Мне известны два характерных для мамы случая из ее репетиторской практики. Маму пригласили в один помещичий дом в Новочеркасске для подготовки двух детей, мальчика и девочки, к сдаче экзаменов. Она целое лето занималась с ними, имея отдельную комнату в усадьбе и отличное питание, а затем на автомобиле, тогда это было еще необычно, их повезли в Ростов. Дети хорошо сдали экзамены и маме дали по тем временам немыслимое вознаграждение – екатерининку, 100 рублей.
Другим учеником мамы был полицейский. Служащие, в том числе, полицейские, для того, чтобы повысить свой класс или должность, должны были сдавать определенные экзамены. Этот полицейский, будучи не уверенным в своих силах, придавал большое значение подготовке к предстоящим экзаменам. Эти обстоятельства, в сочетании со строгостью и обстоятельностью мамы, привели к тому, что ученик очень боялся своего учителя. Боялся настолько, что однажды бабушка говорит маме: “Ты пойди, посмотри на своего солдата в коридоре. Он ведь дрожит от страха. Я бы на его месте плюнула и убежала”.
Решив все же приобрести специальность, мама поступает на трехгодичное зубоврачебное отделение Медицинского факультета Донского (бывшего Варшавского) университета. Об этом периоде маминой жизни мне практически ничего неизвестно, за исключением того, что мама начала и окончила свою учебу в одной и той же кофточке. В этом ее “уличила” Нонна, предъявив хранившиеся у нас фотографии того времени. Диплом зубного врача мама получила в очень знаменательное время – 18 февраля 1917 года. В каком году поженились мои родители, я точно не знаю, но их первенец, моя сестра, родилась 22 декабря 1921 года.
Квартиру, в которой поселилась молодая семья моих родителей, только условно можно было называть квартирой – три крошечных комнатки, все в одну линию, без кухни. Единственным ее достоинством было месторасположение: она находилась неподалеку от основной квартиры семейства Либерманов на Донской улице и почти что напротив дома, в котором жила сестра Маня с Гришей. Именно Гриша, большой папин приятель и соученик, познакомил Овсея с сестрой своей жены, Саррой. Я себе хорошо представляю, с каким напором и интересом и папа, и мама принялись благоустраивать свою квартиру. Уверен, что мама с ее энергией и хваткой принимала участие и в планах реконструкции квартиры. В результате из части примыкавшего к первой комнате сарая была сделана кухня с подвалом и туалет, а на входе была устроена теплая прихожая.
А уж как навести в квартире уют и абсолютный порядок, проблем не существовало – это было у мамы в крови.
Родившаяся девочка оказалась рыжей. Волосы были цвета червонного золота, и это был настолько сильный отличительный признак, что большинство подруг и знакомых, и в глаза, и за глаза, и в школе, и в институте, звали ее Рыжая. И она охотно отзывалась на это прозвище. Кстати, сама масть не была чужда представителям семьи Либерманов. Рыжим был и Сема Шульгин, старший сын старшей сестры Раисы. Была рыжей, со слов мамы, и борода ее отца. Когда Инна подросла, она отпустила косы и стала еще больше симпатичной. Однажды, когда, возвращаясь из школы, я проходил мимо киоска фотоателье на Старом базаре, то с удивлением увидел за стеклом в качестве рекламы большой портрет красивой девушки – это была моя сестра.
Совсем маленькой Инна была ребенком, которого в те времена называли “старый нос”. Она, например, любила сидеть на своем стульчике, покачивала ножками и с серьезным видом напевала еще более серьезную песенку, состоящую из двух слов: “Ах, какая”. Однако, центром семейного внимания, к ее большому огорчению, ей пришлось быть не очень долго. Откуда-то появился один тип, еще младше ее. А быть старшим ребенком в семье, будучи еще маленькой,- совсем не просто. Ты еще совсем ребенок и привыкла, что все внимание сосредоточенно только на тебе. А тут почему-то внимание всех дорогих тебе людей обращено, прежде всего, на него, пусть даже на обожаемого тобой братика. Это несправедливо, тем более что этот тип дерется, а когда на него пожалуешься, папа говорит: “Но он же еще маленький”.
Наша детская была организована во второй, проходной, комнате. Здесь стояли наши кровати и один письменный стол, один на двоих, пожалуй, даже на троих – средний ящик стола был папин. Вот и все. Учились мы в одной и той же школе, но только в разные смены – старшие классы ходили во вторую смену. Поэтому мы вроде не очень мешали друг другу.
