не только шьет и соединяет, а по-настоящему творит и вершит чудеса. И после всего, пробыв у капсулы больше шести часов, они свалились с ног, как два хирурга после тяжелейшей операции, провалившись в глубокий и тяжелый сон. А когда они проснулись, Ангелла уже прыгала голой возле зеркала, вопя, что они убили ее суть и душу этой слишком сексуальной оболочкой. Но потом Ангелла, словно махнув рукой на эту перемену в своем облике, понимая, что есть более важные и печальные дела и обстоятельства, обнималась со своими спасительницами, и одевшись, самым скромным образом шла будить Власту. Чтобы оказать последние почести своему Хранителю.
На его похороны пришел весь квартал, в доме были служители культа, была особо торжественно и печальная атмосфера, но все прошло очень достойно и красиво. Звучала музыка в исполнении старого Мастера, а пришедшие проводить Вайду в последний путь говорили очень теплые и важные для его души слова. И Соледад, про себя аплодировала настоящему таланту Вайды, ознакомившись с его замыслами и проектами, посетив его мастерскую, признавая, что с радостью стала бы его ученицей. Если бы у нее была бы такая возможность.
А потом, Ангелла сидела перед стаканом виски, одна, и думала о том, что Вайда не зря так настойчиво звал ее к себе домой. Он предчувствовал свою скорую кончину, в этом она была уверена на 100 процентов, даже на 120, и он хотел, чтобы сама Ангелла взяла на себя заботу о его маленькой девочке. Которая еще не была пристроена, и болталась в Легионе на откровенно низкой должности.
И она, решив задействовать все свои связи, что бывало с ней крайне редко, предложила уже успокоившейся Власте, любые карьерные перспективы, достойные места в любой компании, или свое дело, которое она с радостью поддержит и профинансирует. Но Власта была непреклонна – она хотела остаться с Ангеллой, в которой она всегда, даже в ее новом облике, узнавала руку и присутствие своего отца. Своего любимого папы.
И она сама захотела возглавить службу безопасности Ангеллы, которую Неприкасаемая по этому случаю и организовала, предварительно согласовав с Гуннаром переход нескольких легионеров в это новое подразделение. Ведь в предстоящей войне с Кадавром, она станет объектом возможного нападения этого подонка. Но Власту даже эти доводы не могли разубедить, она была настоящей воительницей.
Ангелла завершив свой рассказ, смотрела опять вниз, а Асраил обдумывал услышанное, понимая, что полностью насладиться этой увлекательной историей ему помешало отсутствие сигарет, которые у него отобрала в самом начале полета его сестра, ставшая одновременно и более решительной, и более чувствительной.
А Власта, вместе с Ангеллой и с Асраилом, летела на Северную Базу их Легиона. Неожиданно похорошевшая и помолодевшая. Недаром Неприкасаемая Глория, Муза Глория вложила в нее столько сил, энергии, и попросив ее убедительно почаще улыбаться, и не хмуриться. И Власта, ощущая в себе это новое чувство – что она красива, молода и успешна, улыбалась, даже зная, что на борту находится Асраил, которого она одно время не переносила на дух. Но теперь она улыбалась и ему, понимая, что ее Ангелла наконец-то, подчинила себе всю эту семейку, всех Неприкасаемых, Хранителей и даже сам Легион. Являясь на данный момент самой сильной и важной персоной в этой Вселенной, которая в детстве казалась ей такой великой и непостижимой.
Глава 21.
Два очень дорогих сердцу старика.
Снаружи пенитенциарного заведения Легиона, разошлась, как подвыпившая дамочка, настоящая вьюга, и ветер, подвывая самым неприличным образом, носил по всей территории базы ворох колючих снежинок. Которые впивались в щеки легионеров, стоявших в карауле и на постах, и они спешили укрыть свои лица за зимними камуфлированными масками, а глаза защищали с помощью очков, похожие на мотоциклетные.
Закария с отстраненным видом, смотрел сквозь небольшое окно своей камеры на зимнее солнце, которое уже никого не могло согреть, превратившись в слабо мерцающий и холодный шарик, присутствуя на небе почти символически. Потому что уж так заведено, что иногда надо просто присутствовать. Он откровенно грустил и скучал – у него отобрали все его игрушки, и карандаши, и бумагу. Даже его рисунки сложили в отдельную папку и заперли где-то в стальном шкафу, который стоял в помещении, занимаемым комендантом тюрьмы. А домбру взял себе Китано, благополучно вернувшийся с очередного задания, и теперь наигрывал на ней свои родные, японские мелодии. "К тому, кто сам ищет смерть, она не спешит. Или я просто вовремя споткнулся, пропустив предназначавшуюся мне пулю", – объяснил он свое очередное возвращение живым бывшему сослуживцу.
Причину такой строгости, а именно в наведении повсюду стерильной чистоты, и изъятии не разрешенных правилами тюрьмы предметов, объяснили тем, что на базу прибывает в скором времени кто-то очень важный. Из хозяев Легиона, возможно. И по этой веской причине, на всей территории базы не должно быть никаких признаков бардака, даже малейших намеков на него.
Закария временами вынимал из-под матраса фотографии, которые он смог утаить от проверяющих. На него, почти с одинаковым, довольно хмурым выражением лица, явно не одобряя его нынешнее местоположение, взирали со слегка пожелтевшей фотобумаги Атабек и Джордж. Две фотографии как символ его прошлого. В котором он находил предтечу своего нынешнего критического положения и неминуемого, бесславного финала. Он вспомнил почти такой же день в Альберте, когда подслеповатое солнце так же номинально светило в небе, а он находился еще в той самой гостинице, куда прибыл постоялец в тактической куртке и военных ботинках, которого он с его слов, внес в компьютер как мистера A.S. Rail.
Джордж уже отошел от смерти Рика, и частенько заходил к нему в гости, вернее, приходил в комнату Закарии – небольшой и уютный офис, который соседствовал с его собственной берлогой, в которой он обосновался в гостинице. Где был камин, с потрескивающими поленьями, медвежья шкура на стене, и прочие охотничьи трофеи и аксессуары. Пахнущие кожей и сталью. Сохранившие запах горелого пороха. Где были стены, обитые деревом, и кресло – массивный трон, где он просиживал часами, посматривая на огонь, и пытаясь понять причину того, почему отец пережил своего сына. Если не сказать больше. И он выбирался из своего мужского логова, где стоял запах тех времен, когда он еще был в расцвете своих сил. Когда он мог одним ударом кулака сбить любого здоровяка с ног, или уйти на неделю в самую гущу тайги, и бродить там в одиночку, добывая себе еду. И ночуя почти на снегу. У разожжённого им костерка, на котором стоял закопченный чайник. В
