– Отставить! – устало махнул рукой Егор. – Не до того нам сейчас.
Он коротко рассказал соратникам, чьи лица тут же стали скорбными и суровыми – словно бы высеченными из камня – о страшной судьбе «Луизы», её команды и пассажиров. В конце рассказа Егор, не дожидаясь полагающихся по такому случаю эмоциональных восклицаний – в виде охов, ахов, зубовного скрежета, яростных проклятий и скупых матерных тирад – отдал соответствующие приказы:
– Подполковник Ухов! Предлагаю – незамедлительно проследовать на «Буйвол» и облачиться в одежду, соответствующую предстоящей ночной вылазке. Надеюсь, тебе не надо объяснять, в чём заключаются её цели и задачи? Далее, возьмёшь с собой Антипа Ерохина. Но только в том случае, если означенный Ерохин сознательно надумает принять участие в данном опасном деле. Подчёркиваю, только – если сознательно! Ну, и прихватишь с собой всё необходимое: ножи, метательные звёздочки, прочее – на твоё усмотрение. Ручные гранаты с собой не тащи, здесь их хватает… Всё ясно? Тогда – вперёд! Форверст! Шкипер Тихий! На сегодня дальнейшие мероприятия по пополнению запасов питьевой воды отменяются. Команде и тебе лично – отдыхать! Более того, спать! Возможно, нам всем предстоит бессонная ночь… Да, шкипер, ты извини, но… В твоей каюте мы разместили раненного адмирала Лаудрупа…
– Ничего страшного! – заверил Емельян. – Я у матросов устроюсь, не впервой. Сам в молодости несколько лет проходил простым матросом, так что – с понятием… А вещички мои где? Понял, заберу…
«Ох, уж, эта Александра Ивановна, затейница синеглазая! – недовольно заворчал внутренний голос. – «Вечно она что-нибудь учудит, а тебе, Егор Петрович, отдувайся и извиняйся… Подкаблучник ты, братец, ей-ей! Матёрый такой подкаблучник, махровый, я бы сказал…».
Приближался короткий южный вечер, до начала спасательной операции оставалось немногим больше часа, к борту «Артура» ходко приближалась лодка, в которой находились Ухов, Ерохин и четверо гребцов.
Егор – в полном одиночестве – стоял на носу фрегата и мысленно прокручивал в уме всякие и разные соображения, относящиеся к предстоящему ночному рейду: – «Вообще-то, всё это – полное и откровеннейшее безумие! Причём, с самыми минимальными шансами на успешное завершение… Абсолютно незнакомая и непредсказуемая страна, противник – местные свирепые жители, знающие каждую тропинку и каждую ложбинку. Это, так сказать, в пассиве… А что у нас, как принято говорить, в активе? Во-первых, как следует из школьного учебника по географии за восьмой класс средней школы, который приходилось читать в далёком Будущем, в Новой Зеландии начала восемнадцатого века не было никаких ядовитых гадов и каких-либо хищных животных (последних европейцы завезли гораздо позже). Уже, честное слово, неплохо! Во-вторых, раз здесь нет хищных животных, значит, у маори нет и приручённых сторожевых собак. Что просто отлично! В-третьих, Лаудруп говорил, что у дикарей намечается какой-то большой праздник, следовательно, и бдительность противника будет уже не та, что в будни… Но, ведь, что-то ещё есть… Точно, есть! Вот, и мудрый внутренний голос того же мнения… Только – что конкретно?».
Пришла пора трогаться в путь-дорогу.
– Значится так, уважаемый капитан, – Егор внимательно и строго посмотрел в глаза Емельяна Тихого. – Ветерок у нас, похоже, налаживается. Поэтому, как только наша шлюпка отчалит, так сразу же следуй к каменистому северному мысу, но за него не высовывайся, становись на якоря, посылай на недогоревшую до конца «Луизу» шлюпку с надёжными людьми и парочкой масляных фонарей. Если нам понадобится ваша помощь, то я запущу в небо яркий китайский фейерверк. Тогда твои люди пусть тут же зажигают масляные фонари, и «Артур», огибая «Луизу» по широкой дуге, начинает двигаться к берегу. Ближе двухсот метров к бригантине не подходи, если не хочешь налететь на прибрежные рифы… Становишься метрах в ста пятидесяти от деревушки маори, разворачиваешься к ней бортом и открываешь беглый пушечный огонь. А после пяти-шести залпов высаживаешь на берег крепкий десант. Далее действуешь – строго по обстановке. Всё понял? Тогда, соратник, до скорой встречи…
Когда он был уже готов перекинуть ногу за борт фрегата, чтобы по штормтрапу спуститься в шлюпку, на палубе – в последних лучах заходящего солнца – показалась Санькина платиновая голова.
«Ну, и зачем нам сейчас данное небесное явление?», – возмутился грубый и нетактичный внутренний голос. – Ведь, уже попрощались и сто раз переговорили обо всём! Только публичных нежностей и горьких слёз нам с тобой, братец, и не хватает – для полного и безудержного счастья…». У подошедшей к штормтрапу Саньки глаза были грустными и печальными – до полной невозможности, а на нежном и трепетном плече размещалась внушительная бухта тонкого каната.
– Саша, ты же в вещмешок забыл положить надёжную верёвку, – смущённо объяснила своё появление на палубе Сашенция. – Вот, я и принесла. Возьми…
– Зачем нам – верёвка? – удивился Егор.