Но вот я представляю себе, как могла бы описать эту ситуацию моя сестра в то время. “Начну с себя. Всем хорошо известно, что уже много лет я учусь играть на пианино. Посижу полчаса, от силы час, тихо, спокойно поиграю и все, никому не мешаю, никто не жалуется. Только одна моя преподавательница музыки не очень довольна результатами, по ее словам, не совпадающими с моими возможностями. Но это ее личное дело.
А вот теперь возьмите Юру. Мне, например, кажется, что у него вообще слуха нет. Но почему-то его тянет к музыке, однако, я думаю, не столько к музыке, сколько к музыкальной компании. Вначале он поступил в оркестр народных инструментов, и все свободное время пиликал на какой-то домбре. Это было более или менее терпимо, от пиликания как-то можно укрыться. Но когда он поступил в духовой оркестр и притащил домой трубу… Этот ужас трудно даже описать. Начиналось с гамм. Причем, чем больше трубач овладевает своим инструментом, тем более высокие ноты становятся для него доступными. “Слушай, Инка, я сейчас возьму третье “фа”. Вытерпеть эти звуки нормальному человеку невозможно. Другой бы поиграл 15-30 минут на кухне, а еще лучше, в туалете, и все. И при этом, какой примитивный репертуар: “Наурская”, “Краковяк”, “Интернационал”, “По долинам и по взгорьям”, какие-то дурацкие марши, включая “Похоронный”. Попробуйте в таком доме пожить, а если еще надо делать уроки.”
Не точно этими словами, но примерно в таком же тоне, моя сестра Инна “поздравляла” меня с моим семидесятипятилетним юбилеем. Ну, улыбнулись – и спасибо, продолжим наш рассказ.
Скажу прямо, нам, детям, жилось в нашем доме хорошо. Материальный достаток обеспечивал, прежде всего, папа. Все остальное – уют, порядок, вкусная еда, спокойная обстановка – это заслуга мамы. Даже тогда, когда в нашем доме появилась домработница, мама всегда была не только рачительной хозяйкой, но и главной исполнительницей всех домашних дел. После рождения второго ребенка появилась необходимость в дополнительном семейном доходе, и мама пошла работать. Во всяком случае, сколько я себя помню, мама всегда работала. Перед войной, это был, скорее всего, 38-й или 39-й год, у мамы появилась возможность получить высшее медицинское образование – без экзаменов поступить в Медицинский институт. И, несмотря на возраст и наличие двух детей, мама становится студенткой. И я хорошо запомнил, с каким интересом, с какой энергией мама занималась в институте. В нашем доме появился череп, какие-то кости, и я слышал тысячи латинских названий, которые мама должна была запомнить и которые она запоминала. И поэтому она успешно сдавала экзамены экзаменационных сессий. Я не помню причину прекращения маминых занятий, но эта замечательная учеба длилась всего лишь один год.
С окончанием войны мамины проблемы не закончились. На ее обеспечении осталось двое детей, два студента. Инна первая освободила маму от материальных забот – она получает диплом врача в 1946. Хорошо запомнил наш с мамой разговор, который состоялся примерно в это же время: “Сыночек, а сколько лет тебе еще учиться?” -“Мама, я закончу институт в 1949 году”. – “Это еще так нескоро”.
Устроиться на работу зубным врачом в первые послевоенные годы было совсем непросто. Поэтому мама нелегально, без регистрации и объявлений, открывает дома рабочее место, основным, если не единственным, предметом которого было нечто, отдаленно напоминающее зубоврачебное кресло. Кресло стояло у окна в столовой, прямо у входа. Некоторое время мама работает в содружестве с каким-то зубным техником – готовит рот пациентов к протезированию. Доходы были небольшие и нерегулярные, но все же были. Однако, как только представилась возможность устроиться на нормальную работу, мама закрывает свой “кабинет” и поступает на работу в городскую зубоврачебную поликлинику, в которой работает без перерыва до глубокого пенсионного возраста.
Однажды в эту поликлинику пришла моя будущая жена, Нонна, тогда студентка одного из младших курсов Мединститута, и попросила в регистратуре, чтобы ей дали номерок “к самому доброму и самому лучшему” врачу. Ей дали номерок к маме. Так, задолго до нашего знакомства, состоялось знакомство будущих свекрови и невестки. Может быть, об этом мне не очень удобно говорить, но и поныне, когда Нонна попадает к зубному врачу, для нее эталоном профессионализма служит мама: “Ты знаешь, я до сих пор помню ее прохладные пальчики, белоснежный накрахмаленный халат, умение все делать почти безболезненно и удивительную прочность пломб”. И это на оборудовании и материалах того “доисторического” времени.
