Хорошо работает, подумал Марат. Уже подпустил похвалу. Едва установил контакт — и сразу его развивает.
Захотел опять сказать что-нибудь звонкое, дерзкое, но собеседник понял и продолжал, повысив голос:
— Короче говоря, обойдемся без имен. Для тебя я Директор. Это чистая правда, потому что в своей конторе я самый что ни на есть настоящий директор. Глава Департамента зачистки… — Брюнет покосился на вплетенную в волосы Марата ярко-синюю жилу дракона-амфибии, коротко хмыкнул. — Теперь повтори, как ты должен меня называть.
— Директор.
— Очень хорошо. Идем дальше. Ты устроил побег Соломону Грину. И сорвал нам всю операцию. Ты сделал это, чтобы дать нам понять: все наши разработки и расчеты — ерунда. У тебя есть свой план, и это, с твоей точки зрения, единственно верный план… Ты хочешь не только принимать участие в зачистке, но играть главную роль… Чему ты улыбаешься?
— Извините, — сказал Марат. — Но вы барабаните, словно киборг. А настоящий киборг говорил, как человек. Это смешно.
— Заткнись, — посоветовал Директор. — Хорошо смеется тот, кто смеется тихо. Давай, рассказывай свой план.
Марат снова почесал грудь. Масло чихли давно высохло, кожа зудела.
— Отзовите моего двойника, — начал он. — Выпустите меня в Город. Я всё сделаю сам. А ваша команда пусть контролирует каждый мой шаг. Я сам уничтожу Пирамиду и храмы. Упраздню культ Отца и Сына… Всё будет очень аккуратно и спокойно. Жилец — то есть Грин — нужен мне как оппонент. Чтобы гнев дикарей был направлен на него, а не на меня. Я объявлю всем, что ко мне пришла Мать Матерей и велела разрушить всё, что я создал. Город есть ложный Тжи, он не должен существовать…
Директор слушал, казалось, без всякого интереса.
— Я ликвидирую классовое общество, — продолжал Марат, — и передам бразды в руки матерей родов. Я расселю Город… Потом…
— Всё ясно, — перебил Директор, сверкнув глазами. — Это не очень интересно. Лучше скажи мне вот что: сколько рабов сейчас в твоем государстве?
— Около семи тысяч. В основном — горцы. Но есть и местные рыболовы, сами себя продавшие… Еще северяне, которых обратили несильно…
— Что ты будешь с ними делать?
— В каком смысле?
— В прямом! — Директор раздраженно засопел. — Десять минут назад ты бил себя в грудь и кричал, что создал целый народ… Ты ошибся, Марат. Ты не создал народ. Город не надо расселять. Дикари сами вернутся на родовые земли, и через год или два здесь не будет никакого народа. Им еще рано быть народом. Первый народ на этой планете появится через две тысячи лет, плюс минус двести… Но рабство — тут я должен тебя поздравить, дружок. Семь тысяч особей, отвыкших отвечать за свои поступки. Согласных работать за еду. Лишенных достоинства, привыкших к унижению, к побоям… Говори, куда ты денешь семь тысяч рабов?
Марат задохнулся.
— Послушайте, рано или поздно здесь всё равно будет рабство. Всякое общество проходит эту стадию…
— Кто тебе это сказал?
— Что?
— Про «всякое общество»? Про «стадию»? Откуда такой вывод? С чего ты взял, что рабство неизбежно?
— Так было на Старой Земле! Разные культуры на разных материках независимо друг от друга…
— Замолчи, — перебил Директор. — Не вижу ничего общего между этой планетой и Старой Землей. Рабство — это болезнь. Нечто вроде вируса. Одни цивилизации заболевают, другие — нет. Цивилизация Старой Земли долго болела рабством, но излечилась. Здесь мы имеем случай сознательного заражения. Семь тысяч рабов. Несколько тысяч хозяев. Их дети, супруги, члены их семей. Прочие особи. Те, кто прямо не участвовал, но видел и запомнил. Итого, на глаз, около тридцати тысяч инфицированных. Это очень много. Мы не сможем стереть всем память, слишком велик риск мутации…
— Тогда, — осторожно произнес Марат, — получается, что я источник заразы.
Морщины на лице Директора пришли в движение: сначала выразили печаль, потом отвращение.
— Да, — ответил он. — Ты и Грин — вот очаг инфекции. Теоретически, у меня есть все полномочия, чтобы разложить тебя на молекулы прямо сейчас, в этом боксе…
— Не самый плохой конец, — отчеканил Марат, глядя в глаза Директора.
Тот презрительно махнул рукой, давая понять, реплика слишком поэтическая, пафосная, лишняя.
