Черныш уже не лаял, лишь утробно рычал. Рвахел вертелся в смертельном танце. Зезва заметил, что две руки чуда безжизненно свисают, и струйка крови стекает по лицу золотоглазого.
— Горемыка!
— Атери?!
Откуда-то издали снова выглянула луна. Призрачный свет осветил падающие капли дождя, причудливыми красками заиграл на лужах крови и листьях. Возле склепа стояла невысокая девушка с длинными черными волосами. Она, не мигая, смотрела на побоище. Черныш залаял, прыгнул к хозяйке, замер у ее ног, угрожающе скаля зубы.
Зезва вдруг очутился лицом к лицу с рвахелом. Ему показалось, что в золотистых глазах чуда мелькнуло изумление. Восьмирукий на мгновение остановился, но тут же опомнился, отбрасывая от себя двух виртхов. Он уже использовал все свои ножи и теперь размахивал четырьмя кинжалами, почерневшими от крови.
Шлоф вскочил на могильную плиту, дал знак. Несколько белых квешей целились из арбалета.
— Цветок Эжвана!! — кричал Шлоф, подпрыгивая на месте. — Вот ОН!!
— Атери! — Горемыка рванулся вперед, неимоверным усилием опрокинул бросившихся на него двух виртхов, зашатался, хватаясь за страшную рану на боку. Зезва в отчаянии бросился на помощь, но несколько крысолюдов преградили ему дорогу, заставив отступать под их натиском. Снежный Вихрь прыгнул, перекувыркнулся в воздухе, рассек голову попавшего под руку белого квеша. Он успел вовремя, двумя взмахами кинжалов свалил виртха. Со вторым справился Зезва. Третий зашипел и попятился, выставив когти.
Белые квеши выстрелили. Болты полетели к замершей от ужаса Атери. Черныш бросился на арбалетчиков, но те уже бежали в темноту, виляя между могильными камнями и градами.
Сухой стук. Болты нашли цель. Теряя сознание, Горемыка успел схватить жену за руку, притянуть к себе и прошептать: 'Атери, любимая…'
— Горемыка!! — закричала Атери, закричала громко, оглушающее, с невыносимой болью. — Горемыка…
Подбежал Зезва. Прыгнул рядом восьмирукий, поднял кинжалы, направил в сторону на подступавших виртхов. На могильном камне бесновался Шлоф.
— Уоха! Цветок Эжвана наш, наш! Этих убить, убить!! Убить их всех!
Вернулись бежавшие было белые квеши. Поредевшие ряды виртхов восстановили порядок и громко шипели, подходя ближе.
— Горемыка… — Атери смотрела, как дождевая вода стекает с болтов, торчащих из тела ее мужа, как смешивается с кровью. — Ивар, муж мой… — повторила она. — Что с тобой… Горемыка!!
Зезва заслонил девушку собой. Снежный Вихрь стал рядом, вытер кровь с лица, покосился на Ныряльщика. Черныш завыл, заскулил, подняв морду кверху, к черному небу, словно призывая луну показаться снова. Ныряльщик повернулся, поискал глазами, увидел Шлофа. Задохнулся от гнева, от всепоглощающей животной ярости. Поднял сверкающий меч над головой и потряс им.
Шлоф улыбался. Один человек готов. Правда, здесь рвахел, но и он ранен. Можно, конечно, было взять его живьем, чтобы выяснить, что он тут делает. Второй человек опасен, но не справится с виртхами, а против арбалетов бессилен. Цветок Эжвана умрет. Белые квеши снова станут править в катакомбах!
— Шлоф!!
Кривоногий оглянулся. Попятился, чуть не упал. Это спасло его от просвистевшей стрелы. Но другие стрелы произвели опустошение в рядах белых квешей, и подземники, не выдержав, побежали. Прятавшиеся в кустарнике лучники Великого Пространства Кив выпускали стрелу за стрелой из своих знаменитых луков. Приказ Тароса Уна был ясен и понятен: убить всех врагов темных. Убедиться, что те побеждают. Затем отступить к морю, погрузиться в шлюпки, добраться до корабля. Доложить. Все просто. Как на учениях.
Промчался удод, спикировал вниз, прямо над головами наступавших черных квешей. Впереди бежал, сжимая короткую алебарду, Амкия. 'Опоздали, опоздали!' — в отчаянии шептал царь черных квешей. Он остановился, взмахнул оружием и закричал снова:
— Шлоф!! Выходи, ночник вонючий! Покажись, трусливая тварь! — взмах алебарды. — Народ Коридоров, туда! Кроши падаль, кроши!!
Шлоф криво усмехнулся, быстро-быстро отполз, поднял голову, перекатился по травяному ковру, затем поднялся и помчался мелкой рысью, смешно размахивая руками. Остатки белых квешей бросились за ним, бросая оружие.
— Царь белых Шлоф, куда же ты?! — взвыл Амкия, бросаясь вперед. Удод летел впереди разъяренного темного квеша, а его воинство грозно топало сзади, чуть поотстав. — Кроши падаль! На соль!
— На соль!! — взревели темные квеши, бросаясь на виртхов.
Зезва уже собирался броситься в бой вслед за рвахелом, но что-то заставило его оглянуться. Атери стояла на коленях перед телом Горемыки, прижав к себе поскуливавшего Черныша. Девушка медленно подняла голову и посмотрела на Ныряльщика. Зезве стало не по себе. Атери уже поднималась на ноги, поворачивая смертельно бледное лицо на с новой силой завязавшееся побоище.
— Цветок Эжвана!! — донесся крик Амкии. — Туда, туда, к ней, спасти, спасти!!
Атери подняла руки на головой. Ее волосы вдруг стали развеваться, хотя ветра не было, лишь капал, не переставая, дождь, то усиливаясь, то ослабевая. Зезва замер, отступил на шаг, потому что в воздухе повеяло ледяным дыханием зимы, а меч Вааджа словно взбесился, будто хотел вырваться из рук.
Виртхи не бежали. Часть крысолюдов схлестнулась с темными квешами, другая половина развернулась и пошла на Зезву и Атери. Где же рвахел? Восьмирукий исчез.
— Цветок Эжвана! — кричал Амкия, размахивая алебардой.
Зезва вдруг понял, что квеш смотрит на Атери. Ныряльщик быстро взглянул на девушку, и бросился ничком на землю. Вовремя.
Жар и пламя. Огромная огненная птица родилась в воздухе над поднятыми руками Атери. Глаза девушки смотрели в пустоту. Пустоту, потому что не видели ничего. Глаза не были нужны. Виртхи остановились, в замешательстве зашипели. Огненная птица превратилась в гигантский багряный цветок. Лепестки набухали, росли, увеличивались, вспыхивая огнями и маленькими пожарами прямо в воздухе, над головой бледной как мел Атери.
— Цветок Эжвана… — прошептал Зезва, отваживаясь выглянуть из ладони. Но тут же зажмурился, потому что огненные лепестки замерли, застыли, затем некоторое время переливались оранжево-пурпурными реками, чтобы в следующее мгновение изрыгнуть красные сверкающие молнии на головы виртхов.
— Ох… — Зезва перекатился по траве, спасаясь от жуткого жара. Черныш сидел возле тела Горемыки и выл, выл, не переставая.
Стена огня смела визжащих, мечущихся крысолюдов. В мгновение ока большая часть монстров превратилась в шипящие, катающиеся по траве клубки ослепительного пламени. Уцелевшие бросились наутек. Темные квеши некоторое время благоговейно смотрели на цветок огня, но затем опомнились и бросились вдогонку, оглашая цвинтарь воинственными криками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
