросил он, постукивая ногтем по рюмке. — Правозащитники, которых стада целые развелись?
— Ярмарочные пляски, — убежденно ответил Олег. — Все они — тоже часть системы. Потому что не верят, что система может быть повержена. К чему тогда вся их деятельность? Просто чтобы занять в системе соответствующую нишу.
Алексей Максимович осушил рюмку.
— Практика есть мерило истины, — вдруг улыбнувшись, повторил он фразу, которую слышал от Олега не один раз. — Вот в чем дело: «практика есть мерило истины». Н-да, когда-то и я не верил, что у тебя на самом деле получится переменить устоявшийся в нашей части порядок. И приобрести соратников и среди товарищей, и среди тех, кто готов был тебя уничтожить.
— Практика есть мерило истины, — подтвердил Трегрей.
Глазов налил себе еще рюмку.
— Одного только не понимаю, — выпив, проговорил он, — ведь вот… главные наши люди, государственные мужи… Те, что на самом верху… Неужели они не видят опасности системы? Не видят, что творится? Как нынешняя элита хапает, хапает… жрет. Аж хруст стоит по всей стране. И все результаты такого… незаконного обогащения непременно выводятся за границу через фирмочки, ничего не производящие, не приносящие никакой прибыли, и оседают в первоклассных банках с мировыми именами. Они что, наши самые главные, тоже полагают, что бороться с этим бессмысленно? Ведь и дураку понятно, к чему это все идет. Ресурсы-то не безграничны. Минуем точку невозврата — и привет. Да и не только элита, а все остальные, кто имеют доступ хоть к какой-нибудь кормушке, хапают, хапают, поменьше, конечно, намного, столько, сколько им разрешается.
Олег даже отстранился от стола. Внимательно посмотрел на Глазова.
— А вы разве не понимаете, почему? — спросил он.
Алексей Максимович не ответил. Ждал, пока Трегрей заговорит снова.
— Впрочем, — сказал Олег, — вам сложно вместить это в сознание. Вы живете здесь, вы давно и безнадежно вросли в это… Где умный человек прячет камень?
— Что? — вздрогнул от неожиданности Глазов.
Олег повторил вопрос.
— А… — нахмурился Глазов и провел ладонью по белой голове. — Что-то знакомое… Из какой-то книжки, верно? Где умный человек прячет камень? Среди других камней… Так, кажется?
— А где умный человек прячет лист? — снова спросил Олег.
— В лесу, — поднапрягшись, вспомнил майор. — А если нет леса, умный человек сажает лес. Погоди, сейчас я сам… Как там дальше?.. Если ему надо спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес…
Проговорив это, Алексей Максимович заморгал глазами и бледно усмехнулся:
— Да ну… Это уж как-то совсем… Конспирология какая-то… Теория заговора.
— Я говорил, — сказал Трегрей. — Вам трудно вместить это в сознание. А на самом деле все просто, все на поверхности. Надобен только взгляд извне…
Зазвонил мобильник Глазова.
— Света! — проговорил он, глянув на дисплей. — Из больницы… Ох, не случилось бы там чего…
Олег тут же поднялся из-за стола.
— Оставлю вас ненадолго, — сказал он.
* * *
— Мишань! Клиент-то не один. С ним какой-то пацан-солдатик. На кухне сидят, базарят, чай пьют. С коньячком…
Мобильник тихо прокрякал что-то в ухо залегшему у забора Зяме.
— Да я и не менжуюсь, — ответил на это Зяма. — В натуре, так даже лучше. По ходу они того самого… гомо сапиенсы. А значит, контора нашего клиента шибко копать не будет, чтоб репутацию себе не портить… Ага, все, Мишань, буду смотреть по ситуации. Все в лучшем виде сделаю…
— Погнали? — спросил лежащий рядом Сверчок, когда Зяма убрал телефон. — Холодно, мудя мерзнут.
