Заметались почтенные святые отцы: что с таким революционным посланием им делать? Решили без ответа оставить и на несколько столетий под сукно положили. Потом этот документ, написанный неустановившимся детским почерком и с размазанными от горя и возмущения слезами и кляксами, ученые мужья из архива извлекут и в каком-то музее на обозрение выставят: смотрите, потомки, как раньше короли над девушками издевались. Насильственно их замуж выдавали, и никакого счастья им в личной жизни не полагалось. Словом, Жанна Наваррская хотя и свой протест в такой необычной форме выразила, но настояниям дядюшки, французского ко-; роля Франциска I, вынуждена была уступить. Уступить-то она уступила, замуж за герцога Клевского вышла, а вот спать с ним не желает. И в свой альков супруга не пускает. Он видит — дело плохо и совсем его одурили: приданого за невестой всего не выплатили, да еще и в любовных утехах отказывают. Взял и плюнул на такое свое неудавшееся супружество. Согласился на развод. И без особого препятствия со стороны римского папы развод был получен. А Жанна Наваррская постаралась все-таки свое личное счастье устроить, вторично выйдя замуж, и на этот раз удачно, если от этого брака родился великий король Генрих IV.
Нелюбовь и несоответствие в супружеском алькове — это плохо. Жены начинали мужьям изменять, а чаще в разврат пускались с кем попало, даже с собственными слугами, а мужья от натуги и разных там возбуждающих средств очень скоро ноги вытягивали. Но и наоборот тоже нехорошо. Это значит, когда жена старше мужа эдак лет на десяток, а то и того больше. Тоже ничего путного из этого не получалось.
И в этом отношении показателен пример Маргариты Наваррской, матери только что упомянутой нашей Жанны. (Не путайте ее с первой женой Генриха IV королевой Марго, дочерью Екатерины Медичи.)
Нет, тут речь идет о другой Маргарите, сестре французского короля Франциска I. И пригожая она, и умница большая, эта Маргарита Наваррская, и образованная, и литературным талантом обладает, а вот не везет ей в личной жизни, и все! И с первым мужем — герцогом Алансонским была несчастлива, и со вторым — Генрихом д'Альбрэ, королем Наваррским. Первый никак ее литературный талант понять не мог, а даже возмущался, что жена пишет какие-то там распутные новеллы в духе «Декамерона» Боккаччо и даже под его наитием и назвала их подобно: «Гептамерон». Но все ее истории, написанные в книге, не выдуманная фантазия, а несколько литературно оформленные факты из дворцовой жизни того времени. Из-за того, что ее муж сам никакого призвания к литературной деятельности не имел, едино к охоте да балам и маскарадам, но и, конечно, к красивым дамам был неравнодушен, а жена Жизни себе без литературного творчества не воображала, нет духовной близости между супругами. А без духовной близости и телесная близость не очень получается. Словом, несчастливое супружество с весьма пресным и холодным альковом! И вот, когда первый муж благополучно скончался, братец Маргариты, французский король Франциск I, вздумал ее выдать замуж за наваррского короля Генриха д'Альбрэ, а он моложе ее на целых 11 лет.
Вы знаете, дорогой читатель, как это опасно для супружеского алькова? И примером может послужить альков Элизабет Аквитанской, которая, родив двух дочерей французскому королю Людовику IX, вышла замуж за английского Генриха II, моложе ее тоже на одиннадцать лет. Ну сначала, конечно, все, как полагается, любовь была, альков был горячий и детишки пошли. А потом? Потом королю разжиревшая матрона стала не нужна, ему нужны в кровати красивые куртизанки. Многие королевы во имя спасения королевства и своего женского достоинства, а также чтобы развод муж-король с ней не взял, терпели куртизанок. Терпели и мирились, а даже подарками их одаривали. Все, но только не Элизабет Аквитанская. Эта гордая женщина не пожелала делить между мужем и собой его горячо любимую любовницу Розамунду, для которой он таинственный замок Вундесток построил и который потом Вальтер Скотт в своих творениях описал. Элизабет гордо сказала — «нет» и удалилась в свое княжество — Аквитанию, а кипя ненавистью и ревностью к неверному мужу, начала разные козни против него строить и собственных сыновей против него настроила, и они против отца с оружием в руках выступили. Ну тогда Генрих II заточил жену в замок, темницу напоминающий, и до конца своей жизни, что-то около девятнадцати лет, ее там держал. Словом, возвращаясь