Лейла встала, подошла к всхлипывающей Наташе, обняла ее за плечи, помогла встать. Вдвоем они направились к очагу, и скоро там загремела алюминиевая посуда.
Минут через десять Юрка пришел в себя и. мастерски изобразив бодрячка, спросил:
— Почему причёска не по уставу? Немедленно подстричься!…
Я не успел поздравить его с возвращением души в тело, как к нему подбежала Наташа. Опустившись на колени, она поцеловала Жоржика в губы и обтёрла его лицо влажным платочком.
— Вот… это… другое дело. Так… висеть можно. Ты приходи ко мне почаще и передачки приноси. Что там у нас на обед?
— Пока вот только это! — тихо ответила Наташа и снова поцеловала его.
— Да, ради этого стоит жить и бороться! — неожиданно искренне и радостно, без тени иронии выдал Житник.
— Слушай, Юрий хочешь… анекдот на злободневную тему? — завидуя Житнику, я начал травить лёгкую, не обязывающую долго смеяться, жизненную историю.
— Как-то дефилировал Заяц по кладбищу и увидел Лису. Схватил и к кресту потащил. "Ты что, косой, хочешь меня распять? — взволнованно спросила рыжая. "Нет, раз десять!" — ответил
Заяц, деловито готовясь к любовным играм..
Но Юрка уже не слышал, его душа опять легкомысленно ускакала в поисках новой телесной оболочки.
Наблюдающие за нами подручные Учителя, вдруг загалдели и бросились с промплощадки вниз. Через несколько минут они вернулись, ведя караван ишаков, груженных лесом и железом.
— Во дают! — с трудом ворочая языком, восхитился опять пришедший в себя Житник.
— За… три часа…туда — обратно. И ведь… все это… надо было собрать по дощечке… навьючить. Ударники каптруда, вашу мать!
— Торопятся, золото в цене…
— Надо что — то делать! Как ты?
— Нормально…
— А я ног уже не чувствую. Ступни — как отрезало. И голова сейчас лопнет.
— Вряд ли… Она же чугунная.
— Довыпендриваешься…
— Уже…
Я не успел договорить. По неуловимому знаку Учителя к нам бросились люди, быстро сняли со столбов, бросили на землю.
— Ну вот, "и как Христа, его сняли с креста". Давай полежим, отдохнем; обедом, вроде, еще не пахнет, — продолжил я, повернув к Юрке гудящую голову.
— Ты не злись на меня! Если бы я не уважал тебя, то есть, некоторые твои качества, я и в сторону твою не посмотрел бы…
— А мне твое уважение на хрен не нужно. Ты на меня свою "рубаху надеть" хочешь, но силёнок не хватает! — тихо ответил он, отчужденно глядя в небесную синеву.
— Я давно знаю, что тебе по душе "одёжка от Резвона"! Житник пропустил мимо ушей последнюю фразу, возможно даже и, не поняв, о чём я ему намекнул. Его волновали "старые раны":
— Слушай, Чернов, давно хотел тебя спросить, как там твоя Ксения поживает?
— Я мало что знаю. В 1989 — ом замуж вышла и уехала на Алтай, в родное село к брату Валерке. Дочку родила. Назвала Ксюшей. Не ухмыляйся! С фантазией у неё никогда не было проблем. Наверное географический центр Евразийского континента не пошёл ей на пользу. В 1991 году умер брат. С мужем разошлась. Не смогла найти нишу для своих амбиций и запила на всю катушку. Она всегда с нами, мужиками, наравне употребляла. Муж — мягко говоря, покинул её, не поняв до конца, как и я, за что полюбил… Сын рассказывал. Он к ней ездит каждый год. Выслушав меня, Юрка спросил:
— Радуешься, наверное?
