В 4 часа дня начался штурм самого города, который через два часа был очищен от неприятеля. Главным героем дня стала 11-я пехотная дивизия (прежде всего Перновский пехотный полк), которая пошла на приступ по приказу генерала от инфантерии М. А. Милорадовича. Платовские казаки ворвались в город с северо-восточной стороны вместе с 26-й пехотной дивизией, и приняли посильное участие в тушении пожаров. Совместными усилиями город был очищен от неприятеля к 6 часам дня.
Вязьма с ее деревянными строениями догорала всю ночь. Современник после войны напишет: «Таким образом, еще одно пепелище родного города вырвано было из рук хищников». Вряд ли вяземское пожарище поразило сердца платовских казаков, поскольку они за войну уже достаточно насмотрелись выгоревших дотла больших селений и совсем маленьких, часто в несколько домов, деревушек. И это не считая сожженного первопрестольного града Москвы. А впереди кутузовскую армию ждал древний русский город-крепость Смоленск, который на берегах Днепра смотрелся огромным пожарищем.
Значение дела под Вязьмой заключалось в следующем. До этого император Наполеон еще вел разговоры в кругу маршалов о том, что надо бы нанести по противнику сильный контрудар и изменить стратегичесую ситуацию на театре войны. После Вязьмы император французов о том больше не рассуждал, а отдал приказ по Великой армии об ускоренном движении к Смоленску. Можно считать, что за Вязьмой и началось бегство войск Бонапарта из России.
Мемуарист Роос рассказывает о том, как после Вязьмы его вюртембергцы нашли на ночь приют у почтовой станции, окруженной частоколом. Ее гарнизон, сильный отряд пехоты, состоял из нарекрутированных немцев, уроженцев Эльзаса и Лотарингии. Они рассказали прибывшим, что им почти ежедневно приходится оборонять станцию от казаков, сопровождать армейские транспорты и императорских курьеров, постоянно сражаясь с теми же казаками, то есть отстреливаясь от них по дороге.
Наполеоновский адъютант де Кастеллан во время стоянки в сожженном городе Вязьме сделал такую дневниковую запись: «Император надел меховую шапку, зеленую шубу… Находим там (в Вязьме) восемь эстафет (курьеров с почтой), их не хотели отправлять дальше по причине казаков… Казаки по своему обыкновению ежедневно по нескольку раз бросаются на «ура!»… Мне тепло благодаря найденным женским шубам…»
На Смоленщине наполеоновские войска столкнулись с новым образом настойчивых преследователей. Теперь казачьи полки для удобства действий на заснеженных дорогах разбивались на небольшие легкоконные отряды, каждый из которых имел в своих рядах пушки малого калибра, возимые на санях по любому снежному бездорожью, по полям и перелескам. Такие казачьи партии с возимой артиллерией стали для разрозненных колонн остатков наполеоновских корпусов настоящей погибелью и на земле Белоруссии.
28 октября главнокомандующий русской армией отправил императору Александру I более полный рапорт о сражении под Вязьмой, включив в него сообщение о взятии на Смоленщине Дорогобужа, который являлся «ключом» от губернского города. Полководец не преминул вновь отметить ратные заслуги казачьих полков и лично донского атамана:
«…Отбитое у неприятеля в сражении у города Вязьмы генералом Платовым знамя (о котором имел я счастие всеподданнейше с последним курьером Вашему императорскому величеству донести) с гвардии порутчиком Гурьевым повергаю. Примечательно при сем случае то, что сие знамя принадлежало 7-му егерскому французскому полку, которого знамена 1-го и 2-го батальонов имел я счастие недавно пред сим всеподданнейше представить, и сей 3-й батальон, будучи нами преследуем, имел ту же участь.
Полки генерала Платова, преследуя 23-го числа неприятеля от Вязьмы к Дорогобужу, на французские конной гвардии полки, из коих разбили несколько эскадронов, до 300 человек взяли в плен и отбили 3 пушки; взятые же притом два штандарта 2-го гвардейского полка копейщиков у сего также повергаются…
Вслед за сим буду иметь счастие повергнуть отличившихся монаршему воззрению; теперь же осмеливаюсь ходатайствовать о производстве есаула Платова 7-го в войсковые старшины, как офицера, неоднократно отличившегося в бывших казацких делах.
За сим авангард генерала Милорадовича следует по Большой дороге за неприятелем. Генерал Платов с полками вперед от Большой дороги направо, стараясь поражать ретирующегося неприятеля в голове, имея особенные команды на фланге неприятельском с обязанностию препятствовать неприятелю фуражировать и зажигать деревни. Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов с левого фланга неприятельского последовал к переправе чрез Днепр, что при Соловьеве, и стараться будет затруднять его переправу. Армия, следуя проселочными дорогами, сего дня ночевала в городе Ельне…
При сем имею счастие поднесть в оригинале рапорты генералов: Милорадовича, Платова и Уварова.
