по подворотням, а маленькие детки начинают плакать. Я настолько опасен, что от моего взгляда у людей по коже бежит мороз и потом долго по ночам мучают кошмары. И это вы еще не видели мою коллекцию ножей.
– Перестаньте, – взвизгнула Изотова, – я пожалуюсь на тебя Марковне, нет, товарищу Алексееву и тогда тебя вышибут с пожарки.
– Да жалуйтесь. Пускай меня вышибут и тогда я навечно пропишусь у вас, заговорщиков.
– Каких заговорщиков? – насторожилась женщина.
– Шучу, – после короткой паузы сказал Егор, пристально наблюдая за лицом Изотовой. От его взгляда не ускользнуло перемена в мимике, словно ее разоблачили, и она судорожно соображает, как бы поскладнее вывернуться. – Дайте мне задание что ли и я пойду.
– Дай раздеться, – бухгалтер оправилась от шока и уже говорила обычным тоном. Она принялась неспеша расстегивать куртку. «Храбрится, – подумал Егор, стыдно за свой испуг, теперь будет отыгрываться. Черт с ней. Время у меня есть». Он сунул руку в карман и проверил, на месте ли ключ от машины. Ощутив в пальцах рифленый металл, успокоился. Он терпеливо дождался, пока женщина с независимым выражением лица в тишине, нарочито не замечая его, разделась и включила чайник. Все эти действия она производила словно какой-то ритуал в полном молчании и тишине. Слышались шуршание ее одежд, глухие удары каблуков коротких сапожек, потрескивание донца электрочайника, шуршание перекладываемых ею бумаг.
К тому времени уже пришла разрумянившаяся толстая Данилкина, подчеркнуто строгая Тамара Сергеевна и Червяков. Крикнув из коридора: «Всем здрасте!» Он заперся у себя в кабинете. Егор сидел в «теточной». Из-под бровей вглядывался в «приспешников дьявола». Пытался угадать в их лицах те неуловимые черты, которые могли бы их выдать, сообщить об их тайной деятельности, о гнилой сущности. И казалось, что ему это удается. Как они не старались вести себя обыденно и непринужденно, он замечал в их взглядах какую-то объединяющую тайну. Они не ругались, смотрели друг другу в глаза, были добрыми и предупредительными, о чем-то едва заметно кивали и не договаривали. Начнут о чем-то говорить, а потом вдруг взглянут на Егора, замолчат. Егор стал вспоминать, что они вели так себя всегда, словно одна семья добрых христиан, вернее секта. Скрепленные, спаянные одной высшей идеей.
Женщины косились на Егора и разговор у них не клеился. Они явно его смущались. Вернее пристального взгляда, которым он их разглядывал. «Чувствуют, шельмы, что хвост горит», думал он, провожая немигающим взглядом исподлобья, оборачивающуюся то и дело обеспокоенную Изотову, словно за ней бежала маленькая собачка и тявкала, а она опасалась, что та ее цапнет.
Он хотел сразу поехать к старой фабрике, но посмотрел на список посещаемых и передумал. Сначала направился к Кокушкиным. Мать с сыном у него вызывали больше всего беспокойства. Тревожила племянница Софьи Петровны и ее мясник-сожитель. Стоило вспомнить последнюю встречу, как все внутри от негодования закипало. Он придумывал десятки планов, как избавить Кокушкиных от истязателей, но ничего действительно существенного в голову не приходило. В темном облаке из мрачных мыслей он дошел до известного адреса.
Егор поднимался по лестнице и уже миновал второй этаж, когда наверху хлопнула дверь, и кто-то стал спускаться. Он не всматривался в лицо, прижался к стене, пропуская прохожего. Предвкушение недоброй встречи с мясником поглотило его, он прорабатывал линию своего поведения и мысленно проговаривал слова, которые скажет амбалу.
