Однако пламя с дома было почти сбито, теперь горел только сарай.
– А это еще кто?! – спросил Толик, увидев на земле два тела.
– Поджигатели, надо думать, – предположили вернувшиеся с водой близнецы.
– Облейте-ка их, – скомандовал Толик. – Один вроде тлеет.
После того как требуемое было исполнено, присутствующие вновь принялись за борьбу с огненной стихией. На подмогу сбежались соседи, и через полчаса пожар был потушен. Только тут принесли фонари и стали пристальнее рассматривать тех, кого приняли за поджигателей.
– Ба! – воскликнул Толик Картошкин. – Да это наши попы!
Нужно заметить: оба священника являли собой совершенно жалкое зрелище. Отец Владимир вообще больше походил не на человека, а на головешку. Одежда и волосы сгорели, тело было сплошь покрыто запекшейся коркой. Он, казалось, не подавал признаков жизни, лишь время от времени по его обугленному телу пробегали волны дрожи, словно по крупу лошади, которую кусает овод. Отец Патрикей пострадал меньше. Лишь на руках его имелись ожоги, и местами слезла кожа. Однако вид старенького попика тоже был ужасен. Поскольку в попытках потушить своего коллегу он совлек с себя рясу, то теперь на нем имелось лишь исподнее, которое к тому же было черно от грязи и копоти. Такими же черными были лицо и волосы отца Патрикея. Однако он был в состоянии объясняться.
– Значит, вы, отец Патрикей, решили нас поджечь? – принялся за допрос Толик.
– Это не я, – замотал головой несчастный.
– А кто же тогда? – не отставал Толик.
– Не мог отец Патрикей, – заступилась за старенького попика мамаша Картошкина.
– Давай, батя, толком рассказывай, – строго потребовал Толик.
– Это он, – отец Патрикей указал на распростертое рядом с ним тело. – А я помешать хотел.
– Помешать, значится? Интересное дело получается. Один поп пришел поджигать, другой пришел ему мешать. Разъясни: с какой целью он нас жечь решил?
– «Скорую» нужно вызвать, – вмешался стоявший рядом Шурик, – а потом уже разбираться.
– Да он, кажись, помер, – отозвался один из близнецов.
– Ничего не помер, – сообщила мамаша Картошкина. Она только что закончила обследование тела. – Дышит.
– А поджечь он нас хотел, потому что я для него как бельмо на глазу, – вновь вмешался Шурик. – Забыть мне позора не может. А не с вашей ли подачи, батюшка? – обратился он к отцу Патрикею.
Старец потупил мутные очи.
– Сами вы в это грязное дело вмешиваться не желали, однако против того, что его выполнит кто-то другой, не возражали. Во всяком случае, нам о намерении отца Владимира поджечь дом не сообщили.
– Я хотел помешать, – пробормотал отец Патрикей.
– Вот и помешали. Только не совсем удачно. И он пострадал, и мы, и даже вы.
– Не жилец, – произнес один из близнецов, указав на отца Владимира.
– Это уж точно, – подтвердил другой.
– Погодите, ребята, выводы раньше времени делать, – одернул их Шурик. – Дайте-ка я на него гляну. – Он склонился над поверженным священником. – Дышит. А раз дышит, можно поднять. Вы как считаете, мамаша?
Дарья Петровна встала на колени перед отцом Владимиром, потом опустила свою голову к его голове, почти коснувшись ухом щели, которая совсем недавно была пухлогубым ртом.
– Дышит? – спросил Толик.
– Фонарь несите, – приказала мамаша Картошкина. Направив яркий луч на обугленное тело, она внимательно осмотрела его, потом встала и пошла в дом, но скоро вернулась, неся в руках какой-то пузырек и большой кусок мягкой фланели. Она вновь склонилась к неподвижному телу. – Все не так страшно, каковым кажется на первый взгляд, – констатировала она. И стала очень осторожно снимать с туловища и конечностей остатки сгоревшей одежды. Проделав это, она напитала фланель жидкостью из пузырька и с максимальной осторожностью стала смазывать ожоги.
– Это что у вас? – спросил отец Патрикей.
– Медвежья желчь. При ожогах – первое средство.
Тем временем, несмотря на глубокую ночь, народ все прибывал. Люди шли со всех сторон, держа в руках кто фонарь, кто керосиновую лампу, а кто и просто свечку. Через час у дома погорельцев собрался, казалось, весь город. Было совершенно непонятно, с какой, собственно, целью? Не слышно было разговоров. Лишь кто-нибудь напряженно кашлянет или печально вздохнет. Да и смотреть, в общем-то, не на что, однако народ не расходился и как будто чего-то ждал. Однако, несмотря на темноту и скученность, давки не наблюдалось. Словно незримый дирижер руководил толпой. А возле тела продолжала свои манипуляции мамаша Картошкина.
Неожиданно в напряженной тишине заговорил Шурик:
– Давайте поможем Дарье Петровне. Толик, ребята… – Взгляд его наткнулся на стоявшую чуть поодаль Дашу. – И ты… И вы – отец Патрикей. И все, все… кто желает, чтобы он ожил. Поднимите руки над головой и одновременно повторяйте: вставай, вставай… Давайте: раз, два!.. Все вместе! Ну, начали!..
Смутный гул прошел по толпе. Потом раздался многоголосый призыв.
– Вставай!!! – пронеслось над головами. – Вставай!!! – Глас народа звучал как единое неразрывное целое.
– Еще раз! – пропел Шурик. Его дискант приобрел небывалую звучность и мощь. Шурик взмахнул руками, и над городком словно раздался призыв сотен ангелов.
Отец Патрикей выкликал вместе со всеми и вдруг поймал себя на мысли, что еще ни разу в жизни не пребывал в подобном состоянии. В нем сплавились и жажда чуда, и небывалый восторг единения, и всепроникающее чувство безмерной жалости.
«Вот оно, вот оно приближается! – билось в голове предчувствие. – Сподобился на старости жизни! Так неужели этот парень действительно посланец?! Но чей, чей?! А может, он прав? Существует лишь единое нечто, органично вмещающее в себя светлое и темное поровну».
Между тем с обожженным действительно начало твориться нечто непонятное. Дрожь все так же сотрясала тело несчастного, но теперь она перестала быть механической, а скорее напоминала состояние организма при сильном ознобе. Отец Владимир начал едва заметно шевелить пальцами рук, веки, лишенные ресниц, дрогнули. Мамаша Картошкина заметила перемены. Она подняла палец, призывая к молчанию, и когда вокруг наступила глубокая тишина, сообщила:
– Действует! Только что он начал приходить в себя.
Люди, напряженно ловившие каждое ее слово, зашевелились, радостно загомонили…
– Продолжим, братья мои! – возгласил Шурик. Он взмахнул руками, и вновь над городком пронесся единый вопль: «Вставай!»
И тут с обгоревшим телом начали твориться чудеса. Были ли это следствием лечения мамаши, или причиной тому явилась коллективная воля собравшихся возле дома, но он на глазах приходил в себя. Руки и ноги судорожно задергались. Отец Владимир сделал попытку встать, но пошатнулся и вновь рухнул на землю, вернее, на расстеленное на ней покрывало. Прошло минут пять, он вновь зашевелился и на этот раз встал на колени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