— А чего радоваться? Рядом с ней всё горит… Она мне жизнь испортила, теперь сын с ней мается. Сестренка в школу в этом году пойдёт… Накупил ей всего! Заботится…
Житник подвёл черту:
— Не любила она тебя. И вышла замуж за твою квартиру, факт! И всегда хотела сама по себе быть. Она тебе рога отрастила, будь здоров!… Я-то всё знаю!
С Мишкой, студентом кучерявым из Львова, на виду у всех крутила! Ты только не замечал… Карандаши грыз, над картами корпел, весь тушью цветной измазанный. А она ему у родника, не поверишь, из голубеньких незабудок веночки плела! А потом с ним в город уехала. Провожать. Ты сам ее отпустил. И три дня они из постели не вылезали. Я к тебе на квартиру тогда приходил. И идиллию эту лицезрел… А потом с дружком твоим закадычным и собутыльником любимым Игорьком Горбунковым… Прямо в маршруте, в траве некошеной… Их Федька Муборакшоев видел… В бинокль с другого борта ущелья. Говорил потом, зенками блестя и слюну сглатывая: "Высший пилотаж! В кино такого секса не увидишь! Чуть окулярами себе глаза не выдавил! "
— Слушай. Юр! Мне, конечно, больно все это слушать. Не вспоминать, а слушать. И знаешь почему? Ты думаешь, что с нормальным человеком говоришь… А я перегорел. И к рогам своим отношусь, как мать к больному ребёнку! Ты не представляешь, но их у меня от Ксении несколько пар осталось. И не все ты, наверное, видел. Есть прелюбопытные экземпляры! А ты что, собственно, так неравнодушен? В тюрьму хотел посадить… Развода нашего требовал… Не давала тебе, что ли?
— Давала, не давала… — огрызнулся Юрка, — Кончай, вон Наташка и подруга твоя от ручья идут.
— Опять бодаетесь? — улыбнулась Наташа, присев с Лейлой на корточки рядом с нами. Всем своим видом она хотела показать, что взяла себя в руки.
— Да так… В меру сил… Просто вспомнили, как в былые годы Юрик проказничал. Понимаешь, дурная привычка у меня была, — я в задумчивости карандаши грыз, скрипя мозгами над картами и планами штолен. А он, Сатир местного замеса, издевался надо мной: Для смеха обглоданные концы перцем красным натирал. Ночью, под одеялом. Потом вся партия ржала, гримасы мои наблюдая… — поведал я девушкам историю с ностальгической улыбкой. И тут же, пропел:
— Ты так красива, милая Лейла. И не рифмуются с тобою "Рожки", пока хожу Я по дорожке! Пока я жив, "этого" не повторится, мотай на ус, Жорж!!!
Минуту спустя, из штольни вылезли Бабек с Сергеем. Подошли к нам, уставшие, но полные решимости достойно вынести все испытания. С помощью девушек они посадили нас на землю.
— Как жизнь? Бьет цепями по ногам, задевая голову? — похлопав меня по плечу, спросил Кивелиди.
— Ты, Серега, и не представляешь, какие нам жизнь преподносит подарки, — сказал я, растирая появившиеся на голенях багрово-красные рубцы.
— Я еще смогу насладиться жизнью. Если захочу. И, может быть, не раз!
Подошел доцент и дополнил:
— Последующие нарушение режима и неуставные отношения будут караться строже. Подвешенных рабов будем сечь плетьми! И, пожалуйста, не надо умничать! О Женевской конвенции я знаю, но это не про вашу честь!
— Мы вам верим! Товарищ! — сказал я, преданно глядя ему в глаза. Глубина и стойкость Ваших принципов, нас восхищает! Ваша последовательность в претворении их в жизнь будоражит! Вы настоящий Учитель! С большой буквы. В знак благодарности за Ваши уроки, я готов в свободное от каторги время сделать Вам учебные пособия для Ваших будущих учеников — гильотину и дыбу в натуральную величину! С их помощью Вам легко будет сеять "разумное, доброе, вечное"…
