Еще более ярким примером неадекватной, неожиданной – по крайней мере, для законодателя – интерпретации законодательства в крестьянской среде может служить восприятие крестьянством предпринимаемых на протяжении XVIII в. законодательных мер, направленных на возвращение беглых. Цель таких законодательных актов обусловила их самую широкую публикацию (кстати, приведенный выше порядок публикации взят как раз из законодательства о возвращении беглых).
В начале 1760‑х годов – при Елизавете, Петре III и Екатерине II – политика в этой сфере активизировалась. Была издана серия законодательных актов, среди которых сенатский указ от 5 июня 1761 г. «О вызове из Польши российских беглецов; о поселении их при крепости св. Елисаветы и о даровании им льгот на шесть лет и других выгод»; манифест от 28 февраля 1762 г. «О продолжении срока для возвращения в Россию бежавших в Польшу, Литву, Курляндию разного звания людей»; именной указ от 19 июля 1762 г. «О продолжении срока беглым людям для возвращения из-за границы в свое отечество»; высочайше утвержденный доклад Сената 27 ноября 1762 г. «Об отдаче привозимых в Смоленск беглых людей без наказания прежним их помещикам, со взысканием сделанных от казны издержек»; манифест от 4 декабря 1762 г. «О позволении иностранцам, кроме жидов, выходить и селиться в России и о свободном возвращении в свое отечество русских людей, бежавших за границу»; манифест от 13 мая 1763 г. «О вызове из Польши и Литвы беглых российских помещичьих и всякого звания людей; о дозволении им селиться в казенных волостях, где кто пожелает, и о даче им льготы от податей и работ на 6 лет».
Уже из названий законодательных актов видно, что в то время явно преобладала политика «пряника», а не «кнута». Этими законодательными актами предусматривался перевод возвратившихся беглых в государственные крестьяне и ряд льгот. О том, каким образом это законодательство было понято в крестьянской среде, можно судить по сенатскому указу от 5 марта 1764 г. «О распространении силы манифеста от 4 декабря 1762 года на тех только, кои до состояния онаго манифеста из отечества своего самовольно отлучились». В нем говорилось, что дворовые люди подполковника Сумороцкого и крестьяне поручика Путина на допросах в Главной пограничной комиссии показали, что они, «оставя жен и детей своих, бежали прошлого 1763 года в июле месяце по той причине, что один их же помещика дворовой человек в разговорах сказывал им, якобы состоялся Ея Императорскаго Величества указ, ежели кто от помещиков давно бежал или вновь побежит и, побыв в Польше, явится, таких де велено записывать в дворцовыя волости, что они, признав за истинную, и бежали с тем намерением, что б, пожив несколько за границею и возвратясь, быть в дворцовой вотчине, а не за помещиком». Итак, осознав превратное восприятие политики «пряника», правительство в определенной степени переходит к политике «кнута»: 29 марта 1764 г. был издан сенатский указ «О препоручении сыска и высылки беглых российских людей из Лифляндии и Эстляндии тамошним губернским и провинциальным канцеляриям». Впоследствии, впрочем, все же возобладала политика возвращения бежавших, а не их запугивания.
2.3.8. Проблема кодификации законодательства
Не преследуя цели рассмотреть всю сложную, многообразную историю кодификации российского законодательства после принятия Соборного уложения 1649 г. (обобщение законодательных норм свойственно отнюдь не только Новому времени), остановимся лишь на одном аспекте проблемы, который позволит нам соотнести российское законодательство с мировыми системами права.
При соотнесении российского законодательства, как оно сформировалось на протяжении XVIII – первой четверти XIX в., с двумя мировыми системами права – англосаксонской и континентальной – необходимо прежде всего определить основные характеристики этих систем. Их различия общепризнаны юристами.
Так, континентальная система базируется на кодексах, а англосаксонская – на судебных прецедентах (что, кстати, предполагает возможность интерпретации норм права судьей). Кроме того, англосаксонское право, в отличие от континентального, не делится на публичное и частное.
Подчеркнем, что если континентальная система сформировалась по преимуществу в XIX в., начиная с наполеоновской кодификации, то англосаксонская система уходит своими корнями в глубокую древность.
