котором он топил собранный снег. А он сам резал ножом добытое мясо. Настругав его мелко, на длинные полоски, чтобы было удобнее готовить на огне. Или как он путешествовал по всей стране, то в седле, то пешком, и сам Джон удивлялся его почти индейской выносливости. Осев, в конечном итоге здесь, в этом городишке, который еще поймет, что он не намерен просто забыть и простить… Даже несмотря на то, что он стал так слаб, слезлив и сентиментален. Хотя и никогда не показывал этого, оставаясь снаружи суровым и колючим. Для последнего своего похода у него хватит сил…
И только у Закарии он отдыхал, отвлекался от своих мыслей, пока еще беспокоящих его. О судьбе и ее руке. Или ее ноже. Но это ненадолго. Уже скоро он последует голосу своей крови, да и не только своей, и отправится в путешествие, из которого он уже не вернется. Но лучше так, чем умереть в кресле от какой-нибудь старческой болячки. Нет, у него будет свой финал – тот, который он выберет себе сам. А не предопределит и уготовит ему его тело, необратимо затронутое и разрушенное всеми прожитыми им годами, заботами и тревогами. Главное – что его несгибаемый дух еще здесь, он еще чувствует его, хотя все слабее и реже.
Закария усаживал деда в кресло, стоящее возле его большого стола, и откладывая всякие пустяковые дела, беседовал с Джорджем обо всем, что приходило тому в его седую голову. Джордж находил глазами снимок, на котором был запечатлен Атабек верхом на своей лошади, и с явным интересом смотрел на эту фотографию в рамке. Он тоже любил и умел ездить верхом, он любил лошадей, и никогда в жизни не ударил ни одну из них плетью. Не наказал другим способом. Твердо веря в то, что лошадь не совсем животное, а скорее, верный помощник, как и собака, которые являются спутниками настоящего мужчины. Сопровождая его в его поисках, то себя, то своей половины. Или просто отправляясь с ним на охоту, которую он считал священным и старинным ритуалом. Постичь который и понять до конца и помог ему его друг Джон.
А Закария рассказывал, что Атабек почти до самого конца своих дней передвигался по их аулу исключительно на своей лошади. В то время как другие аксакалы предпочитали спокойных осликов, единственным минусом которых было их невиданное упрямство. Он с улыбкой рассказывал о своем единственном опыте езды на этом сером упрямце. Которого на время взял у соседей, чтобы понять, что чувствует Атабек, когда едет верхом. Но ишак был хитер. Он, не чувствуя под собой привычной тяжести, а возил он их соседа, довольно упитанного, но строгого деда, отказался слушаться Закарию. И пятясь задом, неспешно приблизился к яблоне, ветки которых и сместили его дерзкого наездника, прямо ему на шею, а потом и на голову, которой он оттолкнул от себя пацана и скрылся, лениво помахивая своим хвостом, в своем дворе. Вернувшись к корыту, где его пожилой хозяин нарезал для него подгнивших яблок и других, слегка попахивающих вкусностей.
Закария рассказал Джорджу, что его отец отдал его Атабеку, своему отцу, деду Закарии. Как это было принято иногда у казахов в старину. И дед, его ата, стал для него настоящим отцом, а своего биологического отца, он называл просто аға, не признавая в нем ни авторитета, ни чувствуя в нем каких-то отцовских чувств. И когда он пацаном гулял по аулу, встречные дядьки и деды спрашивали его– Эй, сен ким баласы?, он всегда с уверенностью и даже гордостью отвечал – Мен Атабек баласы! И встречные улыбались, прекрасно зная его деда, который пользовался непререкаемым авторитетом и уважением.
Помнил он то лето, когда приехал на каникулы, отучившись в первом классе школы-интерната, а Атабек сидел на полу, как всегда за своим круглым столом, наблюдая как внук рисует и наигрывал на своей домбре бесконечную мелодию. Закария уже не помнил, что он играл, но с тех пор, рисование у него навсегда ассоциировалось с музыкой. Они дополняли друг друга, в его понимании. Делали этот мир более завершенным и немного более сказочным. Оживляли образы батыров и сказочных красавиц. А Атабек потом рассматривал его рисунки, и звал бабушку, чтобы та оценила несомненный талант их внука. И на следующий день, будил его очень рано, часа в четыре, когда еще было темно, и сажал Закарию на лошадь, впереди себя, и они ехали вместе куда-то. Кажется, в горы, где пару лошадей Атабека пас один его родственник, согнав штук двадцать лошадей, отданных ему разными людьми, в один, довольно солидный табун. Следя за тем, чтобы к зиме лошадки набрали достаточный вес. Или направлялись в соседний аул, чтобы навестить кого-то из родственников. И поначалу сонный, и откровенно недовольный Закария наблюдал, как степь на его глазах оживала – всходило солнце, колыхалась трава, пели птицы, где-то свистел сурок-байбак, а высоко в небе парил беркут. А он сам себе казался батыром, который заступил в дозор и охраняет родную землю, объезжая ее кругом. И солнце наполняло этот мир яркими красками и особым смыслом, может быть, даже обещанием того, что вся эта благодать будет вечной. Главное – не упустить этот момент, и не лениться, заставить себя проснуться и увидеть всю эту красоту.
Тем же летом Атабек отдал почти всю свою пенсию одной женщине, которая неудачно съездила в город, где у нее вытащили кошелек. В котором была очень крупная сумма, которую она наконец, накопила и собиралась купить детям то ли школьную форму, то ли просто одежду на зиму. Деталей Закария уже не помнил. Он помнил только ее крики, такой силы и такого горя, что Атабек сразу побежал к ней во двор, даже забыв про свою лошадь. Вернулся спустя какое-то время, понимая, что эту мать троих детей не успокоить простыми словами, и нахмурившись, быстро нашел деньги, которые предназначались на хозяйство. И только тяжело посмотрел на бабушку Закарии, которая хотела возмутиться, но поняла, что лучше ему сейчас не перечить. А потом, как ни в чем не бывало, Атабек сидел у своего стола и громко общался с соседским дедом, который был глух на одно ухо, и у которого сын чаще других ездил в райцентр и в город. А Закария удивлялся, сколько еще жизненных сил у этих людей, сколько любопытства, неподдельных эмоций и интереса, ко всему, что происходит вокруг них. Они пили сорпу, иногда беря с большого блюда, стоящего между ними, кусочки
