Публициевым складам.
Нельзя сказать, что после этого известия решимость всадника осталась такой уж непоколебимой. Напротив, он уже почти готов был свернуть на Аргиалет, признав тем самым свое поражение. Иосиф сам испортил дело, отпустив ехидный комментарий по поводу кошки, которая гоняется за собственным хвостом. Следствием его несдержанности стало утомительное путешествие, предпринятое вначале на хлебные склады, а затем в Гавань.
К этому времени богам надоело дразнить Петрония призраком скорого успеха. Почти два часа потребовались ему, чтобы среди торговых контор и пристаней отыскать признаки пребывания здесь Корвина. Когда же след, наконец, обнаружился было очевидно, что он давно остыл. След этот вел на Марсово поле, к термам Агриппы, но идти по нему не было уже никакого смысла. Поэтому, Петронию ничего не оставалось, кроме как признать поражение и вернуться к дому Корвина, с которого и началась его бессмысленная и бесславная погоня.
*****
В тот день, шестнадцать лет назад, было страшно даже подумать о том, чтобы высунуть нос из дома. Холодный дождь то и дело сменялся мелким колючим снегом, камни мостовой местами покрылись тонкой, едва различимой ледяной коркой, из-за которой многочисленные римские спуски стали почти что непроходимыми. Никакая одежда не могла защитить от вездесущего ледяного ветра, который вопреки законам природы навалился на прохожих сразу со всех сторон, победно завывая в узких римских переулках.
Настроение с самого утра было под стать погоде. Они ничего еще не знали, но уныние окутало дом, как серые, тяжелые тучи укутали небо над Римом. Отец, казавшийся особенно грузным из-за наброшенного поверх туники толстого шерстяного плаща, сидел в кабинете, просматривая письма, которые он доставал из стоявшей под столом корзины.
Эгнация лежала на низкой скамейке почти в самом углу атрия, у двери короткого коридорчика, выходившего на триклиний. Она наблюдала за отцом и, кажется, пыталась что-то читать. Что именно она, по прошествии стольких лет, уже, конечно, не могла вспомнить. Несмотря на придвинутую вплотную жаровню в атрии было холодно. Но, она не хотела уходить. Теперь, шестнадцать лет спустя, ей казалось, что уже тогда она чувствовала, чем закончится этот тоскливый, наполненный предощущением беды день. Только дядя, всегда беззаботный и веселый, не способный, кажется и трех минут просидеть на одном месте, то исчезал в глубине дома, то возвращался в атрий и натужно шутил, пытаясь развеять их мрачное настроение.
Сейчас Эгнации казалось, что его появление в доме, знаменовавшее собой конец всей их прежней шумной, беззаботной и немного суматошной жизни ни для кого из них не стал неожиданным. Конечно, он так и не назвал имени доносчика. Он и без того сделал слишком много и требовать большего было бы черной неблагодарностью. Но слова были не нужны. Довольно было его молчания, чтобы никаких сомнений на этот счет не осталось.
Удивительное дело. Эгнация в мельчайших деталях помнила все, что предшествовало его появлению, но все что происходило после, тонуло в тумане, из которого в ее памяти всплывали отдельные, никак не связывавшиеся в общую картину детали. Кажется, отец поцеловал ее. Но было это до прихода солдат или ему позволили попрощаться с дочерью после, она не могла вспомнить. В ее памяти осталась картина того, как он сидит в кабинете, уронив свои тяжелые руки борца на крышку стола. Остались голоса, доносившиеся из внутренних комнат, когда отец горячо спорил о чем-то со своим братом. Осталась фигура дяди, закутанная в серый или коричневый плащ, под которым прятался короткий легионерский меч.
Дядя и тем более отец, владели оружием виртуозно, не хуже заправских гладиаторов. Однако, когда через четверть часа младший Эгнаций вернулся, ни меча, ни плаща у него уже было. Его клинок был у одного из солдат, его руки были скручены за спиной, а из пореза на плече сочилась кровь, которую никто не потрудился остановить.
Сама же Эгнация, едва услышав новости окаменела, словно встретившись со взглядом Горгоны. В этом состоянии она оставалась еще долгие месяцы после того, как все закончилось. Нет, конечно, она что-то говорила и делала, ела и пила, но все эти действия совершались как будто сами собой, помимо ее воли, а все происходившее вокруг, проходило мимо ее сознания. Эта отстраненность, своего рода эмоциональный ступор, помогли ей пережить несчастья, обрушившиеся на семью: смерть отца и изгнание дяди, казни одних близких друзей и предательства других, среди которых главным было то предательство, с которого все началось.
Хотя она ни с кем и никогда не обсуждала эту тему, все эти годы у нее не было никаких причин для сомнений. И лишь теперь, спустя столько лет у нее появились не сомнения, конечно, нет, но некая необъяснимая неуверенность, в том, что ее выводы, основанные не словах, а на молчании были верными. Анализируя слова Петрония, свой короткий и злой разговор с внезапно воскресшим Арариком, имевшим наглость обхаживать ее дом, Эгнация вдруг почувствовала настоятельную необходимость немедленно и навсегда прояснить, что же все-таки на самом деле случилось шестнадцать лет назад. Эгнация вскочила и вышла из комнаты.
*****
– Я гоняюсь за тобой весь день, – сказал Петроний, опускаясь в кресло с ножками в виде козлиных копыт.
– Прости, я не знал, что ты меня ищешь. Немного задержался в Агрипповых термах. Если Марк Випсаний и заслужил чем-то вечную благодарность римлян, так это банями, которые построил, – благодушно отозвался Корвин. Если бы у Петрония сохранились остатки симпатии к хозяину дома, то этот ответ их бы окончательно развеял. – Но почему я понадобился тебе так срочно?
Для Петрония это был болезненный вопрос. Особенно болезненный, учитывая, присутствие за спиной вольноотпущенника. С самой Гавани Иосиф не произнес ни одного упрека в адрес патрона, но его молчание было красноречивее любых слов. Поэтому всадник предпочел не вдаваться в объяснения.
– Я хотел спросить, как ты узнал, о том, что Волузий Арарик донес о заговоре Эгнация? – Если бы позади у всадника не было сегодняшнего утомительного путешествия, если бы его одежда не пропиталась потом, если бы стертые в кровь ноги не взывали о милосердии, он начал бы разговор по-другому. Издалека и более дипломатично. Но, что не случается в этом мире, все случается к лучшему. С минуту или две Корвин просто таращился на собеседника, как бы силясь понять, не ослышался ли он.
– П-почему… П-причем… Эгнаций…, – наконец проблеял он, растерянно хлопая глазами.
Петроний не стал дожидаться пока хозяин дома придет в себя.
– Шестнадцать лет назад ты был близок к кружку Эгнация. В один счастливый или несчастный день