Не вторгаясь в сферу компетентности юристов, заметим, что принцип приоритета закона как источника права в гораздо большей степени коррелирует с континентальной системой права, чем с англосаксонской. Системообразующее значение этого принципа в российском законодательстве XVIII в. было обосновано выше. Здесь же отметим, что с конца XVII в. Петр I прилагал усилия к тому, чтобы облеченные властью не руководствовались бы прецедентами при принятии управленческих решений. Одним из ярких свидетельств такого подхода может служить именной указ от 20 января 1697 (7205) г. «О невыписывании в пример указов, состоявшихся в Крымском походе, о придачах поместий и других пожалований боярам, воеводам и прочим ратным людям». В указе говорится, что «Крымских походов 195 и 197 годов своих государевых указов, которые состоялись в тех годах за те Крымские походы, боярам и воеводам и ратным людям о придачах и о каких дачах впредь ни к каким делам на пример выписки не выписывать». Конечно, этот указ еще не устанавливал универсального принципа, да и подоплека его вполне ясна: не распространять льготы, заслуженные в военном походе, на мирное время.
При Петре I первые попытки кодификации предпринимались с 1700 г., когда так называемой палате об Уложении, состоявшей из членов боярской Думы и стольников, было поручено согласовать Соборное уложение с новоуказными статьями и боярскими приговорами. Палата заседала до 1703 г. Но вполне очевидно, что в период бурного законотворчества проводить кодификацию невозможно.
Основным законодательным актом и, следовательно, основным источником права в начале XVIII в. по-прежнему оставалось Соборное уложение. 15 июня 1714 г. Петр I издал именной указ «О вершении дел по Уложению, а не по новоуказным статьям». В этом указе содержится повеление судьям «всякие дела делать и вершить по Уложению; а по новоуказным пунктам и сепаратным указам отнюдь не делать, разве тех дел, о которых в Уложении ни мало не помянуто». О новоуказных пунктах говорится, что они учинены «не в перемену, но в дополнение Уложения», поэтому они «приемлются во исполнение онаго законнаго Уложения, дондеже оное Уложение для недовольных в нем решительных пунктов исправлено и в народ публиковано будет». Все же прочие указы, которые «учинены не в образец» или «противно положению», в том числе и именные, «отставить и на пример не выписывать, и вновь таких указов отнюдь не делать».
В уже упоминавшемся указе из Юстиц-коллегии «О решении дел в Московском надворном суде по Уложению и по новосостоятельным, а не по сепаратным указам, и о донесении о делах, которых судьи сами решить не могут, в Государственную Юстиц-коллегию» от 15 октября 1719 г., кроме предписания управлять по Уложению и изданным в его пополнение указам, содержится запрет руководствоваться «сепаратными указами» и «примерными делами».
Кстати, в докладе академии наук на высочайшее имя в начале 1735 г. целесообразность новой публикации Соборного уложения обосновывалась так: «…хотя в <…> Уложеньи некоторые пункты уже не употребительны, пока оное совсем остановлено и вместо того новое введено не будет, то оное есть необходимыя нужды и может здешнему народу, который так чрез долгое время от того пользу получал <…>, оставлено быть».
Функцию кодексов на протяжении XVIII–XIX вв. отчасти выполняли регламенты и уставы. Напомним, что в ключевом для становления новой системы законодательства указе от 17 апреля 1722 г. «О хранении прав гражданских…» говорится, что именно «все уставы и регламенты запечатываются». Этим же указом предусматривалось присоединение к регламентам вновь утверждаемых законодательных норм.
В дальнейшем, на протяжении всего XVIII в., предпринимались попытки – по ряду причин неудачные – провести кодификацию законодательства, т. е. создать новое Уложение.
Вновь проблема кодификации законодательства была поставлена в конце 1720‑х годов. В 1730 г. была учреждена Уложенная комиссия, которая безрезультатно проработала более десяти лет. Новая Комиссия о сочинении Уложения была созвана в 1754 г. и с перерывами продолжала свое существование до середины 1760‑х годов, подготовив несколько проектов, в частности проект уголовного Уложения. Наиболее известна в истории Уложенная комиссия 1767–1768 гг., созванная Екатериной II[272].
Павел I, придя к власти в 1796 г., назначил новую Кодификационную комиссию. Ее преемницей стала Кодификационная комиссия Александра I, работавшая с 1804 по 1826 г. С 1826 г. для кодификационной работы было создано второе отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. После его упразднения в 1882 г. кодификационная работа была сосредоточена в Государственном совете.
