– Можно спросить?
– Что?
– Почему именно куту с кокосом и ямсом? Почему не вареный говяжий язык под горчичным соусом?
– Это же мясное!
– Ну да. А потом – требуха.
– Требуха?! Только что сожрал язык бедной скотины, а теперь хочешь и желудок!?
– Именно! Просто мечтаю о tripes a la mode de Caen…[21] тепленькой… со сладким мясом…
– Сладкое мясо? А это еще что такое?
– Сладкое мясо – это поджелудочная железа теленка.
– Поджелудочная железа?!
– Если ее обжарить да протушить с грибным соусом – просто объедение!
И откуда только брались эти отвратительные, святотатственные рецепты? До чего же я докатился, если размышляю о корове с теленком как о еде? Что на меня нашло? Может, встречный ветер отнес шлюпку обратно, к той плавучей помойке?
– Ну, и какую еще гадость ты придумаешь?
– Телячьи мозги под коричневым масляным соусом.
– Что, назад к голове?
– Суфле из мозгов!
– Мне уже дурно. Есть на свете хоть что-нибудь, чего бы ты не съел?
– Чего бы я только не отдал за суп из бычьих хвостов! За жареного молочного поросенка, фаршированного рисом, колбасками, абрикосами и изюмом. За телячьи почки под соусом из сливочного масла, горчицы и петрушки. За маринованного кролика, тушенного в красном вине. За колбаски из куриной печени. За паштет из свинины и печенки с телятиной. И лягушек. Ах, до чего же лягушек хочется!
– Меня сейчас стошнит.
Голос умолк. Я дрожал от омерзения. Безумие в голове – еще куда ни шло, но в желудке?! Это уже нечестно. И вдруг меня осенило.
– А стал бы ты есть сырую говядину с кровью? – спросил я.
– Еще бы! Обожаю мясо по-татарски.
– А свернувшуюся кровь мертвой свиньи?
– Да хоть каждый день, только с яблочным соусом!
– Хочешь сказать, ты съел бы любую часть животного? Все до последнего?
– Студень из свиных обрезков с сосисками! Целую тарелку!
– А как насчет морковки? Съел бы ты обычную сырую морковь?
Ответа не последовало.
– Ты что, не слышишь? Морковку ты съел бы?
– Слышу, слышу. Если честно… Будь у меня выбор – нет. Не про меня такая еда. Невкусно.
Я расхохотался. Ну, так я и знал! Это не голоса в голове. И ничего я не спятил. Это Ричард Паркер со мной разговаривает. Кровожадный негодяй! Столько дней прожили бок о бок, а он, подлец, все отмалчивался, только перед смертью язык развязал. Побеседовать с тигром – вот это здорово! Меня тут же разобрало пошлое любопытство, вроде того, которым поклонники донимают кинозвезд.
– Слушай, а вот мне любопытно… скажи, ты убивал когда-нибудь человека?
Сам-то я думал, что едва ли. Людоеды среди животных – такая же редкость, как убийцы среди людей, а Ричарда Паркера отловили еще тигренком. Но как знать, не случалось ли его матери сцапать человека, пока ее саму не сцапал Водохлеб?
– Ну и вопрос, – возмутился Ричард Паркер.
– А что такого? Резонный вопрос.
– Да ну?
– Конечно.
– Интересно, почему это?
– Ну, такая уж у тебя репутация.
– Да ну?
– А ты что, не знал?
– Нет.
– Ну, раз ты сам не видишь, скажу тебе прямо: да, именно такая у тебя репутация. Так что? Случалось тебе людей убивать?
Молчание.
– Ну же? Скажи правду.
– Да.
– О-о-о! Прямо мороз по коже. И скольких ты?…
– Двоих.
– Ты убил двух человек?
– Мужчину и женщину.
– Сразу?
– Нет. Сначала мужчину, потом женщину.
– Чудовище! Ну и весело небось тебе было. Небось позабавился, слушая их вопли.
– Ничего подобного.
– Ну, и как они тебе?
– Как они мне!
– Да не будь же ты таким тупым. Пришлись они тебе по вкусу?
– Нет.
– Так я и думал. Говорят, животному надо время, чтобы к этому пристраститься. Так зачем же ты их убил?
– Нужда заставила.
– Вот они каковы, нужды чудовища. Хоть раскаиваешься?
– Все было просто: или они, или я.
– Вот они, нужды чудовища во всей своей аморальной простоте. Но хоть теперь-то ты раскаиваешься?
– Я это сделал под влиянием момента. Это была случайность.
– Инстинкт, вот как это называется. Инстинкт. Но все-таки, ты ответь мне: теперь ты раскаиваешься?
– Я об этом не думаю.
– Ну вот, животное, как оно есть. По определению. В этом весь ты.
– А ты кто?
– Я – человек, да будет тебе известно.
– Надо же, сколько спеси.
– Это просто факт.
– Значит ты бросил первый камень?
– А ты когда-нибудь пробовал утхаппам?
– Нет. Но ты расскажи. Что это – утхаппам?
– О, это такая вкусная штука!
– Звучит превосходно. Расскажи еще.
– Утхаппам обычно делают из обрезков теста, но редко когда остатки кулинарной роскоши оставляют по себе такие роскошные воспоминания, как…
– Так и чувствую его вкус!
Должно быть, я спал. Вернее, бредил в предсмертном забытье.
Но что-то меня беспокоило. Что именно? Я и сам не понимал. Но умереть спокойно оно не давало.
Ага. Все ясно. Я сообразил, в чем загвоздка.
– Эй!
– А? – слабо откликнулся Ричард Паркер.
– Почему у тебя акцент?
– Какой еще акцент? Это у тебя акцент.
– Ничего подобного. Ты произносишь the как «зе».
– Я зе произношу как «зе», как и положено. А ты мямлишь, будто у тебя полон рот теплых камешков. У тебя индийский акцент!
– А ты будто не английским языком говоришь, а дрова пилой пилишь. У тебя французский акцент!
Это уже ни в какие ворота не лезло. Ричард Паркер родился в Бангладеш, а вырос в Тамилнаде. Откуда же он набрался французского акцента? Ну ладно, допустим, Пондишери был когда-то столицей французской колонии. Но никто не заставит меня поверить, что звери из нашего зоопарка были завсегдатаями «Альянс-Франсез» на Рю-Дюма.
Вот так загадка. В голове опять все смешалось, и я провалился в какой-то туман.
Я очнулся, как от толчка. Тут кто-то есть! Этот голос, звучавший у меня в ушах, – вовсе не ветер со странным акцентом и не зверь, обретший дар речи. Это был кто-то еще! Сердце отчаянно заколотилось, из последних сил стараясь разогнать кровь по истощенному телу. А сознание из последних сил попыталось проясниться.
– Наверно, просто эхо… – донеслось до меня едва слышно.
– Погоди! Я здесь! – выкрикнул я.
– Надо же, эхо в открытом море…
– Нет! Это я! – Да когда же это кончится?!
– Друг мой!
– Я умираю…
– Постой, не уходи!
Я уже почти ничего не мог расслышать.
Я завопил.
Он тоже завопил.
Это было уже чересчур. Впору и в самом деле спятить.
И тут меня снова осенило.
