Немцы появились тихо, без стрельбы. Очень скоро, через несколько дней, были развешены приказы, обязывающим всех евреев, независимо от возраста, появляться на улице только с желтой звездой Давида. За нарушение – расстрел. У дедушки, который шил дома головные уборы, нашелся подходящий материал, и всем пришили эти зловещие звезды. Были и другие антиеврейские приказы, но, находясь в мареве непроходящего кошмара, люди как-то на них не очень реагировали. За исключением одного, завершающего. Этот приказ обязывал всех евреев, без исключения, собраться в определенном месте к определенному часу для отправки в малонаселенные районы Украины. С собой взять минимальный запас продуктов, одежду и все драгоценности. За неисполнение – расстрел на месте. Это означало, что любой человек, признанный на улице или в доме евреем, будет расстреливаться без каких-либо юридических процедур. Более того, чтобы исключить укрывательство евреев, расстрелу подлежали также лица, в доме которых будут обнаружены эти люди, поставленные вне закона.
Ни Нонна, ни Юра не помнят, как проходило обсуждение вопроса о том, что делать: идти ли на сборный пункт или не идти, что сводилось, скорее всего, к одному и тому же результату. Но человек живет надеждой, даже тогда, когда он сам себя обманывает: а вдруг немцы говорят правду и все обойдется? В конце концов, решили, что на сборный пункт пойдут бабушка и дедушка, в сопровождении дочери Рахили. Мама, Сарра Наумовна, сказала, что она не пойдет и детей своих не поведет: “Что мне скажет Мотя, если я не попытаюсь спасти наших детей”. Как будто это самое главное, что, потом и непонятно кому, скажет Мотя? Но дело не в словах, а в делах, в решимости бороться за жизнь, свою и детей. И сама решимость в этих страшных условиях была сродни героизму13.
Из дома вышли все вместе. Старики, поддерживаемые дочерью, пошли в одну сторону. Мама с детьми – в другую. Куда – неизвестно. Они направились на окраину города и бродили, стараясь не привлекать к себе внимание, до самой темноты. Затем, без особой надежды, они подошли к домику одной знакомой Бельчиковых, которая жила вместе со своей дочерью и внучкой. К сожалению, имена и фамилии этих замечательных женщин, не сохранились у Нонны в памяти, а они, как и другие, кто, с риском для собственной жизни, оказали неоценимую помощь евреям, объявленным вне закона, достойны того, чтобы быть причисленными в Израиле к праведникам мира.
Но спасение было, увы, временным. Больше, чем неделю, Сарра Наумовна не могла позволить себе находиться в одном доме. Нельзя было подводить людей, рисковавших своей жизнью. Надо было искать новое убежище. Каждый раз они уходили в никуда, и каждый раз находились добрые, самоотверженные люди, которые тайком помещали несчастных в какую-нибудь комнатушку. Само собой понятно, что о выходе взрослых, а Нонна была причислена к таковым, на улицу, нельзя было даже помечтать. Даже во двор выйти запрещалось. Но пятнадцатилетней девочке трудно сидеть в четырех стенах. Однажды в окне Нонна увидела девочку, видимо, жившую в этом же доме, которая с удобством устроилась под деревом, растущем во дворе, с книгой в руках. “Почему, почему даже такая радость мне недоступна. Чем я хуже ее?”
В другой раз случилось совсем непредвиденное. Заболел зуб. А зубы у Нонны были белоснежные, красивые. Что делать? Надо идти к зубному врачу, благо один зубоврачебный кабинет находился где-то неподалеку. “Иди, Нонночка, но ты можешь сделать только один визит к доктору, это очень опасно”. Тем временем, доктор посмотрел и сказал: “Ты знаешь, девочка, твой зуб надо лечить”. – “Нет, доктор, я прошу вас его удалить”. – “Почему, он тебе еще долго прослужит”. – “Нет, я хочу его удалить”. – “Но у меня, к сожалению, нет обезболивающих средств”. – “Рвите так, я вытерплю”. Она даже не вскрикнула.
После почти месячного нелегального пребывания в Кисловодске, исчерпав практически все реальные возможности прятаться у знакомых и малознакомых, Сарра Наумовна решила перебраться в Пятигорск. Пятигорск больше Кисловодска, может быть, там легче будет укрыться? К этому времени у них пару раз побывал Дима, каждый раз он приносил немного продуктов. Но он принес и страшную весть, которую они с ужасом ожидали, но втайне надеялись на лучшее. Да, все евреи, пришедшие на сборный пункт, были убиты, а сам Дима в ту ночь слышал нечеловеческие вопли и выстрелы. В полученной потом, в июле 1943, справке исполкома Кисловодского горсовета поименно перечисляются все трое и говорится, что они были на просто расстреляны, но и “замучены немецко-фашистскими извергами”.
