Я схватил ее за руку. Она резко обернулась ко мне и нахмурилась, но в глазах тут же появилось понимание. Стихающий грохот колес по камню перекрывал стук копыт.
Положив руку на рукоять кинжала, Мико присела, что-то сердито шипя сквозь зубы. Другой рукой она взялась за ошейник Чичи и очень осторожно выглянула из-за угла повозки. Ветер растрепал ее волосы, и прядь прилипла к влажному лбу, когда Мико повернулась ко мне с округлившимися от страха глазами. Кровь застыла у меня в жилах. Стук копыт стал громче, но императрица продолжала смотреть на меня, скованная нерешительностью.
– Левантийцы? – тихо спросил я.
Она покачала головой.
– Кисианцы.
Я не знал, радоваться или огорчаться. С левантийцами я хотя бы мог поговорить. С кисианцами было сложнее, и после событий в Сяне они скорее окажутся врагами, чем друзьями.
Телега резко остановилась, заставив Мико действовать. Схватив ошейник Чичи, императрица отползла вглубь повозки, таща собаку за собой. Отчаянным жестом она велела мне последовать ее примеру, и я скрючился рядом с ней, перевалившись через мешки, издавшие под моим весом сухой скрежет. Их странный затхлый запах перебивал даже вонь мокрой собачьей шерсти.
Стук копыт замедлился, и послышались голоса. Императрица Мико напряглась всем телом и прижалась ухом к тенту. Ее рот был приоткрыт, взгляд остекленел. Чичи ерзала, пытаясь устроиться поудобнее, и императрица так крепко схватила ошейник, что Чичи выпучила глаза, скребя лапами по полу.
Возница переговаривался с вновь прибывшими. Судя по стуку копыт и лязгу уздечек, всадников было по меньшей мере четверо. О чем бы они ни говорили, возница отвечал смиренно. Заискивающе. Прозвучало имя императрицы Мико, и она предупреждающе сжала мою руку.
Снаружи кто-то спешился, со стуком приземлившись на дорогу. К нам приближались шаги. Я нащупал рукоять сабли, но, прежде чем успел вытащить ее, императрица сунула мне в руку ошейник Чичи. Наши пальцы встретились, и она посмотрела на меня.
– Сиди тут, – сказала она, показывая на мешок рядом с Чичи. – Прощай, Рах.
Прежде чем я смог найти слова или хотя бы собраться с мыслями, она отпустила ошейник и скользнула к выходу. Я открыл рот, чтобы прошептать предупреждение, но она обернулась – не более чем темный силуэт против яркого света снаружи – и подняла руку, останавливая меня. Ни слова, только жест и кривая улыбка. С развевающейся на ветру юбкой она встала у задней перекладины, объявляя о своем присутствии.
Раздались удивленные крики, и Мико ответила – жестко, холодно, по-императорски. Настоящая императрица, какой я ее еще не видел. И пока она встречала своих врагов, я притаился в темноте и ждал.
Мико отошла от повозки, но скоро ее голос зазвучал громче в споре, происходившем неподалеку. Ответ походил на голос человека, позабавленного разбушевавшимся в истерике ребенком. Я развязал веревку на одном мешке, и просунул ее под ошейник Чичи.
– Прости, – прошептал я, привязывая собаку к перекладине телеги. – Нельзя, чтобы тебя кто-нибудь увидел.
Я погладил ее, крепче завязывая узел. Затем, подняв руку, как это сделала императрица, перебрался через мешки к свету. Присев у края повозки, я осторожно выглянул наружу – посмотреть, что происходит.
Я увидел десяток солдат, половина конные, остальные пешие, двое держат императрицу за руки, как пленницу, а она кричит на их командира. Я прижался к боку повозки и слушал, как они движутся. Ничего не понимая в кисианской политике, я мог только догадываться, кто они и что им нужно. Я сжал кулаки, ненавидя себя за нерешительность. Их слишком много, чтобы сражаться. Даже если бы я не был вымотан и имел обе сабли, даже если бы со мной был Дзиньзо, их все равно слишком много. И все же зов правильного, доброго и благородного пел во мне, и я должен был что-то сделать. Должен был попытаться.
«Вот из-за таких мыслей ты и погибнешь ни за что, – проворчал бы Эска. – Как это на тебя похоже».
Возмущенный голос возницы прервал мои мысли, но приказ был отдан, и к телеге приближались шаги. Похоже, скоро у меня не останется выбора. Я сжимал рукоять сабли и смотрел на светлый проем, ожидая появления человека.
