Но Гадишо знал, что стоявший перед ним человек занимает видное положение среди князей конницы и пользуется у них большим влиянием. Почувствовав его затаенную неприязнь, Гадишо решил переменить тему, обратить все в шутку.
– Будущее подобно неразрезанному арбузу! – сказал он – Посмотрим, что принесут нам события: воину или мир…
– И война и мир зависят от нас самих!.. – отозвался Гарегин с едва уловимым пренебрежением.
– Как это от нас? – повернулся к нему Гадишо. – У нас ведь нет такой силы, как у персов. Нашу судьбу решаем не мы.
– Значит, если мы отречемся от родины – будет мир, не отречемся – быть воине? Как просто! – уже с нескрываемой насмешкой произнес Гарегин.
Гадишо понял, что больше нельзя таиться и вилять, надо нанести меткий ответный удар.
– Вопрос о том, соглашаться ли нам на отречение, или не соглашаться, надо решать всем народом! Еще посмотрим, все ли будут согласны отречься и все ли решат сопротивляться…
– Вот это правильно!.. – согласился Гарегин.
– Да, в этом-то и все дело!
Гадишо и Гарегин оглядели друг друга с зарождающейся ненавистью.
Молча и с грустью наблюдал за ними, не вмешиваясь в спор, Нершапух Арцруни, которому постепенно становился ясен облик Гадишо, хотя он и не мог еще сказать наверняка – пойдет ли Гадишо с восставшими, или против них.
Вардан, беседуя с конниками, обошел уже весь лагерь и сидел в одном из шатров. Конники, которым не хватило места, тесно окружили шатер, стараясь уловить хотя бы обрывки беседы.
– Спарапет, я все не решайся спросить – заговорил сотник Аршам – Зачем вы приехали? Верно ли, что Азкерт велит нам перейти в его веру?
– Верно! – подтвердил Вардан.
Аршам с растерянной улыбкой ждал, что Вардан объяснит, какой же был дан ответ на это требование царя. Но Вардан молчал, устало и грустно опустив голову.
– Государь Спарапет, как же мы можем отречься от веры? Ведь это значит сделаться персами!
– Да, сделаться персами!.. – с горечью подтвердил Вардан.
Воины переглядывались, не понимая: мирится ли со всем этим сам Вардан, согласен ли он принять веру персов, или нет. Аршам понурил голову.
Наступило тяжелое молчание. Аршам все не переставал ждать, что Вардан еще что-нибудь скажет. И вот Вардан выпрямился и взглянул воинам в глаза.
– Знаете что, дети мои? – просто заговорил он. – Азкерт домогается отказа нашего не от веры, – он добивается, чтоб мы от родины нашей отступились. Вот чего ему не терпится добиться! Наша независимость колет ему глаза. Дело тут не в вере, деле в родине нашей!..
– Э-э! Кто же это от своей родины отступается? – с возмущением откликнулся Аршам.
Гул одобрения пробежал среди воинов.
– Вот так! – заключил Вардан, – Вера – предлог. Отдадим веру – потеряем вместе с нею и все остальное…
– Теперь понятно!.. – пробормотал Аршам. Но у Вардана уже закрывались глаза от усталости. В шатер протиснулись воины с кувшинами воды.
– Не будет умываться? – спросил шепотом один.
Аршам рукой сделал им знак удалиться.
Вардан уже спал. Его укрыли походным платой.
– А ну, выходите! – распорядился Аршам.
Бойцы потихоньку удалились. Вышел и Аршам. Арцви, устроив скакунов, уже явился стеречь своего Спарапета к сел у входа в шатер.
Аршам вполголоса спросил его:
– Значит, решил он не подчиняться Азкерту?..
– Подчиняться?! Не знаете вы Спарапега, что ли! -также вполголоса и укоризненно сказал Арцви, немного отходя в сторону от шатра.
Воины тотчас же тесно окружили его.
– Что же он намерен предпринять? – иосьшалиеь вопросы.
– Он уж найдет, что предпринять! -рассмеялся Арцви.
– Дать отпор! Восстать!.. – вспылил один из воинов. – Мало царю Азкерту, что каждый оставил свой дом, семью, родину, пришел сюда, на эту чужбину, проливать за персов кровь? Чего еше он хочет от нас?! Зверь атакий!
– Назвал зверем – и конец? -отозвался другой воин.
– Да разве похож он на зверя? – подхватил еще один. – Зверь благодарность чувствует… Один охотник льву рану залечил, так лев его потом и не тронул!
– Жизнь отдадим, а не отречемся! – воскликнул первый беец.
– Правильно! – подхватили остальные. – Стоять за веру – значит стоять за родину!
– Вот дурные люди! – заговорил Аршам. – В зной сгорай за них, в холод мерзни за них, в бою погибай за них – и все только для того, чтоб они родину твою не трогали! Даже родины нам оставить не хотят? Благодарности нет у них, у безбожников!..
