– Ну вот еще, буду я на себя наговаривать! Думаешь, мне приятно признаваться тебе в таком варварстве? Я ведь все время рычу на тебя, когда ты залезаешь в мой компьютер или в мою готовальню. А сама, видишь, порушила твой конструктор.
– Ладно, все, – вздохнул Максим, – но больше так не делай, хорошо?
– Конечно, не буду.
– А ты не могла бы сейчас не уходить? Пригласи этого знакомого домой.
– Нет, малыш. Это совсем чужой человек. Если я каждого заказчика буду к нам приглашать, дом превратится в проходной двор.
– А кстати, откуда он узнал, что ты уже прилетела?
– Он вообще не знал, что я куда-то улетала, и просто позвонил потому, что ему надо там кое-что…
«Господи, сколько еще мне придется врать ребенку?»
– Ну ладно, иди, встречайся со своим заказчиком, – проворчал Максим. Только можно, я открою банку ананасового компота?
– Конечно, малыш.
* * *
Заляпанный грязью серый «Фольксваген» – пикап был припаркован почти у самого подъезда, но не бросался в глаза потому, что к вечеру двор заполнили машины всех марок и цветов.
Двое «наружников» в пикапе промерзли до костей. Трехлитровый термос давно опустел, без горячего чая было совсем скверно. Один из них мог бы согреться глотком коньяка, но только один, потому что кому-то ведь надо будет потом вести машину. Очень хотелось хлебнуть из маленькой плоской бутылки, однако оба терпели из солидарности.
Из приемника звучали голоса, детский и женский. Было отлично слышно каждое слово.
– Смотри-ка, здорово она сообразила с конструктором, – заметил один из мужчин, когда прозвучало признание Алисы, будто это она потихоньку трогала город «Лего». – Не хочет, значит, ребенка пугать. А зачем тогда его таскает с собой на оперативные задания?
– Для отвода глаз, – буркнул второй мужчина, закуривая десятую по счету сигарету за этот вечер, – черт, наследили мы с тобой в квартире выше крыши. Говорил я тебе, не надо было пыль вытирать.
– Это лучше, чем оставлять отпечатки.
– И конструктор этот хренов не надо было трогать.
– Так это ты его сшиб, говорил я тебе: смотри под ноги, когда в комнату заходишь. Ладно, еще не факт, что она профессионал.
– А это выяснится очень скоро. Если она профессионал, то наши «жучки» найдет и снимет.
Подъехал лиловый «Ауди» и чуть не вмялся бампером в пикап.
– Ну что, на хвост будем садиться? Или здесь подождем? – спросил один из «наружников».
– Засветимся, – покачал головой его коллега, – надо здесь ждать. Тем более через полчаса нас сменят. Если мы сейчас «хвостить» начнем, неизвестно, когда освободимся. Я промерз как собака. Да и вернется она очень скоро.
Из подъезда выскользнула женская фигура в длинной дубленке, огляделась, заметила под фонарем лиловый «Ауди». Из машины ее тоже заметили и тихо просигналили. В темном окошке пикапа несколько раз щелкнула фотокамера со сверхчувствительным объективом.
– Слушай, а кто такой этот Харитонов Валерий Павлович? – спросил один «наружное» другого. – Он у нас как-нибудь обозначен?
– Елки! – спохватился другой. – Он у нас «Хрен» называется! Вербовщик ее, полковник ФСБ в отставке. Сегодня начальник охраны акционерного общества «Шанс».
– Ну и чего? Все-таки будем «хвостить»?
– Ни в коем случае.
* * *
– Знаете, Алиса Юрьевна, вы почти не изменились за эти годы, – сказал Харитонов, бесцеремонно вглядываясь в ее лицо.
– А вы, Валерий Павлович, очень даже изменились, – усмехнулась Алиса, внешне, во всяком случае.
– Что, постарел?
– Нет. Вы стали джентльменом. В прежние времена мы с вами встречались в какой-то облезлой дыре, на так называемой конспиративной квартире. А сейчас вы привезли меня в приличный ресторан. Раньше на вас был москвошвеевский серый костюм и казенные коричневые ботинки. И физиономия у вас была, пардон, совершенно казенная. А сейчас вы одеваетесь в дорогом бутике, лицо у вас стало добродушней, мягче. Почти человеческое стало лицо, с чем вас и поздравляю. И пахнет от вас не «Шипром», а чем-то более дорогим и пристойным.
– Спасибо, – рассмеялся Харитонов, – очень приятно все это слышать. Что будем заказывать? Вы есть хотите?
– Нет. Только яблочный сок. Ну и еще коньячку для храбрости, грамм пятьдесят, не больше.
– Пожалуйста, большой овощной салат, два шашлыка, – обратился он к официантке, – два яблочных сока, сто грамм «Камю».
– Я же сказала, что не хочу есть, – напомнила Алиса.