Кто-то закричал. Охнул. Зашаркали шаги. Я не сводил глаз с задней части телеги, но сердце бешено колотилось, когда шаги пронеслись мимо. Возница закричал. Чичи заскулила. Я оглянулся, и в этот момент раздался резкий шлепок по лошадиному крупу, повозка дернулась. Не удержавшись, я заскользил к проему, пытаясь ухватиться за что-нибудь. И хотя мои пальцы зацепились за металлический прут, я ударился о заднюю часть телеги, деревянный бортик сломался, и мешки посыпались на дорогу под крики и грохот колес. Несмотря на вопли и потерянный груз, повозка рванула вперед. Чичи снова заскулила, но это не имело значения – силуэты кисианских солдат позади нас уменьшались. Они боролись с императрицей, и я понял, что она, должно быть, вырвалась, чтобы напугать лошадей и спасти меня или Чичи.
Я смотрел, как на Мико надели цепи и повели к другой повозке, ожидавшей в отдалении. Командир кисианцев указывал туда и сюда, отдавая приказы, и постепенно уменьшался, став сначала размером с ребенка, а потом с муравья.
Я полз к Чичи по скачущим мешкам, когда наконец возница взял лошадей под контроль и повозка начала замедлять ход. Я взглянул на дорогу, и фырканье рвущихся вперед лошадей уже не звучало так утешительно, как секунду назад.
– Проклятье, – сказал я, не сводя глаз с трех кисианских всадников, быстро нагонявших нас.
У меня не было ни лука, ни метательного копья, только пухлые мешки, но если получится свалить одного на подходе, то, возможно, удастся победить оставшихся двоих в бою.
Добравшись до Чичи, я открыл развязанный мешок и высыпал на колени фрукты с красной кожурой. Они были размером с ладонь, примерно одного веса. Чичи лизнула меня в щеку, стараясь успокоиться, а я выбрал два самых больших фрукта и полез обратно в заднюю часть телеги.
Вознице удалось пустить лошадей шагом, но солдаты приближались. Я взвесил в руке один плод. С такого расстояния Гидеон за пару секунд вогнал бы метательные копья солдатам в глотки, но я не обладал его умениями и с бьющимся сердцем облизал губы.
Шагах в десяти кисианцы сбавили ход и начали расходиться веером, чтобы перехватить повозку. Я бросил первый фрукт в ближайшего всадника и, не сомневаясь, что промахнулся, тут же бросил второй. Один ударил солдата в грудь, заставив дернуться, и второй прилетел точно в голову. Фрукты были достаточно твердые, чтобы он пошатнулся и вывалился из седла.
Его товарищ закричал. Повозка резко остановилась. И снова я схватился за рукоять сабли и громко выдохнул, ожидая, когда они придут за мной. Позади меня возница что-то крикнул, и солдаты ответили. Кто-то спрыгнул на дорогу, начали приближаться осторожные шаги. В светлом проеме показался силуэт, и я прыгнул вперед, метясь ногами ему в голову.
Я терпеть не мог жесткие кисианские сандалии, но они врезались в лицо кисианца с приятным треском. Он с полузадушенным вскриком отшатнулся, а я приземлился на дорогу и вырвал саблю из ножен. Первым же ударом я рассек правую руку врага. Он с шипением выронил клинок, и я врезался в него плечом, сбив с ног.
Сзади раздался топот, и я крутанулся, рассекая лицо первого солдата, но тут же получил колющий удар в корпус. Я успел уклониться, и он лишь задел ткань халата, а кисианец упал, его клинок застучал по камням. Не успев даже подумать, стоило ли это делать, я перерезал ему горло, и на дорогу полилась кровь. Второй солдат ударился головой и был либо мертв, либо лишился сознания. Вряд ли это имело значение во внезапно воцарившейся тишине, которую нарушало лишь мое неровное дыхание.
Сзади послышались шаги, и я развернулся с саблей наготове и обнаружил возницу с поднятыми руками. Он дрожал, его взгляд все время возвращался к человеку, истекающему кровью на дороге.
Я опустил саблю.
– Убирайся отсюда, – сказал я. – Нет, погоди, мне нужно забрать собаку.
Я указал на заднюю часть повозки и поднял окровавленные руки в знак того, что не трону его, затем забрался внутрь и освободил Чичи. Я