Фельдмаршал князь Г(оленищев) – Кутузов».
Историк-белоэмигрант А. А. Керсновский в «Истории русской армии» писал о том эпизоде Отечественной войны: «22-го октября Милорадович и Платов, думая отрезать французский арьергард у Вязьмы, наткнулись на главные силы французов и после упорного боя опрокинули их. 28-го числа близ Черной Грязи (у Духовщины) Платов нагрянул на 4-й (итальянский) корпус вице-короля Евгения, переправлявшийся через речку Вопь, и совершенно растерзал его, взяв всю артиллерию…
В деле у Черной Грязи с Платовым было всего 3000 казаков. Он вихрем налетел на франко-итальянцев, перебил и взял в плен свыше 2000, разогнал остальных (вице-король смог собрать из всего корпуса всего 4000) и взял обозы и 87 орудий».
Дело у Духовщины прославило казачьего генерала Василия Дмитриевича Иловайского 12-го. Его бригада решительно атаковала на подступах к этому уездному городу на Смоленщине ту часть 4-го корпуса Великой армии, которым командовал сам вице-король итальянский Евгений Богарне. Появление у себя в тылу нескольких казачьих полков французы встретили со смятением. Однако Евгений Богарне, сохранивший хладнокровие, построил свою гвардию в каре и заставил донцов очистить дорогу в близкий город.
Вице-король стал спешно укреплять Духовщину, ожидая налета преследовавших его корпус казаков. Пехота и орудийные расчеты расположились на высотах. Тем более что остатки 4-го корпуса превосходили силами бригады Иловайского 4-го и А. Д. Мартынова, подступивших к городу. Донским военачальникам пришлось отказаться от мысли самостоятельно брать Духовщину и ожидать подхода главных сил платовского корпуса. Но задел успеха ими был уже сделан.
…Военный историк из Англии Р. Ф. Делдерфилд, испытывавший большую личную симпатию к маршалу Мишелю Нею, так изобразил судьбу французского арьергарда на заснеженных дорогах Смоленщины под командованием этого мужественного человека, говоря при этом о казаках-преследователях не самые добрые слова:
«В длинной саге об империи Наполеона не было ратного подвига, сравнимого с действиями Нея во время отступления длиной в 400 миль, сопровождавшегося жестокой пургой, холодами, почти полным отсутствием еды, крова и постоянными нападениями казаков.
Вся история того, какое влияние этот человек имел на несколько тысяч отчаявшихся бродяг, еще получит свое развитие, но ее начало будет положено здесь, при Вязьме. В присутствии рыжеволосого маршала, известного своей непоколебимой отвагой и непреклонной верой в самого себя и непобедимость своего императора, солдаты арьергарда собирались с духом, и, несмотря на то, что банды казаков продолжали нападать с тыла и с флангов днем и ночью, ни одно из этих нападений не увенчалось успехом (?).
Выстраивая их в каре, иногда по 20 раз в день, Ней отражал каждую атаку, часто сам разряжая мушкет в нападавших. Иногда, когда казаки были в пределах слышимости, он с издевкой приветствовал их, предлагая подойти поближе. Если бы среди отступавших не было этого непреклонного рыжеволосого эльзасца, сомнительно, что половина из уцелевших дошла бы даже до Смоленска…»
Историки Европы, описывая «во всех ужасах и тяготах» отступление армии императора Наполеона по столбовой Смоленской дороге (даже когда она еще не лежала в снегах), обязательно указывали на гибельность для французов и их союзников казачьих атак: «…Атаман Платов продолжал придерживаться своей тактики постоянных набегов. Каждого замешкавшегося француза из арьергарда ждала смерть или плен…»
«Во время отступления каждый день проходили отдельные стычки, в которых иногда участвовали по нескольку тысяч человек, иногда по нескольку сотен. Обычно это были сражения на ходу, случавшиеся между 40 или 50 решительными французами и, может быть, парой сотен казаков, которые время от времени скакали на расстоянии пистолетного выстрела, но уже не отваживались приблизиться, чтобы пустить в дело свои длинные пики».
К вышесказанному следует добавить, что автор описывет здесь способ атаки «степных ос» походных колонн спешившей уйти из российских пределов Великой армии. «Две сотни» казаков на начало зимы 12-года – это строевой состав поредевшего в силу разных причин казачьего полка Дона и Оренбурга, полков башкирской, калмыцкой, тептярской и иной иррегулярной конницы. Это были казачьи лавы не из сотни или партии всадников, а целого полка, в едином порыве устремлявшегося неприятеля на Смоленской дороге, спешившего из колонны перестроиться в спасительное от налета конницы для пеших людей каре.
