звучали душераздирающая боль и гнев. С моими властными родителями были свои проблемы, конечно, но это и рядом не стояло. Детство Дэвида было ужасным. Если бы я могла дать пощечину его матери прямо сейчас за то, что из-за нее он говорит с такой болью в голосе, я это бы сделала. Дважды.
— Папа очень долго не обращал внимания на то, что она злоупотребляет. И понятно почему. Он работал дальнобойщиком, почти всегда был в отъезде. Нам с Джимми приходилось как-то жить с этим дерьмом. Сколько раз мы приходили домой, а она или несла всякий бред, или валялась без сознания на диване. В доме нечего было есть, потому что она тратила деньги на таблетки. Потом однажды мы пришли домой из школы, а ее и телевизора уже нет. Вот и все. — Он уставился в пустоту, его лицо вытянулось. — Она даже записки не оставила. Теперь она вернулась, и из-за нее страдает Джимми. Это сводит меня с ума.
— Тебе такое пришлось пережить… тяжело, — сказала я. — Слышать о ней от Джимми.
Одно его плечо слегка приподнялось.
— Ему не надо было иметь с ней дело в одиночку. Сказал, что хотел защитить меня. Похоже, мой старший брат не такой уж и эгоист.
— Спасибо, что написал мне.
— Все в порядке. Что бы тебе хотелось послушать? — Внезапная смена темы подсказала мне, что он больше не хочет говорить о своей семье. Он снова зевнул, его челюсть хрустнула. — Прости.
— The Saint Johns.
Он кивнул, пролистывая, чтобы найти единственную их песню, которая у была у меня в плей-листе. Тихонько заиграла гитара, наполняя звуками мою голову. Он положил мобильник себе на грудь, и его веки опустились. Мужчина и женщина по очереди пели о том, что происходит у них в голове и в сердце. Все это время его лицо оставалось спокойным, расслабленным. Я начала подумывать, не заснул ли он. Но когда песня закончилась, он повернулся и посмотрел на меня.
— Мило. Немного грустно, — сказал он.
— Думаешь, в конце концов, они будут вместе?
Он тоже перекатился на бок. Расстояние между нами было не больше ширины ладони. С любопытством посмотрев на меня, он протянул мне мобильник.
— Включи мне песню, которая тебе нравится.
Я начала листать треки, пытаясь решить, что ему включить.
— Забыла тебе сказать, сегодня кто-то приходил и сказал, что видел тебя сегодня. Твоей анонимности, возможно, вот-вот придет конец.
Он вздохнул.
— Рано или поздно это должно было случиться. Им просто придется привыкнуть к тому, что я тут.
— Ты правда не уезжаешь? — Я старалась, чтобы мой голос звучал непринужденно, но получилось плохо.
— Нет… Я правда не уезжаю. — Он посмотрел на меня, и я точно знала, что он все понимает. Все мои страхи, мечты и надежды, которые я изо всех сил старалась скрыть даже от самой себя. Но я не смогла это скрыть от него, даже если бы попыталась. — Хорошо?
— Хорошо, — ответила я.
— Ты спросила меня, была ли ты моей попыткой стать нормальным. Хочу, чтобы ты поняла, что дело совсем не в этом. Быть с тобой, то, что я к тебе чувствую, правда, опускает меня на землю. Но это потому, что я начинаю сомневаться во всем. Я хочу сделать все лучше. Сам хочу стать лучше. Не могу прятаться от всей этой херни или оправдываться, когда дело касается тебя, потому что это так не работает. Никто из нас не счастлив, когда все так, а я хочу, чтобы ты была счастлива… — Его лоб наморщился, а темные брови нахмурились. — Понимаешь?
— Думаю, понимаю, — прошептала я, чувствуя к нему такое сильное чувство, что не знала, что делать.
Он снова зевнул, его челюсть хрустнула.
— Прости… Черт, я устал. Не возражаешь, если я закрою глаза на пять минут?
— Нет…
Он так и сделал.
— Включишь мне еще одну песню?
— Уже.
Я включила емуRevelatorДжиллиан Уэлч, самую длинную и успокаивающую песню, которую смогла найти. Примерно на середине песни я поняла, что он заснул. Его лицо расслабилось, дыхание стало глубже. Я осторожно вытащила наушники и убрала телефон. Выключила основной свет, зажгла прикроватную лампу, прикрыла дверь, чтобы он не проснулся, когда Лорен и Нейт вернутся. Потом я снова легла и просто стала смотреть на него. Не знаю, как долго. Непреодолимо хотелось погладить его по лицу, провести пальцем по его татуировкам, но я не хотела его будить. Ему явно нужно было поспать.
Когда я проснулась утром, его уже не было. Только горькое чувство разочарования. А я сегодня так хорошо выспалась, наверно, лучше, чем за последние несколько недель, не было уже ставших привычными тревожных снов — казалось, я специализируюсь на них в последнее время. Когда он ушел? Я перевернулась на спину, подо мной что-то зашуршало. Протянув руку, я нашла листок бумаги. Очевидно, он был вырван из одного из моих блокнотов. Послание было кратким, но прекрасным:
Я правда не уезжаю из Портленда.
Глава двадцатая
Пожалуй, я бы все же предпочла увидеть Чингисхана, взирающего на меня с другой стороны стойки в кофейне, а не Марту. Хотя не знаю… монгольская орда или Марта? Выбор, прямо скажем, сложный… Оба варианта ужасают совершенно по-особенному.
Толпа людей, которая была обычным делом в обед, рассосалась, оставив после себя лишь несколько посетителей, что обычно сидят в кафе во вторую половину дня с латте и картофелем фри. День выдался какой-то сумасшедший, и Руби была какая-то рассеянная, перепутала заказы. Совсем на нее не похоже. Я отправила ее ненадолго за угловой столик с чайником чая выдохнуть. Потом снова все закрутилось.
Когда я спросила, что случилось, она просто отмахнулась от меня. В конце концов, я бы загнала ее в угол и все бы выяснила. Но теперь пришла Марта.
— Нам нужно поговорить, — сказала она. Ее темные волосы собраны сзади, минимум макияжа. От той показушности, которая была в Лос-Анджелесе, не осталось и следа. Во всяком случае, она казалась печальной, подавленной. Хотя немного заискивающей… ну, в конце концов, это же Марта. И какого черта
