— Она осталась у тебя после всех этих лет?
Я встаю и подхожу к ней, протягивая руку за футболкой.
— Конечно. Почему ты выглядишь такой удивленной?
— Эм, я не знаю. Я просто не думала, что у тебя осталось что-то с того времени.
Если бы она только знала...
— Джесс, есть много вещей из прошлого, которые у меня все еще остаются. Эта футболка — только один из них, — говорю я серьезно.
Я не уверен, что она почувствует подтекст, но думаю, она понимает, потому что ее взгляд теплеет. Я могу сказать, что она чувствует тоску по прошлому, точно так же как и я. Только это больше, чем тоска по прошлому. Это постоянные воспоминания, состоящие из мыслей, слов, чувств и мгновений, которые никогда не исчезали, ведь не все мосты были сожжены.
Прежде чем я успеваю сказать еще что-то, она быстро отмахивается от воспоминаний и проходит мимо меня.
— Хорошо, какая коробка следующая? Давай покончим с этим, Коллинз.
Я смотрю на лежащую внизу футболку и улыбаюсь.
— Да, мэм. Я думаю, ты можешь помочь мне повесить рамки и прочее.
Она присоединяется ко мне, и мы начинаем сортировать фотографии. Она вынимает одну с моего выпускного в Бэйлоре. Это я и Трент в наших шляпах и мантиях.
— Как прошел тот день? И как ты себя чувствовал?
— Хорошо, — уверяю я ее. Она выглядит задумчивой, но я не могу сказать, о чем она думает. — Ты узнаешь это чувство достаточно скоро.
Она кладет эту рамку в сторону и протягивает руку, чтобы перевернуть другую. Как только переворачивает ее, она замолкает и берет паузу, прежде чем медленно поднять ее. Она притягивает рамку к себе, чтобы посмотреть поближе, выражение ее лица меняется. Ее брови образуют складку, и она смотрит на меня в замешательстве.
— Где ты взял это, Джейс?
— В смысле, где я взял это? Это все мое. А что? Что не так? Ты странно выглядишь, Джесс.
Она встает, вцепившись в фотографию, по-прежнему пристально на нее смотря.
— Кто тебе это дал? Откуда ты знаешь мою бывшую соседку?
Ее бывшая соседка? Она наверняка ошибается.
— Джесс, это не твоя соседка. Это Женевьев, моя маленькая сестренка.
В одну секунду цвет полностью сходит с ее лица, и она смотрит на меня с замешательством и тревогой. Она качает торопливо головой взад и вперед.
— Нет, нет, это не так. Этого не может быть. Это Виви. Она жила по соседству со мной в средней школе.
Она переворачивает изображение лицом к себе и указывает на лицо Женевьев.
— Это она. Я знаю, что это она. Она даже одета в такую же фиолетовую куртку, и она выглядела также, когда дала мне снежинку. Она не может быть твоей сестрой, Джейс.
Снежинка. Фиолетовая Снежинка... была на Джесс на маминых похоронах. Я даже не знаю, что сказать. Она, должна быть, смущена. Это безумие.
— Джесс, это моя сестра. Посмотри, вот мои фотоальбомы; ты можешь убедиться в этом сама. И у Женевьев было прозвище Виви.
Я кладу ей в руку фотоальбом, и она принимает его, опустившись на диван. Она отчаянно листает страницу за страницей наших семейных фотографий. Слезы наворачиваются у нее на глаза и медленно скатываются по ее лицу. Ее руки дрожат, она действительно начинает пугать меня.
— Джесс, что происходит? Как ты узнала ее прозвище, и почему ты думаешь, что она твоя соседка? Ее нет уже долгое время. Я не понимаю. Объясни мне.
Она смотрит на меня непонимающим взглядом. Ее губы начинают двигаться, как будто она собирается что-то сказать, но она останавливается и сжимает губы в жесткую линию. Ее голова наклоняется в сторону альбома еще раз, прежде чем она встает. Она быстро идет к сумочке, приносит ее на диван и с тревогой начинает копаться в ней. Спустя несколько мгновений, она вытаскивает свою руку из кошелька и показывает брошку Женевьев в раскрытой ладони.
Фиолетовая снежинка.
Она снова указывает на брошку Женевьев и говорит:
— Она подарила мне ее. Я держала ее с собой всегда. Она спасла меня однажды. Она причина, по которой я не убила себя после того, как сделала аборт. И когда я лежала в больнице после смерти Кингсли, и после моей попытки самоубийства, я почти умерла, но она была там снова.
Слезы в ее глазах. Она смотрит на меня, как будто я могу решить эту сумасшедшую загадку, но я в таком же замешательстве, как и она.
