— Очень круто, — оценил Морт. — И что? Сильно кайфуешь?
— Нет. Несильно. Здесь каменный век, особо не покайфуешь. Съедят.
Морт кивнул, потрогал одну из косиц Марата, испачкал пальцы ароматическим маслом, поднес к носу, понюхал, лизнул даже, не опасаясь отравиться инопланетными веществами. Внутри корабля ему ничего не страшно, подумал Марат. Пилоту такого сильного биома глупо бояться отравления; в крайнем случае ляжет в утробу, и машина высосет из тела все нежелательные субстанции до последнего миллиграмма.
— Короче говоря, ты тут обжился, — сказал старший брат.
— Еще как, — ответил Марат. — А ты где живешь? Дом купил?
— Нет. Еще успею. В прошлом году предлагали архипелаг на Атлантиде, сорок восемь островов, мой юрист уже и контракт составил, а потом оказалось, что риелтор — сволочь… Жена его сама ко мне в койку залезла, а потом шепнула, что острова эти ее муж всю жизнь продает и продать не может, потому что раз в десять лет на этих островах какой-то вулкан хитрый извергается, сроком ровно на три дня, и всё живое, вплоть до бактерий, сгорает к чертовой матери… Едва я на деньги не попал…
— Ты всегда был дурак, — сказал Марат. — Не от мира сего парень.
— Мне плевать, — ответил Морт. — У меня кораблики такие вещи вытворяют, что капитаны кровью блюют и сами себе языки откусывают. Я четыре года возил командующего Федеральным флотом. Получил полковника — ушел на дембель. Сейчас работаю только на самой новой технике… Тесты, испытания, всё такое… Год назад новый крейсер до инфаркта довел.
— Верю, — сказал Марат. — Ты всегда был крут. Тебе нет равных.
Морт зевнул, показав идеальные зубы, и упруго вскочил.
— Есть, — тихо сказал он.
Хлопнул брата по плечу — настоящей пилотской ладонью, мягкой и невесомой, привыкшей ласкать самые нежные и чувствительные жгуты корабельных нервов.
Потом улыбка слетела со свежего юного лица, Морт смежил веки и еле заметно кивнул, показав головой в сторону стены.
Ушел, насвистывая незнакомый Марату мотивчик.
Спустя полчаса мрачный атлет в куртке с нашивкой КЭР — разумеется, тоже киборг — привел Марата в тесный карман и ушел, не сказав ни слова. Почти сразу убрали свет. Марат на ощупь изучил стены — ничего интересного, лег на пол, решил подремать, но понял, что слишком возбужден. Кроме того, мешали запахи: во рту, в ноздрях пылала горечь, язык словно натерли перцем, спастись было невозможно, на привыкание требовалось время — то были родные, человеческие, индустриальные запахи, среди которых Марат вырос и прожил девятнадцать лет; когда-то он просто их не замечал, теперь сходил с ума.
Хотелось назад, на карамельно-ванильные равнины, на побережье, омываемое рафинадными волнами.
Ждать пришлось долго. Чтобы не мучить себя догадками насчет будущего, Марат сначала считал собственные вдохи и выдохи, потом зачем-то стал повторять в уме полный молитвенный Канон, однако уже на пятидесятом стихе сбился и далее отдался бессистемным воспоминаниям о способах проковки пластин для изготовления боевых шлемов. Так прошло несколько часов, и пойманный преступник уже решил было, что неверно понял брата, но уловил, наконец, ряд мгновенных вибраций и нечто вроде глубокого вздоха — на вахту заступила новая смена, корабль разбудили и протестировали; плавная, почти незаметная глазу волна прошла по потолку, мигнуло аварийное освещение, вентиляционные воронки сглотнули и кашлянули, выкинув несколько капель смазочной слизи, и снова всё успокоилось.
Спустя несколько минут одна из стен бесшумно лопнула, и тонкая фигура старшего брата показалась в овальном проеме, слабо подсвеченная со спины.
— Пошли, — прошептал Морт. — Только не нервничай. Вдруг он тебя неправильно поймет?
2.
Но корабль был очень чувствителен и всё понял правильно.
Более того, Марат уже догадался, что эта машина, сила и сложность которой превосходили все мыслимые пределы, полюбит его с первого касания.
Они прошли техническим каналом вдоль третьего позвоночника, протискиваясь между кабелей, артерий и лимфатических узлов, миновали жилую палубу, где предсказуемо пахло парфюмерией, пробили — сначала старший брат, за ним младший — толстую перепонку предохранительного заслона и оказались в рубке.