– Я не знаю. Но, возьми… Возьми, пожалуйста! – повысила голос супруга. – Мне сердечко подсказывает…
К берегу они двинулись двумя шлюпками. На вёслах первой посудины сидели гребцы с «Буйвола», которые уже днём, по узкому проливу между рифами, подходили к островному берегу и хорошо запомнили дорогу, ориентируясь сейчас на тёмный силуэт «Артура» за кормой шлюпки. За вёсла во втором плавсредстве пришлось усесться самим членам штурмовой группы.
Было задумано, что, уходя в рейд, Егор и его товарищи спрячут свою шлюпку в прибрежных кустах. А гребцы с «Буйвола» всю ночь будут держаться на второй лодке в двухстах-трёхстах метрах от места высадки, курсируя туда-сюда, ну, мало ли что…
Егор усердно и размеренно грёб, а его внутренний голос продолжал размышлять и без устали разглагольствовать: – «До деревни маори – от места высадки – всего-то мили две с половиной будет, может, и все три. Ерунда, быстренько доберётесь! Первым делом, надо будет найти дельную смотровую площадку, осмотреться, понять, где эти бессердечные ублюдки содержат Герду и Томаса. Если, конечно, тьфу-тьфу-тьфу, их ещё не убили и не слопали… Потом с одного края деревушки размещаем первую бочку с порохом, на другом краю – вторую. Взрываем их по очереди. Когда взорвётся первая бочка, то людоедов обязательно охватит конкретная паника, они начнут бестолково метаться из стороны в сторону. Когда же – минут через пять-шесть – сработает и второй бочонок, то туземцы непременно кинутся прочь из поселения, позабыв обо всех традициях, обрядах и праздниках… Вот, тогда-то – полный вперёд к месту заточения узников, скупо и рачительно разбрасывая по нужным сторонам ручные гранаты… А, что такого? План как план, вполне реалистичный, даже внушающий определённые надежды на успех… Эта бухта верёвки, что наша Александра Ивановна презентовала на прощанье? Да, ну, нет для неё места в вещмешке! В лодке, братец, оставь. Потом вернёшь и… Так, верёвка… Какая-то очень простая ассоциация так и напрашивается… Всё ли мы с тобой учли, ничего не забыли? Ведь, вертится что-то на языке (или – в уме?), определённо, вертится… Давай-ка ещё раз – всё вспомним хорошенько, внимательно и без всякой спешки.… Итак, шлюпка подплывает к обгоревшей и почерневшей «Луизе», лежащей на правом боку (или – на правом борту, борте?). Из обшивки левого борта бригантины торчат древки оперённых стрел, дротиков и копий. Над белыми бурунами рифа неожиданно поднимается человеческая рука. Через десять-двенадцать минут израненный Лаудруп уже находится в шлюпке и, плюясь во все стороны кровавой пеной, хрипло рассказывает о коварном нападении туземцев… Что же происходит дальше? Дальше ты – через окуляр подзорной трубы – тщательно осматриваешь берег, откуда приплыли злые дикари. До острова всего-то полмили. Очень длинные пироги, вытащенные на белоснежный песок, потом какие-то тёмно-фиолетовые низенькие кусты, некое подобие забора – с большими воротами посередине, за забором мелькает зелёная листва деревьев, из-за которой высовываются конусообразные, светло-жёлтые крыши хижин… Стоп! Ещё раз! Из-за зелёной листвы деревьев дружно высовываются конусообразные, светло-жёлтые крыши хижин – на фоне чёрной, невысокой (наверное, метров сорок-пятьдесят в высоту) отвесной скалы, покрытой крупными белыми знаками, напоминающими древние руны… Ага, уже значительно теплее! Что мы с тобой, братец, ещё знаем про этих маори, кроме того, что они были идейными и упрямыми людоедами? Ну-ка, вспомни бессмертное произведение Жюля Верна – «Дети капитана Гранта»! Читали мы с тобой его когда-то, в далёком босоногом детстве… У маори было такое коронное и незыблемое понятие – как «табу». Ну, того – совсем нельзя, сего – совсем нельзя… Никогда и ни при каких условиях. Под страхом лютой земной смерти и страшного гнева небесных могучих Богов… И верховные вожди маори этим понятием всегда бессовестно манипулировали – как хотели – для личной выгоды. Самая их любимая мулька – это метить определённые места вблизи туземных поселений знаком «табу». Мол, на данную территорию простым смертным вход строго запрещён! Очень удобная вещь, для тех, кто понимает, конечно… На случай неожиданного голода там можно было держать солидные запасы продовольствия, не опасаясь, что на него кто-нибудь покусится. Когда междоусобные войны заканчивались бесславным поражением, то там можно было успешно прятаться, дожидаясь лучших времён. Ну, и так далее.… Многие элементы «табу» плавно перетекли, если ты, братец, помнишь, и в двадцать первый век. Ну, мигалки на крышах легковых автомобилей, депутатские значки, различные удостоверения несуществующих контор с громкими и пугающими названиями, муляжи телекамер над заборами шикарных дач на Рублёвском шоссе… Извини, не буду больше отвлекаться! Итак, чем такое тайное и надёжное место ближе к папуасской деревне – тем лучше. Чего бегать-то далеко? Ноги, они же не казённые! Тем более что бывают такие жизненно-важные моменты, когда время крайне дорого… А чтобы всякое худосочное быдло случайно не забрело в тайные и благословенные оазисы, те места – всенепременно и тщательно – помечали очень крупными, видными издали знаками. Если я, конечно, не ошибаюсь, то у маори было принято рисовать эти заветные знаки именно белой краской… О-па! Вот, оно даже как, блин новозеландский, да с начинкой из печени старого шотландца… Да, Александра Ивановна, раскрасавица и умница наша! Не, братец, тебе супругу, не иначе, сам Господь Бог послал, последним гадом буду… Всё, планы предстоящей операции резко и кардинально меняются…».
