Мы рассмотрели, от кого Павел получил предания; но кому он их передавал? Всякий раз, говоря о передаче преданий, Павел обращается к своим адресатам — той или иной христианской общине, которой он пишет, в целом. То же самое происходит и в двух рассмотренных нами примерах (1 Кор 11:23; 15:1–3). Никогда Павел не говорит о передаче традиции каким–то конкретным людям в общине, обладающим авторитетом, способным быть хранителями и преподавателями традиции. Сохранение традиции всегда предстает как общая задача и общая обязанность всех читателей Павла (1 Кор 11:2; 15:2, 2 Фес 2:15). Следовательно, можно предположить, что, каким бы образом Павел не передавал традицию вновь основанным церквам, с этого момента контроль над ней становился обязанностью общины в целом. Здесь можно вспомнить модель ближневосточной деревни Бейли, описанную в предыдущей главе, хотя сам Бейли применяет эту модель к палестинским иудео–христианским общинам[701]. Согласно этой модели, процессы сохранения и преподавания традиции происходят, но в рамках всей общины, не являясь обязанностью каких–то конкретных людей.
Однако мы знаем, что в основанных Павлом церквах (Рим 12:7, 1 Кор 12:28–29, Гал 6:6, Еф 4:11), как и в других частях христианского движения (Деян 13:1, Евр 5:12, Иак 3:1, Дидахэ, 15:1–2), были люди, занимающие особую позицию — учителя. Джеймс Данн, хотя в целом и принимает модель Бейли, подчеркивает их значение как знатоков традиции[702]. Не игнорировал ли Павел при передаче традиции особую роль учителей?
Приведем примечательную параллель из Иосифа Флавия, касающуюся фарисеев:
Хочу объяснить: фарисеи передавали (paredosan) народу (to demo) от череды отцов (ек paterôn diadochës) некоторые установления, не записанные в законах Моисеевых. Вот почему партия саддукеев отвергает эти установления, полагая, что необходимы только установления письменные, а те, что из предания отцов (ек paradoseôs tôn paterôn), соблюдать не нужно
(Иудейские древности, 13.297)[703].
Стив Мейсон, опираясь на общие особенности словоупотребления Иосифа, полагает, что выражение «от череды отцов» он заимствовал у самих фарисеев[704]. Термин «череда» или «последовательность» (diadochê обычно использовали применительно к эллинистическим философским школам: «Платон, Аристотель, Эпикур и Зенон дали начало школам своих «последователей», считавших своей задачей сохранение и изложение изначальной философии учителя»[705]. Очевидно, те «отцы», от которых получали свои предания фарисеи — это не народ в целом, а цепочка конкретных учителей. Мы можем представить себе нечто вроде цепочки, описанной позднее в Пирке Авот: «Моисей получил закон на Синае и передал его Иошуа, Иошуа — старцам, старцы — пророкам; а пророки передали его мужам Великой Синагоги», и далее следует список мудрецов (Симеон Праведник, Антигон из Соко и т.д.), которые передали его от мужей Великой Синагоги Гиллелю и Шаммаю (м. Авот, 1:2–12).
Для наших целей важно, что Иосиф использует риторику «передачи» традиции применительно как к передаче от одного учителя к другому, так и от фарисеев к народу. Тот факт, что фарисеи учили преданиям народ в целом, не противоречит тому, что фарисейские учителя получили эти предания от более ранних учителей и преподавали их ученикам, которые, в свою очередь, становились следующим передаточным звеном этой цепочки. Аналогично, то, что Павел передавал традицию каждой христианской общине в целом и от каждой общины ожидал ее знания, не противоречит тому, что он мог передавать традицию нескольким специально избранным людям в каждой общине, людям, обладающим необходимыми для хранения традиции навыками и способностями, которые становились «источниками» традиции для общины в целом. Таким образом, даже внутри Павловых общин можно выделить авторитетных гарантов традиции и, следовательно, более формальный процесс сохранения и передачи традиции, чем описывает модель Бейли. Важно отметить, что учителя в Павловых общинах узнавали традицию всего через два передаточных звена между собой и самим Иисусом: Павла и иерусалимских апостолов.
