Прости…
— Ты солгал до или после нашего правила честности? Я не помню. Хотя это было определенно после правила не жульничать, верно? — Говорить было ошибкой. Все обрывки мыслей и эмоции, которые он вызывал, стали рваться наружу.
Он не снизошел до ответа.
— В любом случае, что за история с серьгами?
— Я купил их, когда нам впервые заплатили, после того как звукозаписывающая компания подписала с нами контракт.
— Ух ты. И вы оба носили их все это время. Даже после того, как она изменила тебе и все такое.
— Это был Джимми, — сказал он. — Она изменила мне с Джимми.
Капец, его брат. Так много вещей встало на свои места после этой информации.
— Вот почему ты так расстроился, обнаружив его и ту фанатку вместе. И когда ты увидел, как Джимми разговаривал со мной на той вечеринке.
— Да. Все это было очень давно, но… Джимми тогда прилетел, чтобы участвовать в телешоу. А мы в этом время играли в Испании, как раз была середина большого тура. Второй альбом только что попал в десятку лучших. Мы наконец-то по-настоящему стали собирать стадионы.
— Так ты простил их, чтобы сохранить группу?
— Нет… Не совсем так. Я просто с этим живу. Уже тогда Джимми слишком много пил. Он изменился, — он облизнул губы, рассматривая стол. — Я сожалею о том вечере. Мне настолько жаль, что я не могу подобрать слова, чтобы это выразить. То, что ты увидела… Знаю, как это должно быть выглядело. Ненавижу себя за то, что солгал тебе о сережке, за то, что все еще носил ее в Монтерее.
Он раздраженно дернул себя за ухо. На нем я увидела рану, вокруг которой была блестящая, розовая, почти зажившая кожа. Это совсем не было похоже на заживающую дырочку от серьги.
— Что ты с ней сделал? — спросила я.
— Отрезал ножом, — он пожал плечами. — Дырка от сережки зарастает годами. Сделал новый порез, когда ты ушла, чтобы она могла нормально зажить.
— Ой.
— Я ждал перед тем, как приехать и поговорить с тобой, потому что мне нужно было немного времени. Ты ушла от меня, хотя пообещала, что не будешь… Это было трудно принять.
— У меня не было выбора.
Он наклонился ко мне, его взгляд был жестким.
— У тебя был выбор.
— Я вижу, как мой муж целует другую женщину. Потом ты отказываешься даже обсуждать это со мной. Только начинаешь кричать на меня за то, что я ухожу. Опять, — мои руки так крепко вцепились в край стола, что я почувствовала, как ногти впиваются в дерево. — Что, блин, я должна была сделать, Дэвид? Скажи мне. Потому что я столько раз прокручивала эту сцену в голове, и она всегда заканчивалась одинаково — ты захлопываешь за мной дверь.
— Дерьмо, — он откинулся на спинку стула. — Ты знала, что, если ты уйдешь, мне будет плохо. Тебе надо было остаться, дать мне шанс успокоиться. Мы же разобрались в Монтерее после той драки в баре. Можно было сделать это снова.
— Грубый секс не решает всех проблем. Иногда нужно разговаривать.
— Я пытался поговорить недавно ночью в клубе. Но что-то тебе было не до разговоров…
Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло. Эта фраза разозлила меня еще сильнее.
— Черт. Смотри, — сказал он, потирая затылок. — Дело в том, что мне нужно было разобраться с нами в своей голове, понимаешь? Мне нужно было понять, правильно ли то, что мы вместе. Честно говоря, Эв, я не хотел снова причинять тебе боль.
Месяц он оставил меня вариться в страданиях. Мне так и хотелось язвительно поблагодарить его за это. Или послать куда подальше. Но это слишком серьезное заявление.
— Так ты разобрался с нами в своей голове? Вот здорово! Жаль, только я не могу разобраться с нами в своей голове. — Я замолчала и повисла долгая пауза, мне надо было выпить еще пива. Мое горло могло бы составить серьезную конкуренцию наждачной бумаге.
Он сидел совершенно неподвижно, с жутким спокойствием наблюдая, как я страдаю и не могу с собой совладать.
— Итак, я немного утомилась. — Я смотрела куда угодно, только не на него. — Это все, о чем ты хотел поговорить?
— Нет…
— Нет? Есть еще что-то?
Блин, ну почему еще что-то…
— Да…
— Выкладывай.
Надо еще выпить.
— Я люблю тебя.
Я выплюнула пиво на стол, на наши соединенные руки.
— Дерьмо.
— Я принесу салфетки, — сказал он, отпуская мою руку и поднимаясь со стула. Мгновение спустя он вернулся. Я сидела, как безжизненная кукла, пока он вытирал мою руку, а потом стол. Дрожать — это все, что я могла делать. Он осторожно отодвинул мой стул, помог мне подняться на ноги и вывел из бара. От гула машин и шума города голова прояснилась. На улице мне лучше думалось.
Сразу же мои ноги ожили. Они знали, что делать. Ботинки несли меня вперед по тротуару, увеличивая расстояние между мной и им. Надо убраться к чертовой матери от него и от того, что он сказал. Но Дэвид следовал за мной по пятам.
Мы остановились на углу улицы, и я нажала на кнопку, ожидая зеленого сигнала светофора.
— Не говори такое больше.
— Неужели это правда так удивительно? Какого хрена еще я стал бы все это делать, а? Конечно, я люблю тебя.
— Не надо, — я повернулась к нему с разъяренным лицом.
Его губы сжались в тонкую линию.
— Ладно. Я не буду повторять это снова. Не сегодня. Но нам нужно еще немного поговорить.
Я зарычала, заскрежетала зубами.
— Эв.
Дерьмо. Переговоры — не моя сильная сторона. Только не с ним. Я хотела, чтобы он ушел. Или, по крайней мере, почти уверена, что хочу, чтобы он ушел. Ушел, чтобы я могла возобновить свой траур по нему и нам, и всему, чем мы могли бы быть. Ушел, чтобы мне не пришлось думать о том, что теперь он думает, что любит меня. Полная
