В эллинистической начальной школе xpuu о знаменитостях и изречения великих учителей заучивались наизусть; однако ученикам преподавали и искусство изменения хрий — их сокращения, расширения и т. д[741]. Эти навыки считались необходимыми для составления речей и просто для умения складно вести беседу. Заучивание некоторых текстов требовало воспроизведения слово в слово; другие типы материала допускали более свободное запоминание. В пересказе истории сюжет был важнее слов, хотя некоторые ключевые фразы требовали более или менее точного воспроизведения. В иудейском контексте дословного заучивания требовало, разумеется, Писание; другие письменные тексты — такие, как «Библейские древности» Псевдо–Филона — также могли заучиваться для устного исполнения в синагогах, однако здесь строго дословного воспроизведения не требовалось[742].
Таким образом, для запоминания не всегда было необходимо заучивать слово в слово; однако в какой–то степени следовало заучивать в сознательном стремлении изучить традицию, чтобы иметь возможность передавать ее дальше. Единственной альтернативой этому было бы доверие к «стихийной» памяти, ненадежной и капризной. Иногда полагают, что у обитателей преимущественно устных сообществ память была развита лучше, чем у нас[743]. Быть может, вернее сказать, что в обществах, где на свою память приходилось полагаться во многих вопросах, в которых теперь нам на помощь приходит письмо, люди больше заботились о запоминании и чаще использовали мнемонические приемы. Память была не просто способностью, но жизненно необходимым искусством, в помощь которому создавались специальные техники[744]. В красноречивом стихе из «Апокалипсиса Варуха» Бог говорит: «Слушай, Варух, слово это, и запиши в памяти сердца своего все, что узнаешь» (2 Варух 50:1). Память здесь изображается как книга, в которую ее хозяин записывает воспоминания (см. также Притч 3:3; 7:3)[745]. Иными словами, сохранение информации в памяти — это сознательное действие, требующее навыка и умения, сравнимое с пометками в записной книжке. Далее Варух переносит эти слова из «записной книжки» памяти в реальную, письменную книгу. То же самое говорит Ириней о преданиях, услышанных им от Поликарпа: «Я тогда внимательно это слушал и записывал не на бумаге, а в сердце» (по Евсевию, Церковная история, 5.20.7).
Самый пространный пример воспроизведения предания об Иисусе у Павла — к которому, в связи с его ранней датировкой, мы уже не раз обращались — приходит нам на помощь и здесь. Лексическая близость 1 Кор 11:23–25 и Лк 22:19–20 не может быть объяснена литературной зависимостью одного текста от другого, поскольку Евангелие от Луки было Павлу неизвестно и Лука не показывает никаких признаков знакомства с посланиями Павла. Такое лексическое сходство можно объяснить лишь заученной (по–гречески) практически слово в слово устной традицией. Стоит отметить: хотя создается впечатление, что Павел ожидает от своих слушателей хорошего знания этого устного текста — вполне возможно, что от общины в целом он ждет только общего знакомства с его смыслом, а знание текста с высокой степенью дословности, почти наизусть[746] предоставляет специальным учителям, выполняющим в общине роль хранителей традиции.
В преимущественно устном сообществе не только учащиеся прилагают специальные усилия для запоминания новой информации, но и учителя формулируют свое учение так, чтобы его было легко запомнить. Не раз отмечалось: учение Иисуса в его классических формах, встречающихся у синоптиков, построено так, чтобы облегчить запоминание. Афоризмы коротки и выразительны, притчи имеют ясный и относительно простой сюжет. Даже в переводе на греческий — единственной известной нам форме — речения Иисуса очень поэтичны, отличаются широким использованием параллелизмов; восстанавливая их арамейские оригиналы, специалисты обнаруживают в них аллитерацию, ассонансы, рифмы, ритм и игру слов[747]. Очевидно, эти формулировки не были созданы Иисусом «с нуля», непосредственно в ходе проповеди: они были тщательно продуманы и отточены — как оболочка, благодаря которой его учение останется в памяти слушателей, так что они смогут воспроизводить его, повторять, передавать другим и жить согласно ему. Разумеется, невозможно предположить, что из таких афоризмов состояло все учение Иисуса. Иисус, несомненно, учил более пространно: речения и притчи служили своего рода «моралью» его учения, краткой, но стимулирующей мысль; эти «итоги» его слушатели могли заносить в записную книжку памяти, чтобы обращаться к ним при необходимости. (Понятно, что именно эти «итоги» сохранились в памяти учеников, так что, когда авторы синоптических Евангелий хотят воспроизвести пространные поучения Иисуса, то по большей части обращаются к собраниям таких речений.)