Здесь Морт вытащил из стены горсть капсул, одну сунул Марату. Старый добрый мультитоник на вкус тоже показался невыносимо горьким, но потом в голове загудело эхо маленьких приятных взрывов, и бывший Владыка Города-на-Берегу закинул за спину косы и сказал себе, что жизнь не так уж и плоха: при желании можно свыкнуться и со вкусом стимулятора, и с вонью квазиживой плоти, и со своим новым статусом негодяя, совершившего преступление из списка «альфа».
— Давай, — сказал Морт, усмехаясь, и кивнул в сторону утробы. — Попробуй. Ты такого никогда не видел.
Гений, вдруг понял Марат. Вот кем он стал теперь: обыкновенным гением. Тогда, в академии, он уже был гением, но начинающим, многообещающим, теперь будущее наступило, обещания выполнены и перевыполнены, карьера взмыла в зенит, и вот великий и ужасный Морт пожинает плоды успеха. Делает что хочет. Лечь на стол, задрать ноги выше головы — пожалуйста. Провести уголовного преступника в центр управления кораблем — нет проблем. Гении вне критики, они не умеют отвечать за свои проступки.
Марат перекинул ногу через край утробы, лег.
— Я даже руки не помыл…
— Ерунда, — хмыкнул старший брат. — Он не любит, когда ногти длинные, а остальное неважно.
Марат ввел ладонь между лобных долей центрального мозга. Закрыл глаза. Расслабиться сразу не получилось, но корабль вдруг стал ему помогать, замычал что-то на своем протоязыке, примитивнейшем и сложнейшем, и ментальная сфера биома сама раскрылась, наполнив сознание симфонией звона, бульканья, свиста, гула кишечных газов и хрипа альвеол.
Сочетание мощи мускулов и полной готовности к послушанию сначала испугало Марата, но он припомнил, как еще неделю назад повелевал двадцатью тремя племенами, как падали лицами в пыль пять тысяч гуманоидов, и понемногу успокоился.
Ввести код симпатии с первого раза не получилось, Морт предостерегающе прошептал что-то, но Марат быстро исправился и тут же задрожал от восторга. Продвинул ладонь дальше, потом понял, что ощущает незнакомые узлы, и остановил процедуру знакомства.
— Там отдельный пульт гормональных режимов, — тихо предупредил Морт. — Справа женские, слева мужские.
— А маленькое и твердое — это что?
— Джойстик гиперхода.
— А рядом?
— Среднее ухо.
— Неудобно сделано. Можно задеть мизинцем.
— Согласен. Конструктор недодумал. Я уже составил рекламацию.
— А вестибулярные системы?
— Под левой рукой.
— Умно… — Марат рассмеялся, чувствуя покалывание в районе запястья. — Слушай, он меня уже хочет.
— Я же говорил — немного глуповат. Доверчивый.
Марат погрузил вторую руку, провел безымянным вдоль узлов первой сигнальной системы.
— Жаль, мы не в пустоте, — прошептал Морт. — Клянусь, ты бы с ума сошел. Всё, на чем мы до сих пор летали, — это были телеги… Никакого сравнения… Он сам из режима в режим переходит и весь дрожит от счастья…
Младший брат открыл глаза, повернул голову, посмотрел в лицо старшего. Тот перехватил взгляд, почесал переносицу и произнес глухим голосом:
— Жаль, что ты влип.
— Расслабься, — ответил Марат. — Слушай, прогрев пошел…
— Он сам греется, если его разбудить. Сам делает глубокое дыхание, сам суставы разминает.
— Это я понял… А теперь дай-ка, мы познакомимся поближе…
— Конечно, — небрежно сказал Морт. — Делай. Я знал, что тебе понравится.
Марат послал набор первичных команд, получил ответы, поощрил биом небольшой порцией эндорфинов, снова закрыл глаза и отдался во власть давно забытых ощущений.
Это был корабль-мечта, экспериментальный образец новой, восьмой серии, самопрограммируемая биомашина с многоуровневыми рефлексами и неотключаемой функцией сознательной деятельности. Четырнадцать служебных мозговых центров управлялись с места пилота одним генеральным мозгом и еще двумя резервными, пребывающими в нирване, причем каждый автономно обслуживался своей кровеносной системой с отдельным сердцем и отдельными селезеночными фильтрами. Всю работу по расчету курсов, ускорений и напряжений силовых полей корабль делал сам, без участия человека, — пилоту отводились функции общего контроля, а главное — поощрения. Человек был нужен этой машине только для того, чтобы посылать сигналы любви. Повторять, что она самая лучшая и самая могучая. Как всякое чрезмерно сильное существо, биом был эгоцентриком и нуждался в постоянной похвале; почти минуту Марат потратил на интенсивную тактильную стимуляцию соответствующих нервных петель, снова и снова набирая код симпатии, и вот биом окончательно вышел из состояния покоя, и пространство ментального контакта окрасилось розовым цветом, означающим полную готовность к исполнению приказов.