В Пятигорске их приняла с открытым сердцем хорошо знакомая Сарре Наумовне еще с детских времен Анна Петровна Гуськова. Дом Гуськовых, обнесенный высоким забором, находился в центральной части города. Сарра Наумовна, похожая на армянку, в Пятигорске разрешила себе чуть-чуть большую свободу. Пару раз она выходила из дома, но всегда была очень внимательна и осторожна. И вот однажды, когда она пошла на рынок, она услышала громкий крик: “Сарра!” А увидев приближающегося к ней человека, с ужасом поняла, что это зовут ее. Подошел мужчина, и она узнала его – это был приятель Матвея Семеновича по реальному училищу, Жора Манаян. “Как ты можешь так громко произносить мое имя, ты забыл, кто вокруг нас?” – “Я, действительно, немного забылся. Что ты здесь делаешь?” Они отошли в сторону, и Сарра Наумовна, рассказав свою историю, рассказала также, что какие-то карачаи берутся перевести ее с детьми через горы к партизанам, а в качестве платы они берут табак и мыло. Вот за этим она и пришла на рынок. “Не делай этого. Они все ваше заберут, а вас убьют”. – “А что мне делать, мне нужна хоть какая-нибудь бумажка. Я бы отдала за нее единственную оставшуюся у меня ценность – золотые часы, подарок Моти”. “Знаешь что. Я ничего не обещаю, но попробую кое-что сделать. Давай встретимся завтра в это же время”.
На следующий день мама вернулась домой счастливая. “Доченька, сегодня, в день твоего рождения, мы можем считать, и ты, и мы все родились во второй раз”. И она достает бумажку, простую бумажку, но на которой стояла печать Управления Пятигорской полиции и которая была подписана самим начальником Пятигорской городской полиции. Справка называлась “Временное свидетельство на жительство” №33, выдана она была госпоже Вартанян Александре Григорьевне, родившейся в гор. Баку, на один месяц, ввиду заявления госпожи о том, что ее документы были похищены во время болезни. Как оказалось потом, это было свидетельство не на жительство, а на Жизнь, и, если не на Вечную, то, во всяком случае, настоящую. При отступлении нашим удалось внедрить нескольких человек в органы управления города, в том числе, в полицию. И вот один такой человек помог им в самой критической ситуации.
Получив документ, Сарра Наумовна решила, что пора освободить Гуськовых от ежеминутно висящей над головой опасности, а так как они теперь “армяне”, то можно даже переехать в другой город, где никто их не признает и где им удастся потихоньку жить, не привлекая к себе внимание. В качестве такого города она выбрала Краснодар. По дороге в Краснодар они познакомились с одной семьей, и эти люди уговорили их выйти из поезда до Краснодара, в станице Тбилисской. Там они прожили относительно спокойно все оставшееся время немецкой оккупации, то есть до весны 1943.
Однако понятие “относительно” слишком условно. Ведь им надо было общаться с хозяевами и соседями, выдавая себя за армян, не зная армянского языка. Больше того, хата, в которой они жили, выходила прямо на главную дорогу – грейдер, по которой постоянно перемещались немецкие войска. Несколько раз немецкие солдаты и младшие офицеры останавливались на постой в большой хате напротив, и они вынуждены были иметь контакты с немцами. Один молодой унтер-офицер, Петер Хюнер, успел влюбиться в хорошенькую девочку, иногда к ним заходил и как-то попросил у фрау, так он называл Сарру Наумовну, разрешение после войны посвататься к ее дочери. “Мой отец богатый человек, у него большая фабрика по переработке свинины”. Что ему можно было ответить? Доброе отношение немца едва не закончилось трагически. Однажды, выслушав очередные приятные слова в свой адрес, Нонна, по простоте душевной, которая у нее сохранилась на всю жизнь, заявила Петеру: “А ты знаешь, я ведь еврейка”. На насколько мгновений зазвенела тишина. Сарра Наумовна поняла, что любая ее реакция может быть смертельно опасной. И она сделала вид, что ничего не слышала. Хюнер широко раскрыл глаза и внимательно посмотрел на Нонну. Затем улыбнулся и сказал: “Зачем ты придумываешь?”
Они кое-как обеспечивали себе скудное пропитание, обменивая оставшиеся вещи из тех заветных двух рюкзачков на продукты питания. Здесь главным специалистом по обмену, наиболее удачливым, оказалась Нонна. Крестьяне, видимо, с удовольствием делали “бизнес” с молоденькой бесхитростной девочкой. Иногда ей приходились тащить на себе нелегкий мешок многие километры.
