Оставался единственный всех устраивающий выход: найти несостоявшейся родственнице нового мужа-москвича с жилплощадью, на каковую и отправить нежелательную мигрантку вместе с маленьким Михасиком. Если, конечно, владелец жилплощади не заартачится и согласится принять новобрачную вместе с ее ребенком. А если консенсуса по последнему вопросу достичь не удастся, Анна Ивановна готова проявить толерантность за двоих и оставить названного внука у себя на не ограниченное никакими сроками время. Что касается Оксаны (так зовут выживаемую из экс-мужниной квартиры дивчину), то она настолько внешне симпатичная и внутри душевно покладистая женщина, что составит счастье любому мужчине с квартирой и ограниченным набором вредных привычек. Именно отсутствие таких не совместимых со счастливой семейной жизнью качеств характера Анна Ивановна своим глазом-алмазом сразу углядела в случайном знакомом на автобусной остановке, а его бескорыстная помощь посторонней женщине окончательно убедила ее, что лучшего кандидата в мужья бесквартирной Оксане и не сыскать. В подтверждение своих слов о приятной внешности кандидатки в жены новому знакомому Анна Ивановна хотела бы предъявить ему и фотографии его возможной невесты, но, к сожалению, в ходе предразводных скандалов Григорий порвал все портфолио милой супруги. Так что Глебу придется поверить ей на слово, что Оксана пусть и не красавица, но уж обаятельная и привлекательная женщина — это точно.
Глеб, с одной стороны, почувствовал облегчение, когда понял, что приветливая хозяйка не совсем уж не от мира сего и в какой-то мере приспособилась к реалиям нового времени. Просто извечная женская тяга к сватовству победила в ее душе все опасенья наших дней. Ему жаль было огорчать добрую бабушку Михасика, но пришлось объяснить, что после развода он сам оказался на птичьем положении: проживать в общаге ничуть не комфортнее, чем на жилплощади бывшего мужа. Разочарованная своим неудачным сватовством, но пообтертая рыночными отношениями, постаревшая юная энтузиастка все же захотела получить от нового знакомства пусть маленькую, но пользу. К этому намерению ее побудил звонок по мобильнику. Из телефонного разговора Анны Ивановны Глеб понял, что соседку и добрую подругу бывшей юной энтузиастки заинтересовала его скромная персона. Сослепу она приняла Глеба за знакомых ей Григория и Геннадия. Когда Анна Ивановна пояснила подруге, что та ошибается, и рассказала историю своего знакомства с любезным мужчиной, соседка сразу же пожелала обратиться к невесть с какого неба свалившемуся доброму самаритянину с маленькой просьбой.
Суть этой просьбы она предложила Анне Ивановне сразу же изложить своему гостю, но готовая на все самоотверженные услуги, как всякая юная энтузиастка, даже бывшая, Анна Ивановна на этот раз от навязываемой ей миссии уклонилась. И предложила абонентке-приятельнице самой изложить свою просьбу обязательному гостю, и не по телефону, а при личном общении. Несколько удивленный такой таинственностью Глеб из вежливости не стал расспрашивать Анну Ивановну, о чем пойдет речь, тем более что ее приятельница появилась буквально через несколько минут. Это была пожилая женщина лет за шестьдесят, то есть как раз в возрасте бывшей энтузиастки, в повидавшем много весен и потому слегка выгоревшем платье. Все еще густые волосы гостьи, выкрашенные хной в морковный цвет, были уложены самодеятельной кутюрье в некогда модную прическу. В годы юного энтузиазма ее именовали «Спереди лев, а сзади авоська». В одной руке львица шестидесятых годов прошлого столетия держала не авоську, а большую плетеную корзину, в которой что-то шебуршало и попискивало, а в другой — пустое ведро сомнительной чистоты, скорее всего помойное. Услышав, какую услугу желает подучить от него соседка Анны Ивановны — Надежда Петровна, добрый самаритянин содрогнулся от ужаса. Оказывается, ему предлагалось выступить на благотворительной основе в амплуа небезызвестного исторического деятеля — душегуба и живодера Малюты Скуратова! В плетеной корзинке шевелились и попискивали очаровательные пушистые комочки — котята и щенята нескольких дней от роду. Безжалостная хозяйка приговорила их к суровой мучительной казни, а исполнителем жестокого приговора должен был стать Глеб. Помойное же ведро в руках безжалостной энтузиастки предполагалось использовать в качестве эшафота для несчастных невинных крошек. И Анна Ивановна, выполняя обязанность подручного палача, уже наполняла роковую помойную емкость водой…