Таким образом, в посланиях Павла мы находим множество свидетельств существования в раннехристианском движении формальной передачи преданий, а также более конкретные свидетельства формальной передачи преданий о речениях и деяниях Иисуса. Сам Павел усвоил эти предания от Петра в результате формального процесса обучения и, возможно, передавал их далее путем такого же формального процесса — не только основанным им общинам в целом, но и особым учителям в каждой общине, с которыми работал отдельно и особенно внимательно. Наконец, нужно помнить, что Павел вел миссионерскую работу не в одиночку, а с коллегами, и некоторые из них — Варнава, Марк, Сильван (=Сила в Деяниях)[706] — до того были видными членами Иерусалимской церкви. У них, безусловно, было намного больше возможностей познакомиться в Иерусалимской церкви с преданиями об Иисусе, и вполне возможно, что именно они отвечали за передачу этих преданий церквам, которые основывали вместе с Павлом. (В основании Коринфской церкви они, таким образом, не участвовали.) Особенно Варнава мог обогатить познания Павла в области традиции.
Воспоминания о прошлом Иисуса
Прежде чем продолжить разговор о методах контроля первых христиан над традицией передачи преданий об Иисусе, полезно будет поговорить о том, по каким причинам они стремились сохранять предания о речениях, произнесенных Иисусом во время его служения, и о событиях, произошедших с ним в его земной жизни, в неизменности. Без сомнения, устные сообщества вообще и, в частности, те устные сообщества, в которых развивалось раннехристианское движение, имели свои средства защиты преданий от серьезных искажений в ходе их передачи. Однако, станет ли то или иное устное сообщество предпринимать меры защиты той или иной традиции от искажений — зависит от его отношения к этой традиции.
Важно вспомнить одну черту, подмеченную Бейли в его наблюдениях за передачей преданий в ближневосточной деревне: к преданиям различных типов относятся по–разному. Это верно для устных сообществ вообще[707]. Ян Венсайна в своем исследовании устных традиций приходит к выводу, что единых правил не существует. Стремится ли общество к точному сохранению традиции, и если да, то с какой степенью точности — необходимо устанавливать для каждого типа традиции в каждом конкретном обществе; то же касается средств сохранения традиции и степени достигаемого при этом успеха[708]. Это чрезвычайно важный принцип, который необходимо усвоить и запомнить — он перечеркивает множество теорий о передаче традиции в древней церкви, построенных на основе того, что, мол, «обычно» традиция всегда передается так–то и так–то.
Столь же важно наблюдение Венсайны, что устные общества часто отличают сказки и легенды от сообщений об исторических событиях. Сказки и легенды «рассматриваются как вымысел»[709].
Каждое исполнение воспринимается слушателями как своего рода премьера. Публике нравится слышать знакомые истории в новом одеянии. Это напоминает постановку оперы: публика приветствует изменения в сценической обстановке, декорациях, костюмах, манере пения и актерской игры, других деталях — но едва ли оценит искажение текста или музыки. Слушатели сказки ожидают точного повторения сюжета, но вместе с тем новых средств его выражения. С течением времени сказки меняются намного сильнее, чем исторические рассказы, и меняются по–другому… К сказкам относятся и исторические легенды. От исторических сообщений они отличаются тем, что рассказываются ради развлечения и являются предметами вымысла. Имена и обстоятельства в них могут меняться по воле рассказчика[710].
Итак, некоторые исторические «легенды» считаются вымышленными и не рассматриваются как равные с теми, которые Венсайна называет «историческими сообщениями»: эти последние считаются правдивыми сведениями об историческом прошлом и воспринимаются соответственно. Это не значит, что они не меняются — но они меняются по–другому, главным образом, в результате включения в корпус соответствующих преданий общины: «В целом они склонны сокращаться и превращаться в «исторические анекдоты»… Весь корпус информации, известной группе, претерпевает медленные и незаметные, но постоянные изменения»[711]. Сообщения, воспринимаемые как исторические, меняются медленнее и в меньшей степени, чем сказки и легенды:
Зачастую далеко не так выражена вариативность. Наблюдается заметное единообразие в сюжете, обстановке, персонажах, даже в последовательности эпизодов… Большую роль здесь играет временная продолжительность традиции. Если она невелика, мы можем услышать сообщение, пересказываемое современниками со слов очевидцев, сплавленных со слухами. Но чаще мы имеем дело с сообщением, стабилизировавшимся на протяжении следующего поколения[712].