— Это был сон или что-то еще. Кингсли был в моем сне, и он был счастлив. Он был воссоединен со своей женой и сыном. Я не знаю... это все так странно. — Ее брови соединяются вместе, хмурясь, и я понятия не имею, что сказать. — Но я помню, что Виви была в моем сне тоже. Этот сон преследует меня, потому что она выглядела так же. Она была в одной и той же одежде и была еще маленькой девочкой, хотя прошло шесть лет с тех пор, как я встретила ее в моем дворе. Во сне она говорила со мной. Она сказала, что это было не мое время, чтобы умереть и, что я должна была бороться. Она сказала мне, что у меня еще осталось много дел. Она сказала мне, что я изменю чьи-то жизни, что любовь найдет меня снова, и мне пришлось открыть глаза и жить так, чтобы я смогла сделать все эти вещи.
Она снова берет фото и внимательно его изучает.
— Она сказала, что обучение будет целью моей жизни, моим подарком, и, как она сказала мне раньше, это невежливо не принимать подарки, которые тебе подарили. Затем она улыбнулась и ушла. Потом я помню только как очнулась в больнице. Когда я поправилась и уехала домой в первый раз, я пошла к соседям, чтобы найти ее. Я хотела поблагодарить ее и узнать, как у нее дела после всех этих лет, но там никого не было. Моя мама сказала, что дом был пуст в течение многих лет.
Слезы текут по ее лицу, и ее руки дрожат, пока она смотрит на фото. Я фокусируюсь на этом, потому что осознание того, что она только что сказала мне, начинает впитываться в мою голову, и я не могу постичь это сразу.
Это чересчур.
— Зачем она дала тебе брошку, Джесс? — все во мне взывает к рассуждению.
Она смотрит на меня сквозь слезы и говорит:
— Она сказала, что это ее защитное поле. Она сказала, что ее брат дал ей это, потому что она была особенной, и это было специальной брошкой с особыми полномочиями. Она сказала, что это меня защитит. Я пыталась сказать ей, что не могу взять ее, но она настояла.
Я сказал все эти слова. Я дал Женевьев эту булавку. Это мои слова. Я не могу разобраться в этом. Мои ладони потеют, и у меня в голове крутится миллион мыслей в минуту.
Мне надо перестать пытаться анализировать все это. На данный момент мне нужно руководствоваться своим сердцем, потому что объяснить необъяснимое невозможно. Я наклоняюсь вниз и беру брошку из ее ладони, прижав ее к ее рубашке чуть выше сердца.
Наши глаза смотрят друг на друга, и я стою на краю, но кажется, что расстояние становится меньше подо мной. Но сейчас, я перестал бояться падения.
И я прыгаю.
Я беру ее подбородок и нежно смотрю в ее красивые, недоумевающие глаза.
— Она права, Джесс, во всем. Это для кого-то особенного, того, кого я люблю больше, чем себя. Ты должна сделать великие дела в этой жизни, — шепчу я, аккуратно целуя ее в лоб.
Я крепче обнимаю ее и кладу подбородок на ее голову, она обнимает меня и плачет на моей груди. Впервые с тех пор как Женевьев умерла, я чувствую, как груз свалился, и ясно вижу, что есть надежда для меня, для Джесс, для нас. И у меня есть маленькая сестра, которую я могу поблагодарить. Потому что Женевьев здесь, она тоже здесь, с нами. Я не знаю, что было там, в прошлом, но здесь и сейчас никогда не было столь многообещающим...
КОНЕЦ
Эпилог
«Красота есть во всем. Даже в уродстве. Потому что без уродливого, не было бы никакой красоты. Потому что без красоты, мы бы не выжили в нашей боли, нашем горе и наших страданиях».
— Мэдлин Шихан
Джессика
Один месяц спустя...
Проходя через кладбище, я знаю, что должна чувствовать что-то вроде тревоги или печали, но в основном я испытываю чувство спокойствия. Теплый техасский ветерок колышет ветви деревьев, а звуки шелеста листьев и щебетание птиц располагают к спокойствию. Запах свежескошенной травы передвигается по воздуху и напоминает мне счастливые дни, когда я была ребенком. Я держу дневник под мышкой и иду к могиле Кингсли. Его надгробие простое и гравировка, которую его семья выбрала для него, идеально подходит. Каждый человек всегда акцентирует свое внимание на нужном, но все что я вижу — это его жизненная энергия. Его рождение и смерть, вот что имело значение. Жизнь, которую он прожил, вот что действительно имело значение больше всего.
«Кингсли Джеймс Аррингтон
Муж, отец и друг.
Он жил и сильно любил.
Благословит его вечно и всегда»
В груди все сжимается, и мое сердце чувствует небольшой спазм боли. Я глотаю комок в горле и отталкиваю слезы, которые наворачиваются на глаза. Я не буду грустить сегодня. Прошло уже более года, с тех пор как я потеряла его, но я не могу продолжать горевать о нем. Ему бы это не понравилось. Хотелось бы, чтобы он знал меня сегодняшнюю. Он был бы так горд за меня. Я вспоминаю то, что он однажды сказал мне; то, что я не понимала до этого момента.