Но увидев смятение и ужас в лице завербованного ими специалиста по умерщвлению, обе энтузиастки приостановили приготовления к казни и стали оправдываться и уверять Глеба, что они решились на смертоубийство вовсе не из своего врожденного садизма, более того — им вот как жалко несчастных котят и щенят, потому-то они сами и не могут совершить обряд жертвоприношения, а вынуждены искать для этого пагубного дела недрожащую мужскую руку. Ведь быстрое утопление в помойном ведре — единственный и наиболее безболезненный для несчастных малюток выход из безвыходной демографической, точнее — из кошкособачеграфической ситуации. Соседка, подруга и единомышленница Анны Ивановны Надежда Петровна не имела возможности в постперестроечные годы направлять свой юный энтузиазм на освоение целины и строительство БАМов. И юность уже прошла, и в государстве стройки коммунизма сменились стройками капитализма, а возводить особняки и виллы для непонятных, но явно вороватых субъектов у нее не было ни сил, ни желания. Поэтому всю нереализованную часть своего энтузиазма она обратила на друзей и подруг человека. Подруги же человека с помощью друзей отвечали на любовь и заботу хозяйки повышением плодовитости. Надежда Петровна пристраивала молодое пополнение в добрые руки соседей и знакомых, но те со все большим скрипом еще соглашались брать друзей человека, а от подруг категорически отказывались, опасаясь в будущем неизбежных кризисов перенаселения. Кстати, исторической родиной Митяя, Кузи, Мурзика и Чипа тоже было подворье Надежды Петровны. Добросердечная хозяйка вынуждена была оставлять подруг у себя, а те одаривали благодетельницу по три раза в год обременительными подарками. Надежда Петровна осталась женщиной старого закала, насиловать животных всякими стерилизациями, кастрациями и «секс-барьерами» не хотела, да и будь она хоть самой ярой прогрессисткой, денег на эти новомодные штучки у нее все равно не было. Она и прокормить-то всю хвостатую ораву могла лишь потому, что подрабатывала уборщицей и посудомойкой в столовой. Яства и деликатесы, подаваемые клиентам этого заведения, отличались необычными даже для общепита вкусовыми изысками, поэтому недоеденных котлет и антрекотов, осклизлых сарделек и сосисок в пищевых отходах хватало. О всевозможных гарнирах нечего и говорить! Менеджер смотрел сквозь пальцы на то, что исполнительная и трудолюбивая Надежда Петровна ведрами таскает эти объедки своим подопечным. Только иногда справлялся об их здоровье. В отличие от посетителей столовой воспитанники Надежды Петровны желудочными расстройствами не страдали — молотили все подряд с большой пользой для собственного самочувствия. Особенным аппетитом и непривередливостью отличались Жучки. Мурки иногда капризничали и, недоверчиво понюхав дареный антрекот, испуганно отходили в сторону. Но голод не тетка… Попостившись денек-другой, привередницы тот же антрекот съедали за милую душу, и на их репродуктивную функцию он никакого отрицательного воздействия не оказывал. Жучки в этом отношении успешно соревновались с Мурками.
В конце концов ситуация вышла из-под контроля, процесс стал неуправляемым и разразилась кошкособачеграфическая гуманитарная катастрофа. Для ее разрешения годились только радикальные меры. Сама Надежда Петровна, как слабая женщина, не могла стать исполнительницей геноцидных мероприятий и обратилась за помощью к своей соседке и подруге Анне Ивановне, у которой было два сына — оба бравые мужчины. Анна Ивановна вовсе не желала, чтобы ее мальчики пачкали свои руки таким недостойным занятием, однако часть ответственности за сложившуюся нетерпимую ситуацию признавала и за собой. Митяй, Кузя и даже Мурзик постоянно перелезали через забор, разделяющий соседние участки, а Чип упрямо под него подкапывался. Они проникали в обитель подруг человека и много способствовали демокошкособачеграфической катастрофе.
Поэтому Анна Ивановна, скрепя сердце, соглашалась, чтобы ее сыновья откликались на просьбы соседки. Надежда Петровна сначала привлекала для этих акций Гену и благодарила его не только словесно, но много ли она могла заплатить? В конце концов помощник помощника взбунтовался и сказал, что за такие гроши он топить хвостатых малодневок не согласен. А на все уговоры соседки и упреки по поводу черствости его сердца отвечал, что он, правда, с нелегким сердцем, но может отправить в лучший из собачье-кошачьих миров не только новорожденных бедолаг, а и их плодовитых родителей лишь при условии достойной оплаты. Требуемая им сумма для Надежды Петровны была неподъемной. Оставалось обратиться к более непритязательному Грише. Тот за бутылку готов был утопить в помойном ведре кого угодно, но даже за чуть подросших котят и щенят тоже требовал двойного гонорара, потому что их топить жальче. К тому же связываться с ним Надежде Петровне не хотелось: потом будет постоянно ходить и канючить, просить на бутылку в счет будущей работы. Но положение сложилось безвыходное: финансовый и демокошкособачеграфический кризисы в хозяйстве Надежды Петровны совпали. Гена за оплату, как он выражался, растарбайтера, работать отказывался, a Гриша запропал у новой жены и на материнской даче не объявлялся. Новорожденные котята и щенята с каждым днем подрастали, хорошели до изумления, следовательно, тариф за переправку их в ладье Харона в реку Стикс увеличивался даже быстрее, чем за проезд в метро. Когда Надежда Петровна увидела из окошка своего дома, что соседка идет с каким-то мужчиной, она сначала приняла его за долгожданного Гришу и уже вытащила приготовленную поллитровку — основной гонорар, и добавила к ней четвертинку — доплату за моральную вредность. А услышав от соседки о добровольном, да еще и бескорыстным помощнике, совсем воспрянула духом и даже втайне понадеялась, что самаритянин исполнит неприятную работу на благотворительной основе. Пол-литру же и четвертинку удастся сэкономить для финансирования следующей геноцидной акции, которая, увы, была уже не за горами.