«Оболочка» учения в виде ярких, тщательно продуманных, удобных для запоминания афоризмов — отличительная черта стиля иудейских учителей мудрости. Как пишет Райнер Ризнер, «сама форма речений Иисуса включает в себя требование их запомнить»[748]. Слушатели Иисуса, разумеется, это понимали и применяли к услышанным изречениям известные им техники запоминания. Полагать, что изречения Иисуса бессознательно «откладывались в памяти» так же, как в устном измерении нашей собственной культуры запоминаются яркие словечки политиков — значит не понимать культурный контекст, в котором действовал Иисус и сохранялись предания о его речениях.
Однако Вернер Келбер, признавая мнемонические характеристики речений Иисуса, тем не менее проводит резкое разграничение между мнемоникой и заучиванием:
То, что многие изречения Господни мнемонически построены так, чтобы производить на слушателей определенный слуховой и, добавим, визуальный эффект — в доказательствах не нуждается. Однако не следует полагать, что мнемоника сама по себе тождественна заучиванию наизусть. Передача информации в мнемонически удобных формах — обычный прием античного и средневекового риторического мастерства. Обычай требовал использования мнемонических приемов для облегчения запоминания и передачи информации. Эти приемы требовали герменевтической изобретательности и композиционной свободы при исполнении. Заучивание наизусть — совершенно иной процесс: при нем текст запоминается дословно в результате бесчисленных повторений, как правило, без какой–либо адаптации к социальному контексту и потребностям аудитории[749].
Келбер стремится найти место для творческого принятия традиции ее продолжателями. Однако прежде всего необходимо отметить, что это применимо лишь к учителям, публично исполнявшим предания об Иисусе, — не к тем, кто просто усваивал их для размышления над ними и применения в собственной жизни. Эти последние, очевидно, не стремились применять услышанное к социальному контексту и потребностям аудитории. Они просто хотели запомнить предания ради их практической ценности. Во–вторых, творческая адаптация традиции в любом случае требует ее предварительного заучивания. В–третьих, предлагая различать мнемонику и заучивание, Келбер смешивает несопоставимые категории. Мнемоника (в том смысле, в каком использует этот термин Келбер) — это тот способ, которым учитель преподает свое учение, чтобы сделать его легче запоминаемым; заучивание — то, что делают с полученным учением слушатели. Как слушатели запоминают учение, если не путем заучивания? Келбер не предлагает никаких иных путей. Во всех устных культурах, в том числе и в культуре Средиземноморья I века н.э., заучивание было нормальным способом запоминания. Наконец, в–четвертых, степень дословности заучивания или же, напротив, его сосредоточенность на сюжете и структуре зависит от типа заучиваемого материала.
Дословное заучивание наизусть не чуждо устной традиции в целом; однако это лишь одна из форм заучивания, применяемая к материалам определенного типа. Так, Венсайна рассказывает о «лозунгах» руандийского племени куба, исполнение которых он слышал многократно и имел возможность сравнивать:
Сравнительный анализ версий обнаруживает в этом случае очень небольшой набор речевых паттернов, выучиваемых наизусть. Во многих случаях эти паттерны весьма стабильны: когда–то созданные индивидуальными авторами, теперь они заключают в себе традицию племени[750].
В случае с учением Иисуса логично ожидать, что короткие и яркие афоризмы запоминались слово в слово — трудно представить, чтобы это было как–то иначе. Однако в притчах оставаться в памяти мог, прежде всего, сюжет, а дословно — лишь ключевые фразы. До сих пор мы говорили только о речениях Иисуса: однако это различие между двумя типами материала лучше всего проиллюстрировать на хорошо известном примере различия между преданиями о речениях Иисуса и событиях его жизни. Известные нам примеры различных версий традиции показывают, что дословное повторение в речениях Иисуса встречается куда чаще, чем в рассказах о нем. Иными словами, во втором случае исполнитель обладает намного большей творческой свободой, чем в первом.