— Ты уже не человек, — официальным тоном сказал он. — Ты чудовище. Тиран. На это указывают все твои поступки. Во время первого допроса ты был озлоблен, потому что беседу проводил киборг… Тебя это оскорбило. Потом ты устроил побег своему подельнику, а сам остался на корабле, хотя мог бы эвакуироваться вместе с Грином. Это был даже не поступок… А жест. Демарш! Ах, вы со мной так, тогда я вам вот так. Ты не можешь позволить, чтобы тебя игнорировали, правильно? Ты родил ублюдочную квазикультуру, ты девять лет казнил и миловал — естественно, ты утратил способности к адекватному анализу ситуации… Киборг, который с тобой работал, дал сбой, не сумел выработать правильную стратегию беседы с подозреваемым…
— А вы, значит, смогли?
— А я живой, — отчеканил Директор. — Я знаю, что такое власть. И почему она опасна.
— Наконец-то! — крикнул Марат. — Я уже думал, что здесь собрались одни идиоты! Неужели непонятно, что на зачистке должны работать только живые люди? Ваши болваны, все эти клоны, киборги, репликанты — они не смогут ничего сделать! Они не умеют давить, издеваться, унижать и поощрять… От них не исходят флюиды! Это не наука, не искусство… Вы сами сказали: болезнь! Это не программируется! Я учился у Жильца девять лет, но освоил только самые…
— Заткнись! — прорычал Директор, наклоняясь вперед. — Щенок! Ты знаешь, на кого кричишь? В моем отделе столько же людей, сколько во всем твоем вонючем Городе!
Марат помолчал, кивнул.
— Видите, — тихо сказал он. — Я вызвал эмоцию. Задел ваше самолюбие. Вы правильно сказали: я чудовище. Но не тиран. Я — пилот, меня с пяти лет учили управлять биотехникой. А чтобы управлять, надо любить. Тиран окружен любовью, тирана охраняют воины, готовые отдать жизнь за господина. Вчера ночью я говорил с этим кораблем, — Марат постучал по столу, — всего пятнадцать минут. Но корабль понял меня… и полюбил. Сейчас вы на меня кричите и мне угрожаете, обещаете распылить, а корабль это слышит. Ему больно. Он готов наказать вас, потому что вы для него только пассажир. А я, — Марат ткнул себя пальцем в липкую грудь, — тот, кто его любит. Любит, понимаете? Если я захочу, корабль выбросит вас отсюда, лишит движения, изолирует… Дайте руку…
Директор медленно выпрямил спину, но не напрягся — все-таки это был опытный оперативник, интеллектуал и всесторонне тренированный боец.
— Не бойтесь, — сказал Марат, улыбаясь. — Я просто хочу показать. Положите руку на стол.
Когда узкая, с сильно выпирающими угловатыми костяшками ладонь осторожно легла на блестящую поверхность, Марат сосредоточился, отправил код симпатии, сформулировал просьбу — и вот темно-серая плоскость вокруг пальцев Директора стала бесцветной, проступила фиолетовая капиллярная сетка, агрегатное состояние изменилось за секунду (Марат опять восхитился силой и совершенством биома), и рука оперативника провалилась внутрь стола, словно в снег, Директор смотрел то на нее, то на Марата; слизистые, слабо шевелящиеся языки полупрозрачной плоти накрыли ладонь и затвердели.
— Попробуйте вытащить, — посоветовал Марат.
Директор напрягся.
— Чем больше усилий вы приложите, тем крепче будет захват.
— За нами смотрят, — уверенно произнес Директор. — Если я захочу, сработает система контроля…
— Не сработает. Это живая машина, ей наплевать на ваши системы. Она любит ласку, уважение, заботу… Она любит, когда ей повторяют, что она самая сильная…
Директор вздохнул. Он не был удивлен или озадачен, но явно получил новую информацию и сейчас срочно ее обдумывал.
— Скажи ей, чтобы… — он поднял свободную ладонь и щелкнул пальцами.
Марат поблагодарил машину и попросил прекратить. Директор выдернул пальцы, посмотрел на короткостриженые ногти, хмыкнул.
— Хочешь сказать, что все мы в твоей власти? — спросил он.
Марат кивнул. Вспомнил главную площадь, тысячи спин и затылков.
Власть, да.
Нет ничего слаще.
Нет ничего гаже.
— На корабле, — сказал он, — есть штатный пилот. Морт. Мой брат. Как судоводитель он в десять раз лучше меня, но как оператор слабоват. Он не уважает этот корабль, считает его глупым, и корабль это чувствует… Проблема Морта… в том, что он…
Марат закинул ногу на ногу, посмотрел на ремни сандалий, отметил, что медную бляху с Ликом Отца пора чистить, хотел развить мысль, но осекся. Разговор записывается, зачем им знать о проблеме Морта? Пусть думают, что у Морта нет проблем. Более того, пусть и сам братишка думает так же. Пусть наслаждается и водит самые мощные посудины к самым дальним берегам Космоса.
