– Полагаете ли вы, мистер Черчилль, что германский народ, мужчины и женщины, живущие в Германии сегодня, ответственны за Великую войну? Ответьте прямо, да или нет?
Посмотрев прямо в глаза студенту, задававшему вопрос, Черчилль ответил:
– Да.
Под бурные аплодисменты студент вышел из зала [681] , а Черчилль продолжил выступление. Но когда он указал на необходимость вооружения для «защиты нашего острова», зал взорвался от смеха. Повторив фразу, Черчилль получил новую порцию унижения – смех только усилился.
Большинство депутатов, по свидетельству Гарольда Макмиллана, считали Черчилля «потерявшим связь с реальностью реакционером», а лорд Уинтертон назвал своего коллегу «погрязшим в ошибках гением, полностью нестабильным, создающим трудности для премьер-министра». Сам премьер считал экс-канцлера Казначейства «вином, которое выдохлось» [682] .
«Когда Уинстон появился на свет, к его колыбели слетелось множество фей, которые одарили его различными талантами – воображением, красноречием, трудолюбием, сообразительностью, – но в этот момент под летела одна из фей и сказала: „Никто не может обладать сразу столь многими талантами“. Она собрала их все вместе и так перемешала, что напрочь лишила Уинстона здравого смысла и мудрости, – делился своей версией о способностях Черчилля Стэнли Болдуин. – Именно поэтому мы так восхищаемся Уинстоном во время его выступлений в палате общин, но никогда не следуем его советам» [683] .
На самом деле все обстояло еще хуже. Мало того что советам Черчилля не следовали – его речи не слушали. Нередко слова «Уинстон готовится говорить!» служили для заседающих в палате общин сигналом к выходу. Часто выступления выдающегося оратора проходили при пустых скамьях, в присутствии пяти-шести наиболее преданных сторонников. Если же члены палаты и оставались на местах, то только для того, чтобы выразить негативное отношение к выступающему. Например, когда в одном из выступлений он произнес «Боже, благодарю тебя за создание французской армии», большинство депутатов «скривились от отвращения».
Примечательный эпизод произошел в мае 1935 года, когда после очередного резкого выступления политика в палате общин слово взял полковник Томас Мур. Отметив, что он стал свидетелем «одних из самых интересных дебатов, посвященных международной политике», Мур обрушился с критикой на «достопочтенного члена от Эппинга (мистера Черчилля)». Однако что действительно заслуживает нашего внимания, так это даже не сама критика, а реплика, которая ей предшествовала: «И хотя не принято критиковать людей на закате их карьеры, трудно найти оправдание тому, что речь достопочтенного депутата от Эппинга насквозь пропитана атмосферой, будто Германия вооружается к войне» [684] .
Удивительно, но британский истеблишмент воспринимал Черчилля как политика «на закате карьеры». И это притом, что впереди у него будет двадцать лет активной политической жизни, девять из которых он проведет на посту премьер-министра! Трудно не согласиться с Роем Дженкинсом, который, упоминая выступление Томаса Мура, назвал его «самым преждевременным, нелепым и курьезным прощальным заявлением на страницах „Хансарда“» [685] .
Это был тяжелый период в жизни нашего героя. Американская писательница, посетившая его в Чартвелле в 1937 году, сообщает, как увидела Уинстона «на берегу пруда в потертом пальто и поношенной шляпе, трогающего воду палкой, словно в поисках исчезнувшей золотой рыбки» [686] . А король Греции Георгиос II описывал некогда влиятельнейшего политика как «старого, уставшего, озлобленного господина, который сердился, когда его не слушали, сердился, когда его слушали, сердился от того, что вынужден был оставаться в рядах оппозиции» [687] .
И все же, несмотря на негодование со стороны руководства и отчужденность со стороны коллег, Черчилль последовательно продолжал отстаивать свои позиции, изыскивая все новые и новые возможности для высказывания своей точки зрения. Когда после не согласующихся с воззрениями правящей элиты выступлений на радио путь на Би-би-си ему был заказан, он переключился на газеты. За один только 1937 год Черчилль написал свыше ста статей, опубликованных в самых различных изданиях, перекрывавших весь политический спектр.
В марте 1938 года, после того как Гитлер аннексировал Австрию, Черчилль вновь взял слово в палате общин. На этот раз в парламенте был аншлаг.
«В течение пяти лет я обращался в палате к этим вопросам и не имел большого успеха. Я наблюдал, как этот знаменитый остров бездумно сползал по лестнице, которая ведет в темную бездну, – сказал он. – В самом начале это была величественная и широкая лестница, но уже вскоре устилающий ее ковер исчез. А чуть ниже она уже была вымощена скромными плитами, но даже они стали крошиться под вашими ногами».
Черчилль говорил больше сорока минут. В завершение он заявил:
«Если смертельная катастрофа вовлечет в себя британскую нацию и Британскую империю, историки через тысячу лет будут озадаченно размышлять над тайной наших поступков. Они никогда не поймут, как могла эта победоносная нация, имея все в своих руках, упасть так низко, отказаться от всего, чем она овладела благодаря безмерным жертвам и абсолютной победе, – все оказалось унесенным ветром! Ныне победители унижены, а те, кто бросил свое оружие и просил о перемирии, устремились к мировому господству. Происходит гигантская трансформация» [688] .
После этого выступления газета Evening Standard расторгла с Черчиллем контракт, объяснив свое решение тем, что «ваши взгляды на внешнюю политику совершенно очевидно противоречат воззрениям нации». Это был болезненный удар не только по самолюбию, но и по финансам неуступчивого политика. Пытаясь поправить положение, Черчилль предпринял беспрецедентный шаг: он выставил на продажу любимое детище, загородное поместье Чартвелл.
«Всегда нужно быть готовым к тому, чтобы пожертвовать всем ради великого дела, – скажет он впоследствии. – Только так можно обессмертить свою душу» [689] .
...
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Всегда нужно быть готовым к тому, чтобы пожертвовать всем ради великого дела. Только так можно обессмертить свою душу».
Оказавшись в шестьдесят три года на грани банкротства, политик удваивает нагрузку. Максимально используя контракты с оставшимися изданиями, он публикует в 1938 году свыше пятидесяти статей, издает сборник «Великие современники», публикует последний, четвертый том биографии первого герцога Мальборо, а также активно трудится над эпохальной «Историей англоязычных народов».
В сентябре 1938 года Черчилль вновь начинает играть заметную роль на политическом небосклоне. Он по-прежнему изгой, однако его речи уже не кажутся столь безумными и оторванными от жизни, как раньше. Когда до него доходит первая информация о подписании Мюнхенского соглашения, легализовавшего бесчеловечный раздел Чехословакии, Черчилль с возмущением задал вопрос: «Из чего сделаны эти люди?»