– Народ весь на ноги подымается!.. – произнес Арцви. – Все решили защищать родину!..
– Что тут решать? – воскликнул Аршам. – Да я родного сына своими руками убью, если он изменником окажется!.. – Затем он строго приказал: – А ну, расходитесь!.. Посмотрим, что нам завтрашний день принесет…
Бойцы разошлись.
Пришли слуги, чтоб отвести Вардана в приготовленный ему шатер. Аршам объяснил им, что Спарапет уже спит у воинов. Это означало, что беспокоить его нельзя, – привычка Вардана была хорошо известна. Посланные удалились.
Спустилась темнота. Лагерь затих.
Васак не спал. Он ждал, когда придут Гют и Кодак. Земля горела у него под ногами. Ему нанесли глубочайшее унижение: его не встречали, он принужден жить в шатре наравне с другими нахарарами! Он, которого всегда принимали с почетом в палатах и дворцах, с которым так часто совещался Михрнерсэ! Он, желанный и чтимый гость властелинов, должен терпеть подобное унижение!.. И по чьей вине?.. По вине нескольких недальновидных безумцев, вообразивших, что они могут противостоять великой персидской державе!..
Васаку не терпелось как можно скорее выбраться из этого лагеря, уйти от нахараров и хотя бы на один час раньше других поставить в известность персидский двор, что он согласен на отречение.
В шатер вошел Гадишо.
– Не спишь, государь марзпан? – с усмешкой спросил он.
– Жду наших… Хочу узнать, что им удалось сделать. Нехорошо, что мы все вместе здесь остановились… Надо бы увидеться с персидскими вельможами. Возможно, нас вызовет и сам Михрнерсэ… А здесь это неудобно…
– Хочешь перебраться отсюда?
– Обязательно, и без промедления.
Долго ходил по шатру Васак, пока улеглось его раздражение; но что ему предпринять, он не знал. Один лишь Кодак мог бы ему помочь, если только не последовало еще приказания явиться на суд.
Но ведь такое приказание могло прийти раньше, чем явится Кодак! Надо спешить, чтобы предотвратить беду… Нет, вся надежда на Кодака, вся надежда!
Но разве этим исчерпывались все унижения? Что только не ожидало его!.. Горькое чувство овладевало Васаком. Что ему делать? Что предпринять?.. Он как будто лишь сейчас осознал полностью, чем грозил вызов в Персию. Васак укорял, осуждал себя за то, что поддался слабости, не выказал нужной решительности, не был достаточно суров и безжалостен. Он как будто только теперь понял, что у него есть враги не только среди армян, но и среди персов, что враждебные ему силы все растут и растут… Нужно приложить величайшие усилия, нужно напрячь последние силы, найти новые методы борьбы, наметить новые цели. Этого, конечно, не достичь за одну ночь; потребуется много времени, чтобы все обдумать и найти выход…
На следующее утро нахарары собрались в шатре Гарегина Срвантцяна. Они ждали гонца от Азкерта, или хотя бы от Михрнерсэ, с приглашением явиться на прием, если не на суд. Но гонец не появлялся Персидский двор хранил убийственное молчание.
Невозможно было предположить, чтобы персидские власти не заметили или не были осведомлены о прибытии нахараров. Наоборот, они все заметили и все знали, и сейчас следили за каждым шагом нахараров, но намеренно хранили мертвое молчание, чтоб глубже оскорбить и унизить армян.
– Но мы не считаем себя униженными!.. – говорил Вардан – Пусть себе молчат! Будем сидеть здесь хоть целую вечность!
Нахарары соглашались с ним.
– Посмотрим, у кого раньше иссякнет терпение!.. – добавил Вардан.
Подчеркнутое пренебрежение длилось несколько дней. В лагере не показался ни один сановник, ни один гонец. Зловещее молчание царило и при дворе, и в войсках, и во дворце Михрнерсэ.
Лагерь армянской конницы сохранял достоинство. Вардан с полным самообладанием обсуждал положение с нахарарами и князьями – командирами конницы, беседовал с бойцами, ничем не выдавая снедавшей его тревоги. Не за себя тревожился он, – он думал о том, что гроза может разразиться преждевременно: ее предвестники уже налицо…
Арсен вернулся в лагерь после посещения Вахтанга, который сообщил ему, что виделся с сестрой Михрнерсэ, Арамаидой, и говорил с самим Михрнерсэ. Тот отказался принять армянских нахараров, поскольку Азкерт еще не вызывал их к себе. Но Вахтанг сообщил очень важное известие: Михрнерсэ сказал ему, что хотя Азкерт и грозится казнить всех нахараров или отправить их в ссылку, но он, Михрнерсэ, ищет способа предотвратить подобный исход, придав делу форму судебного разбирательства.