к нашему рассказу, молодой супруг Маргариты Наваррской не понимает свою супругу. Жена должна мужу служить, а не музам. А тут во дворце едино музы господствуют. Терпсихоры там, Талии разные с реальной музыкальной капеллой в придачу. И вместо того, чтобы за карточные столики, как в иных приличных дворах принято, садиться, садятся за нудные, но называемые приятными беседы с разными там поэтами и философами. Вместо веселых балов и маскарадов какие-то там балеты представляют со спящими фигурами. Словом, понял молодой супруг Маргариты Наваррской, что умная, да еще и старая жена — далеко не сахар и такую скучищу в дворцовую жизнь маленького королевства (там всего 38 придворных) наводит, что, как и в большом королевстве, мухи дохнут. И по этим самым причинам в интимном алькове супругов — не того, без обиняков скажем, не слишком благополучно. Нет там радости обладания, едино скучная обязанность. И с грехом пополам, наплодив с Маргаритой Наваррской двоих детей, дочь и сынка (он скоро умрет), Генрих д'Альбрэ окончательно и бесповоротно из супружеского алькова ретировался, но не просто так, тихо, спокойно с той стороны дверь закрыл, а со стуком, криками и скандалами такими, что братцу жены, французскому королю Франциску I, то и дело надо было в их семейные распри вмешиваться и порядок там восстанавливать. А какой там может быть порядок, если сам вид своей жены Маргариты Наваррской сильно мужа Генриха д'Альбрэ нервировал: растолстела она, да еще от треволнений ноги у нее отнялись. Сама почти не ходит, теперь ее в лектике возят. Зрелище, надо вам сказать, дорогой читатель, — преуморительное: Маргарита в лектике сидит, четверо слуг качалку несут, а рядом, с правой стороны придворная дама с блокнотиком и чернилами трусцой бежит — она «золотые» мысли Маргариты в тетрадочку для потомков записывает. Наваррский король это чрезмерное увлечение литературным творчеством своей жены как личное оскорбление воспринимал: того и гляди, что не только придворных, но и его самого под каким-нибудь там замаскированным Альфонсом-шутом для потомства выведет. И тут еще почище, чем у Гоголя в «Ревизоре» будет.
Маргарита Валуа. Художник Ф. Клуэ.Там городничий боялся опасного появления посторонних щелкоперов, тут «щелкоперы» свои, на месте все высмеивают. И пригрозил супруг своей талантливой жене, что он эту «лавочку» закроет, а ей такую несчастливую старость в подземельном замке устроит, какой не видывала еще ни одна женщина на земле. Но это он только так, грозился, конечно. На осуществление своей угрозы не решился, боясь могущественного братца своей жены Франциска I, тем более что супруга абсолютно не мешала любовным утехам своего супруга «на стороне». Она, как говорится, раз и навсегда наградила его таким презрением, что проявляла полное равнодушие по поводу постоянных измен супруга, так что тот даже малость волноваться начал, ибо нет в мире обиднее чувства для личности, чем полное равнодушие. Но что поделаешь, когда люди давным-давно стали чужими друг другу. Только и любила Маргарита Наваррская две вещи — литературу и брата французского короля Франциска I. И когда он умер, она себе спокойствия не нашла. Пошла страдать в отдаленный монастырь, где вскоре умерла в одиночестве, непонятая родственниками: ни мужем, ни дочерью. Хотя в общем-то понимание своему таланту нашла у двух совершенно противоположных личностей: у племянницы Екатерины Медичи и еще одной племянницы Марии Стюарт. Они, услышав об увлечении Маргариты Наваррской писанием новелл на тему придворной жизни, сами принялись за творчество, но, когда прослушали первые страницы «Гептамерона», быстро свою писанину на мелкие кусочки разорвали: поняли, что серым воробушкам не петь дуэтом со звонкими соловьями. А нас другой вопрос мучает: были ли благополучными хоть когда-нибудь те королевские альковы, в которых жена намного старше мужа в них спать укладывается?
Лукреция Борджиа
Иногда бывает, что сама по себе личность никакого голоса и веса в своем алькове не имеет. За нее распоряжается ее умом и телом некто, стоящий намного выше ее. Не бог, конечно, но часто батюшка родной, как это было с Лукрецией Борджиа, дочерью римского папы Александра VI. Она из женщины превратилась в какой-то послушный механизм, не имеющий своих чувств и воли, и стала дорогим политическим товаром в руках Александра VI. И можно даже сказать, что весь ход истории Александр Борджиа перекраивал в алькове своей дочери.
