Три или четыре мили все уступали им дорогу, и Бритт начала входить во вкус скорости, а совершенство мотора «порше» рождало у нее бодрое настроение и уверенность. Она чувствовала себя сильной и всепобеждающей амазонкой, для которой не существуют мелочные правила, написанные для ездящих на «сиестах» продавцов или владельцев «воксхоллов», купленных в рассрочку с выплатой по десятке в неделю.
Похожий на танк огромный старомодный «ровер» с пожилым водителем в кепке и при усах пилил со скоростью ровно шестьдесят девять миль в час, а Бритт и «феррари» мигали ему фарами в нескольких футах за ним. Усатый в ответ только самодовольно показывал на спидометр, напоминая о предельной скорости семьдесят миль в час.
Разозленная упрямым старичком, который не имел права занимать быструю полосу, Бритт нарушила все дорожные правила, начав обгонять его слева. «Феррари» не последовал за ней, продолжая, словно гончая, преследовать «ровер» по пятам.
Внезапно нервы у старикашки сдали, и он, даже не оглядевшись как следует, резко дернулся на среднюю полосу прямо перед носом Бритт. В панике она увидела просвет на медленной полосе и бросила туда свою машину, надеясь, что сзади никого нет.
Но это было не так. Не смея посмотреть назад, Бритт услышала устрашающий визг тормозов. В трех футах позади нее машина пошла юзом, разворачиваясь поперек двух полос переполненного шоссе. Бритт застыла в ужасе, ожидая вот-вот услышать сводящий с ума звук врезающихся друг в друга машин.
Глава 22
Но столкновения не произошло.
Дрожа от страха, Бритт видела, как водитель машины сзади отчаянно пытался выровнять ее. Она еще шла юзом пронзительно визжа задними колесами по асфальту, и едва не ударила соседнюю машину. В конце концов водителю удалось ее выровнять.
Бритт съехала с шоссе на обочину. Водитель задней машины остановился рядом с ней. Его била крупная дрожь, лицо было белым, как бумага. Жена обхватила его руками и рыдала. Бритт увидела, что это был молодой человек лет тридцати, а его машина – старенький «Рено-5». На заднем сиденье прижались друг к другу двое малышей, а за ними, на полке у стекла, – куча рождественских подарков.
Она поняла, что эту картину ей никогда не забыть, как бы она ни старалась.
Бритт нажала кнопку для опускания стекла и высунула голову наружу. От пережитого потрясения ее дыхание было частым и мучительным, а губы бескровно-белыми. «О Боже, – прошептала она, хватая ртом живительный холодный воздух, – я едва не убила целую семью, да и себя тоже. И моего ребенка, – подумала она впервые, – и моего маленького ребенка».
С трудом она открыла дверцу и свесилась наружу. Ее вырвало.
Дэвид сидел среди тоскливой роскоши квартиры Логана Грина и спрашивал себя, осмелится ли он позвонить Лиз в дом ее матери. Ему безумно хотелось поговорить с ней и с детьми, сказать, что он не забыл их, что пытался вручить им рождественские подарки.
Он пожалел, что не оставил записку или даже не поехал следом за Лиз. Пусть он не уговорил бы ее принять его назад, но, по крайней мере, она знала бы, что ему не все равно. Наконец он решился и набрал номер фермы «Пять ворот».
Мать Лиз только что погрузила в багажник последний из своих чемоданов, а на полку у заднего стекла положила подарок для Джейми. Она собиралась к Лиз, в Кроссуэйз.
Элеонор была изумлена, когда Лиз сказала ей, что Джейми хочет «мутантную боевую черепашку для подростков». Еще больше ее изумила сцена настоящего сражения с виду вполне нормальных родителей за нужную разновидность этой отвратительной игрушки для своих отпрысков, которую она наблюдала в магазине игрушек «Хэмли», том самом, который она всегда считала вполне приличным и куда в свое время водила Лиз, чтобы купить ей Винни-Пуха. Она была почти убита, когда ей сказали, что остался только «плавающий в нечистотах Донателло». Прототип перевернулся бы в гробу! Слава Богу, что черепашки «Микеланджело» и «Леонардо», а также «задира Рафаэль» уже раскуплены. Что случилось с добрым старым беднягой Винни-Пухом? Хорошо еще, что Дейзи слишком мала, чтобы знать, чего ей хочется, хотя через годик-другой и она, пожалуй, запросит «мутантную куклу Барби для подростков».
Хотя было довольно холодно, Элеонор сняла пальто, сложила его и положила на сиденье рядом, – она терпеть не могла сидеть за рулем в пальто. Убедившись, что не забыла свою сумку, она пошла в дом, чтобы в последний раз проверить, все ли в порядке. Все окна были закрыты, центральное отопление отрегулировано так, чтобы включиться только ночью и не дать трубам замерзнуть, задняя дверь заперта. Слава Богу, что ей не надо беспокоиться об автоответчике, – она слишком стара и слишком плохо разбирается в технике, чтобы заводить эти новомодные штучки, которыми увлекаются молодые. Иногда Элеонор подозревала, что их главное назначение – создать видимость отсутствия твоих детей дома, когда ты набралась нахальства побеспокоить их звонком. Да и у кого может оказаться сообщение для нее, настолько срочное, чтобы он не мог дождаться ее возвращения домой?
Она причислила автоответчик к тому же разряду вещей, что и видеомагнитофон, и не стала покупать ни того, ни другого. Лиз постоянно твердила, что именно ей видеомагнитофон как раз и нужен, ведь она все время жалуется, что ее любимые передачи либо показывают слишком поздно, либо они совпадают одна с другой. Но Элеонор не хотела видео. Это еще одна вещь, о которой нужно заботиться. А потом ей просто больше нравилось жаловаться на грехи телевидения. Когда стареешь, жалобы становятся одним из немногих оставшихся тебе удовольствий.
Улыбаясь про себя, она заперла входную дверь на два замка и направилась к машине. Осторожно усаживаясь на сиденье и проклиная ревматизм, который напомнил, что ей уже не двадцать один год, она услышала звонок телефона.
Элеонор медленно выбралась из машины и направилась к двери, совершенно забыв о том, что ключи остались в сумочке на переднем сиденье. Изливая свою досаду в неожиданно резких выражениях, вернулась к машине, но замешкалась с закапризничавшей молнией. Достав наконец ключи, Элеонор направилась к двери настолько быстро, насколько позволял ее ревматизм. Как раз тогда, когда она вставила ключ в замочную скважину, телефон перестал звонить.
– Бритт, дорогая, добро пожаловать домой!
Мать робко взяла ее чемодан, попятилась с ним в узкую прихожую их половины дома, тесного и маленького, точно такого же, как и остальные дома этого безликого современного квартала, и поставила его на потертый цветастый половин.
Едва войдя в дом, Бритт сразу узнала знакомый запах бедности. Не беспросветной нужды, со смесью пота и картошки на сале в спертом воздухе, а запах честной и благопристойной бедности: стирального порошка, дезодоранта и белья, сохнущего где-то в пустой комнате.