– Надзиратель фигов, – услышал Егор за спиной. Не осмыслив сказанное до конца, уловив лишь презрительные интонации, он инстинктивно обернулся на голос. Ниже ступени на три стояла племянница Софьи Петровны. Из – под бежевой засаленной на манжетах куртки выпирал, словно под нее засунули подушку, живот. Егор молча смотрел на будущую мамашу и не знал, что ответить. Смысл слов постепенно доходил до него.
– Что, козлина, не узнаешь? К старперше спешишь? Черта с два ты ей поможешь, урод. А может, – глаза ее сузились, тонкие сухие губы растянулись в ехидной усмешке, – ты на Федечку запал? А? Соц-пидор-помощничек -хренов?
Егор смотрел в злое лицо девицы, и его собственное стало искажаться в какой-то ужасной гримасе. Злорадная улыбочка стекла с лица племянницы, она отступила на ступеньку ниже, развернулась и поспешно засеменила по лестнице вниз.
– Соц-пидор-помощничек, – услышал Егор уже этажом ниже и противный смешок. Он стоял, сжимал кулаки и боролся с нестерпимым желанием догнать мерзкую девчонку. В нем бурлила и рвалась наружу бешеная, необузданная злость, которой стоит дать лазейку и она выберется и наделает дел. В глазах потемнело. Егор очнулся и огляделся, словно только что пережил обморок на ногах. Он понятия не имел, сколько секунд или минут пребывал в таком состоянии. Он сглотнул. Горло судорожно сжалось. Облизал сухие губы и посмотрел вниз, между перилами. Было тихо. По-видимому, племянница уже вышла из подъезда. Стряхнув оцепенение, Егор развернулся и медленно стал переставлять отяжелевшие ноги, словно их притягивал мощный невидимый магнит, скрытый под бетонными ступенями.
С тяжелой одышкой он поднялся на пятый этаж. С минуту стоял возле двери, переводя дух, прежде, чем постучал. Ему открыл Федор. Он смотрел на Егора, задрав голову, огромными глазами, увеличенными большими толстыми линзами, похожими на донца от пивных бутылок. «Интересно, – подумал Егор, – через свои он видит паскудников?». А вслух сказал:
– Здорово, Федь. Как сам?
– Хорошо, – настороженно произнес Кокушкин, отступая и пропуская Егора в квартиру.
– Как чувствует себя Софья Петровна?
– Спасибо, хорошо, – Кокушкин продолжал настороженно вглядываться в Егора, предупредительно согнул руки в локтях и поднял вверх, намереваясь принять куртку гостя. Вся его поза выражала раболепее и трепет. Егору стало сразу жалко его.
– Этот дома? – он указал подбородком на захватанную дверь.
– Нет, – поспешил ответить Кокушкин, – и Лида тоже ушла. Буквально перед вами. Так что не волнуйтесь. Мама спит, но ей пора вставать, – отчитывался со старанием Кокушкин. – Я ее сейчас, это, быстро покормлю. Кашечка готова. Манная, она ее любит. Сегодня утром она была спокойная. – Торопливо говорил Федор. Настороженность в его взгляде прошла и теперь, когда понял, что от гостя плохого ждать нечего, по щенячье радовался. Бегал вокруг Егора и старался быть предупредительным. Он забежал вперед и открыл дверь в комнату. Егор шагнул через порог и сразу же уловил запах грязной собачатины.
– Мам…
– Тихо, – прервал Федора Егор и поднял руку. – Не буди пока. Зайди и закрой дверь.
В его голосе появились командирские нотки. Он не смотрел на удивленного Кокушкина, а всматривался в комнату:
– Где клетка? – не оборачиваясь, спросил он. Черты лица заострились, глаза ушли глубже, он стал похож на следопыта.
– Клетка? – робко переспросил Кокушкин.
– Да, птичья клетка, с железными прутьями такая.
– Там в углу за коробкой с книгами.
– Паршин принес? – негромко допрашивал Егор.
– Да. А что?
– Давно?
– С полгода, наверное.
– Я сейчас тут осмотрюсь, – Егор обернулся и посмотрел на притихшего, стоявшего у двери,