— Да погоди ты! — просипел Зяма, не сводя глаз с освещенного окна. — Их двое, так? Смотри, так лучше будет сделать…
Голос его, оставаясь приглушенным, обрел нотки вдохновения.
— Отмудохагь обоих, — рассуждал он. — Вроде как у них размолвка вышла… на почве ревности. А потом одному кишки выпустить, а второго в петлю. Типа того: порешил милого, испугался и сам себя кончил… А?
— Нормально, — оценил Сверчок. — Хату палить будем?
Зяма ненадолго задумался.
— Не, — сказал он. — Ненатурально выйдет. Хотя… там поглядим. Короче, братан, слушай: ты к окну, я к двери. Все понял?
— Да знаю я…
— Тогда — погнали… Стой! Пацан куда-то подорвался. Надо, чтобы они оба на виду оставались.
Через несколько секунд стукнула входная дверь. Олег вышел на крыльцо, тускло освещенное желтоватым светом подвешенной к козырьку голой лампочки.
* * *
Темнота за пределами желтоватого светового полукруга была не просто отсутствием света. Темнота была тревожной и ощутимо плотной, как черный дым. Едва различимые громады недостроенных коттеджей на противоположной стороне улицы угрожающе клонились к Олегу, замершему на последней ступеньке крыльца. Голое деревцо, высаженное у забора, тронутое на мгновение проснувшимся ветерком, чуть пошевелилось, проскребло веткой по невидимой сетке-рабице, будто о чем-то хотело предупредить. В нескольких шагах от Олега так же дала о себе знать невысокая башенка сложенных один на другой строительных блоков: тяжелая полиэтиленовая пленка, которой она была накрыта, задвигалась, зашуршала под ветерком.
В просторечии чувство, которое в тот момент коснулось Олега, обычно называют «смутной тревогой» и редко придают ему большое значение. Трегрей же отреагировал молниеносно.
Тихо треснула и зашипела, угасая, лампочка под карнизом — Олег послал импульс почти неосознанно. Инстинктивно.
Определить выгодную позицию было делом мгновения. Метнувшись за строительные блоки, Олег притаился там. Теперь следовало сконцентрироваться и отыскать местоположение противника. Это было делом несложным: люди ведь не умеют быть абсолютно бесшумными, даже если очень этого хотят.
* * *
— Лампочка перегорела… — прошипел Сверчок. — А пацан… куда-то делся…
— Заметил он нас, — убежденно проговорил Зяма.
— Как это он мог нас заметить? — усомнился Сверчок. — Он в нашу сторону даже не смотрел. И куда он сквозанул-то? Как сквозь землю провалился.
— Заметил, — повторил Зяма. — Хрен его знает, как. Почуял…
Зяма был человеком неглупым и опытным. Из всякой ситуации выводы он делал мгновенно, не мудрствуя зазря, так как жизнь давно уже приучила его к тому, что наиболее простое объяснение случившегося зачастую наиболее вероятное. Почему пацан, спокойно вышедший на крыльцо, вдруг рванул куда-то? Не иначе, почуял что-то нехорошее. Куда он мог скрыться, пацан этот? Конечно, туда, где безопаснее всего. То есть, вернулся в дом. И все это означало лишь одно: нужно было как можно скорее завершить начатое предприятие. Не дать жертве ни секунды лишней на осмысление обстановки и подготовку к обороне.
— В доме он, — сказал Зяма. — Больше ему деться некуда. Причем, дверь не захлопывал — было бы слышно, если б захлопнул. Ползи к окну, слышь! Только быстро и тихо. Ствол пока не доставай. Как доползешь, приготовишься, понял?
— Да знаю я…
Зяма вытащил пистолет. Взведя курок, он внимательно следил не только за передвижениями компаньона, но и за тем, что происходит вокруг. На тот случай, если резвый солдатик все-таки не нырнул обратно в дом, а спрятался где-нибудь неподалеку. Увидев ползущего к окну человека, пацан наверняка вздумает что-нибудь предпринять. Хотя бы крикнет — предупредит того, кто остался в доме.
