мяса и теста, и Атабек усаживал рядом внука, и вовлекал его в этот мир. Даже и словом, не обмолвившись в беседе о том, что он сделал ранее, выручив женщину, которая не являлась ему даже дальней родственницей. Но какое это имело значение… А они уже погружались в это информационное и энергетическое поле, где было так много слов и дел, сказанных и сделанных их общими знакомыми, родственниками, которых аксакалы видели на разных мероприятиях. То на свадьбах, то на похоронах. От которых они слышали разные по степени важности новости, которые и требовали такого тщательного, общего обсуждения и анализа. И к аксакалам присоединился позже Алмаз со своим другом, который тоже устроился водителем в их ауле, и даже присмотрел себе невесту. Ибо девушки у них были красивые, скромные, и никогда не позволяющие никому никаких вольностей.
А потом бабушка, после ухода гостей, тихо пилила деда за его щедрость. И легкомыслие. Помимо того, что он отдал деньги, которые ему никогда не вернут, он еще наказал ей сварить мясо, которого у них осталось всего ничего. Но Атабек уже выходил на улицу, махнув в сторону своей старой рукой, и думал о том, что пора бы и навестить его должников, про которых он годами не вспоминал. И выбрав самого состоятельного, продумав стратегию разговора и систему тонких намеков, вежливых и умных, он уже отправлялся в путь. И возвратившись, довольный, – там, в гостях, будучи приглашенным к богатому дастархану, обильно поговорив, так же громко и эмоционально, обсудив услышанные от глухого соседа новости, передав их по цепочке, и услышав новые, он успешно и тактично завершил свою миссию. И небрежно протягивал бабушке две смятые купюры по двадцать пять рублей. Долг, который его родственник, уже и сам собирался отдать, да вот только все забывал заехать. Ну, а он сам не очень любил это делать – просить и напоминать. Не говоря про то, чтобы требовать. Ну если только с того, кто откровенно поставил себя выше других, и забыл про всякие приличия и нормы поведения. Как и законы.
Только однажды, он сделал это – потребовал. И было это тем же летом, которое одновременно было самым счастливым, и самым горестным моментом в воспоминаниях Закарии.
Он с соседскими пацанами устроил набег на яблоневый сад, и получил от злющего, и вечно поддатого сторожа хороший заряд соли. В результате чего он с трудом передвигался, и его заднюю часть украшало несколько солидных синяков. Атабек, вернувшись откуда-то, стоял над внуком, склоняя его негромко на все лады. В доме что, растет вор? А Закария, сгорая со стыда, лежал на животе, избегая смотреть на деда, который мрачнел все больше. Он ничего больше не сказал ни внуку, ни своей супруге, а только решительно направился в сторону дома сторожа, который жил на их же улице. Бабушка поковыляла за ним, заподозрив что-то неладное, а Закария, чувствуя острую боль в том месте, на котором он еще долго не сможет сидеть, побежал задами, через дворы, увлекаемый своей детской глупостью и любопытством. Еще не понимая, во что это выльется. И когда он с трудом добежал до двора Ескали, так звали этого сторожа, он увидел Атабека, который уже вызвав из дома хозяина, громко на него кричал. Требуя осознать, что он, по пьяному делу, мог и попасть детям в глаз. И что лучше бы Ескали пришел к нему, и он бы сам выпорол своего внука. За воровство, которое он и на дух не переносил. Закария забрался с трудом на дерево, и видел, как Ескали ухмыляясь, слушал Атабека, а потом посоветовал ему идти куда подальше.
– Эй, чал, уйге бар… Давай, иди домой, тебя твоя бабка ждет. Ты уже свое отвоевал…
Ескали было все равно, он уже выпил Пшеничной, потом добавит еще, а вмешиваться в свою работу он никому не позволит. Как и в свою жизнь. У него свои понятия и принципы, своя система ценностей, и нечего ему давать советы. Он и сам здоровый и крепкий мужик, и не позволит, чтобы ему кто-то указывал. Он сам кому хочет укажет и покажет. Как и путь дорогу этому старику.
И он схватил Атабека за лацкан пиджака, намереваясь вывести его со двора. Но Атабек не даром был грозой хулиганов и человеком, которого все родственники уважали и даже слегка побаивались, особенно его вспышек праведного гнева. И он, разжав стальные пальцы Ескали, смотря ему в глаза, приземлил его на землю, сильным и точным ударом, на то самое место, в которое он попал его внуку солью. Атабек выбросил короткий и неожиданный удар, почти без замаха. Прямо в подбородок, на котором мгновенно появилось и расползалось красное пятно. И Закария негромко вскрикнул, и чуть не сорвался со своей ветки, открыв рот и чувствуя, как сильно бьется его сердце. Будто превратившись в маленького воробья, которого он подобрал на днях и держал в руках какое-то время. Но потом отпустил… И, похоже, Ескали тоже отпустило, и он с удивлением, и явным шоком воззрился на Атабека, снизу-вверх, думая, что в следующий раз он сразу ударит его. Но в этот момент из дома Ескали выбежал его братец, такой же пьяный, такой же крепкий, пузатый мужик, который кинулся на Атабека со всего разбега и ударил его своим кулаком. Атабек, получив в область уха, нисколько не растерялся, а только пробормотав что-то типа – Ит баласы!, развернулся, и отвесил и тому такую же чугунную плюху, от которой тот опустился на колени. Но в этот момент Закария не выдержал и закричал протяжно и громко, испугавшись, что его любимого деда могут покалечить эти свирепые, и мало что соображающие дядьки. И Атабек с удивлением посмотрел в его сторону и увидел его, висящего беспомощно на ветке. И он, забыв про своих врагов, направился в его сторону, намереваясь спасти его. Но пришедшие в себя братья накинулись на него со спины, и повалили, успев нанести несколько ударов по его голове. А Закария все кричал. И уже кричала его бабушка, которая наконец дошла своими больными ногами до двора Ескали. И во двор уже забегал Алмаз, проезжавший случайно мимо, и так резко остановив свой грузовик, что, наверное, стер все колодки. Но ему было не до них. Он, такой невысокий, казавшийся щуплым, оказался очень сильным, оторвав от Атабека братьев. И подняв их рывком на ноги, ловко уворачиваясь от их яростных ударов, так умело и безжалостно их нокаутировал, что они без лишних