– Ну не надо, не скромничайте. У вас глаза голодные, – широко улыбнулся Харитонов, и Алиса заметила, что он вставил отличные фарфоровые зубы, – я ведь знаю, вы прилетели рано утром. Дома наверняка пустой холодильник, в магазин выйти не успели.
– Да, – кивнула Алиса, – дома пустой холодильник и голодный ребенок. Так что долго мы здесь не задержимся.
– Все зависит от вас. А для Максима можно взять что-то вкусное отсюда. Здесь упаковывают в специальные мешочки, можно заказать еду на вынос.
– Я тронута. Вы даже знаете, как зовут моего сына.
– А как же, – прищурился Харитонов, – я даже знаю, кто его отец. Эй, Алиса Юрьевна, вы побледнели? Вам нехорошо?
– Мне отлично.
– Ну, тогда давайте не будем терять время. Скажите, пожалуйста, почему вы не использовали до конца такой дорогой тур и раньше срока вернулись в Москву?
– Нет, – покачала головой Алиса и достала сигареты из сумочки, – так не пойдет. Давайте по-другому. Сначала вы скажете, что вам от меня нужно, а потом все остальное.
– Мне? – Харитонов щелкнул зажигалкой, давая ей прикурить. – Мне от вас совершенно ничего не нужно. Я просто хочу вам помочь. По старой дружбе.
– Ох, Валерий Павлович, – устало вздохнула Алиса. – Сейчас из вас патока потечет. Я не могу так разговаривать.
– Алиса, я действительно хочу помочь вам, – улыбка не сходила с его лица, искренняя, добросердечная улыбка, – разумеется, с условием, что вы поможете мне.
Принесли шашлык. Он выглядел очень аппетитно, но Алиса уже поняла, что не сможет проглотить ни кусочка.
– Валерий Павлович, вы женаты? – внезапно спросила она. – У вас есть дети?
– Да, – он растерянно кивнул, – я женат, у меня две взрослые дочери и годовалый внук.
– Вам неприятно, когда новые ботинки натирают пятки?
– Алиса, я не совсем понимаю, вы это к чему спрашиваете?
– А если во время серьезного заседания у вас начинает громко бурчать в животе, вы смущаетесь? Или не обращаете внимания?
– В чем дело, Алиса Юрьевна? – добросердечная улыбка медленно сползала с его лица.
Теперь перед ней сидел старый знакомый, все тот же тусклый страшный дядька из КГБ с ледяными глазами.
– А если в зубе дырка, вы сразу идете к врачу или ждете, когда разболится? – Алиса хлебнула коньяку, поднесла рюмку к глазам и посмотрела сквозь нее на Харитонова. – А в детстве вы прогуливали школу? Или вам родители разрешали иногда оставаться дома?
– Прекратите, – прошипел он сквозь зубы, – хватит дурака валять.
– Почему вы вдруг занервничали, Валерий Павлович? – ласково улыбнулась Алиса. – Разве в моих вопросах есть что-то неприличное, оскорбительное для вас? Они не более бестактны, чем тот вопрос, который вы задали мне: почему мы раньше времени уехали из Израиля. – Она вздохнула и взяла еще одну сигарету из пачки. – Я вас страшно боялась, когда мне было двадцать. Никого на свете я не боялась так, как вас. Вы мне снились в самых тяжелых кошмарах. Знаете почему? Ни за что не догадаетесь.
– Ну, догадаться несложно, – он сдержанно кашлянул, – если бы кто-то в институте или Кто-то из ваших друзей узнал о нашем сотрудничестве, вас бы стали презирать. Это ведь стыдно – стучать «гэбухе». Это едва ли не самая стыдная вещь для интеллигентного человека. А уж тем более стучать на своего любовника, на человека, с которым вы спали, от которого родили ребенка.
Он сверлил ее глазами. Он сделал особое ударение на последних словах. Она спокойно улыбнулась. Ей стало легче, хотя бы потому, что теперь она точно знала, о чем пойдет речь.
– Нет, – она покачала головой, – вы не угадали. Я боялась вас потому, что вы казались мне не совсем живым. То есть не совсем человеком. Это был почти мистический страх перед неведомым существом. У вас не было никаких нормальных чувств, присущих любому человеку. Совесть, жалость, сострадание, смущение, раздражение, гнев, радость… У вас все это как бы ампутировали. Вот поэтому при виде вас, при одном только звуке вашего голоса по телефону у меня дрожали коленки. Я больше не желаю испытывать это унизительное, мерзкое ощущение. Я просто не сумею общаться с вами, если не увижу в вас хоть что-то живое. Не знаю, поняли вы меня или нет…
– Я вас понял, – кивнул Харитонов, – могу ответить на все ваши вопросы по порядку. Если трут новые ботинки, я сначала их разнашиваю дома и заклеиваю пятки пластырем. Перед ответственными заседаниями стараюсь не есть сырые овощи и кисломолочные продукты. К зубному иду сразу, как только появляется дупло, боли не жду. Школу иногда прогуливал, но очень редко и осторожно. Кажется, все? Вы удовлетворены?
