— Ты в порядке? — тревожно спросил он.
— Сколько лет Карлайлу? — спросила я тихо, не ответив и по-прежнему глядя вверх.
— Недавно отметил свой триста шестьдесят второй день рождения, — сказал Эдвард. Я повернулась к нему, вопросы переполняли меня.
Он внимательно наблюдал за мной.
— Карлайл родился в Лондоне, в сороковых годах семнадцатого века, как он полагает. Тогда не запоминали даты, по крайней мере, обычные люди. Впрочем, известно, что произошло это до начала правления Кромвеля.
Под его пристальным испытующим взглядом я постаралась сохранить непроницаемое выражение лица. Это проще сделать, если не пытаться поверить его словам.
— Он был единственным сыном англиканского пастора. Мать умерла при родах. Отец его был крайне нетерпимым человеком. Когда протестанты пришли к власти, он фанатично преследовал католиков и представителей других религий. К тому же он твёрдо верил в реальность злых сил, охотился на ведьм, оборотней и… вампиров, — на последнем слове я замерла. Он наверняка заметил, но не подал виду.
— Они сожгли огромное количество невинных людей. Конечно, настоящих существ, которых он искал, не так легко поймать. Когда пастор состарился, он возложил ответственность за облавы на своего послушного сына. Первым чувством, которое испытал Карлайл, было разочарование — в отличие от своего отца он не был склонен к скоропалительным обвинениям и не видел демонов в обычных людях. Но он был умён и настойчив, и, в конце концов, выследил клан вампиров, прятавшихся в канализационной системе города и выходивших на охоту по ночам. В те времена, когда чудища были не просто персонажами из мифов, многие из них так и жили.
— Конечно, люди вооружились вилами и факелами, — он мрачно усмехнулся, — и устроили засаду на том месте, где Карлайл заранее выследил выходящих на поверхность монстров. И, наконец, появился один.
Его голос звучал всё тише, мне пришлось напрячь слух.
— Наверное, он был очень стар, к тому же ослабел от голода. Почувствовав человеческий запах, он криком на латыни предупредил своих и побежал по улице. Карлайл возглавил преследование как самый молодой и быстрый — ему было 23 года. Монстр легко мог скрыться, но, видимо, был голоден, и потому остановился и бросился в атаку. Сначала он напал на Карлайла, но тут их догнали остальные, так что чудовищу пришлось защищаться. Он убил двоих и удрал, захватив с собой третьего. А Карлайл истекал кровью, лёжа на мостовой.
Он помолчал. Я почувствовала, что он мысленно подправляет эту историю, пытаясь что-то скрыть от меня.
— Карлайл знал, как поступит его отец. Тела требовалось сжечь — все, кто соприкоснулся с монстром, должны быть уничтожены. Карлайл действовал инстинктивно, спасая свою жизнь. Он отполз в сторону, с дороги толпы, продолжавшей погоню за демоном и его жертвой. Спрятался в подвале, зарылся в гниющий картофель и провёл там три дня. Просто чудо, что он сумел удержаться от криков и не выдать себя. А потом, когда всё закончилось, он осознал, во что превратился.
Не знаю, что он прочёл на моём лице, но вдруг резко оборвал свою речь и спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Всё хорошо, — заверила я. И хотя я в нерешительности прикусила губу, он заметил горящее в моих глазах любопытство и улыбнулся.
— Полагаю, ты хотела бы задать несколько вопросов?
— Ну да, пару-другую.
Улыбка его стала шире, сверкнули белоснежные зубы, и он за руку повёл меня обратно.
— Тогда вперёд. Я всё тебе покажу.
16. Карлайл
Он проводил меня обратно, к комнате, которую назвал кабинетом Карлайла. Перед дверью чуть помедлил.
— Входите, — вежливо пригласил Карлайл. Эдвард распахнул дверь в помещение с высоким потолком и огромными окнами, выходящими на запад. Стены были обшиты все теми же деревянными панелями тёмного оттенка — по крайней мере, там, где их было видно. Основное пространство стен было занято поднимающимися выше моей головы книжными стеллажами — такое количество книг мне встречалось разве что в библиотеке.
Карлайл восседал в кожаном кресле за массивным столом красного дерева. Он вложил закладку в толстый том, который держал в руках, и, поднимаясь нам навстречу, с улыбкой спросил:
— Чем могу служить?
Именно так я представляла себе кабинет декана какого-нибудь колледжа — разве что Карлайл выглядел слишком молодо для подобной роли.
— Хочу познакомить Беллу с частью нашего прошлого, — ответил Эдвард, — То есть, твоего прошлого, если быть точным.
— Мы не хотели вам мешать, — стала извиняться я.
— Вы и не помешали. С чего решили начать?
— С Уэггонера, — ответил Эдвард, легко опустив руку мне на плечо и развернув меня лицом к двери, через которую мы только что вошли. Каждый раз, как он дотрагивался до меня — даже если это получалось у него совершенно непроизвольно — мое сердце реагировало слишком громко. Это особенно смущало меня сейчас, когда Карлайл был рядом.
Стена, перед которой мы оказались, отличалась от остальных. Вместо полок она была увешана картинами в рамах всех размеров, некоторые полотна были в ярких тонах, другие же тускло одноцветны. Я попыталась отыскать какую бы то ни было логику, какой-то общий мотив, объединяющий коллекцию, но при беглом осмотре не успела уловить ничего.
Эдвард подвел меня к левому дальнему краю стены, остановившись напротив маленького квадратного холста в незамысловатой деревянной раме. Эта картина в изменчивых тонах сепии ничем не выделялась среди окружающих ее больших и ярких полотен. На ней был изображен крохотный городок, крутые скаты крыш, тонкие шпили на верхушках нескольких, беспорядочно разбросанных башен. Передний план занимала река и мост, украшенный строениями, напоминающими миниатюрные соборы.
— Лондон, середина семнадцатого века, — произнес Эдвард.
— Лондон моей юности, — добавил Карлайл, стоящий в паре шагов от нас. Я вздрогнула — не слышала, как он подошел. Эдвард сжал мою руку.
— Сам расскажешь историю? — спросил он. Я полуобернулась, чтобы рассмотреть реакцию Карлайла.
Он поймал мой взгляд и улыбнулся.
— Расскажу, — ответил он. — Но сейчас я немного спешу. Утром звонили из клиники — доктор Сноу взял отгул из-за болезни. Кроме того, ты знаешь обо всём не хуже меня самого, — добавил он, улыбнувшись на этот раз Эдварду.
Эти реальности было нелегко совместить — будничные заботы городского врача, вклинившиеся в воспоминания о его юности в Лондоне семнадцатого столетия.
А ещё было не по себе от осознания, что вслух он говорил только из-за моего здесь присутствия.
