– Может, тут нечистая сила наследила малость? – неуверенно покряхтев, спросил сержант Васильев. – Боязно как-то, Александр Данилович…
Егор остановился возле радужной полосы, присел на корточки, осторожно взял двумя пальцами маленький осколок-обломок неизвестной горной породы и, поднеся к глазам, всмотрелся.
«Обыкновенное вулканическое стекло, только тщательно измельченное!», – дисциплинированно доложил всезнающий внутренний голос. – «Ты, братец мой, будь осторожнее, у осколков вулканического стекла очень острые края. Порезаться – раз плюнуть! Не, а эти вожди маори, мать их! Знать, не до конца доверяют хвалёному «табу». Вон, целую «полосу препятствий» насыпали – для пошлой перестраховки… Это дело понятное. Простой-то народ ходит босиком, ему через эти осколки очень сложно перебраться, а у властной элиты завсегда обувка – на толстой подошве – найдётся в загашнике. Логика железобетонная и надёжная, ей и в двадцать первом веке умные пацаны пользуются – с неизменным успехом…
– Обычное стекло! – объявил Егор и начал неторопливо подниматься вверх по склону, негромко хрустя вулканическим стеклом, крошащимся под каблуками его сапог.
Егор лежал на вершине чёрной скалы и очень внимательно, используя для этого подзорную трубу, наблюдал за всем происходящим в деревне маори. Благо восемь-девять десятков ярких и больших костров, горящих внизу, очень действенно способствовали эффективному наблюдению.
«Территория, обнесённая забором, очень приличная по площади», – увлечённо комментировал увиденное наблюдательный внутренний голос. – «Порядка двух-трёх километров квадратных будет. Та сторона поселения, что ближе к океану, явно жилая: хижины – большие и маленькие – под соломенными конусообразными крышами. Сотни полторы-две, может, и больше. Если допустить, что в каждом таком строении проживает семья из пяти-шести человек, то это получается… Очень большая деревня – получается… За жилой зоной располагается складская: длинные такие сооружения – барачного типа – под низкими двухскатными крышами, покрытыми всё той же соломой и пальмовыми листьями. За складской зоной имеет место быть нечто, что можно с некоторой натяжкой назвать громким термином – «городская площадь». Практически квадратная площадка общей площадью как, наверное, футбольное поле из двадцать первого века. Сейчас там присутствует порядка семи-восьми сотен дикарей разного пола и возраста… Орут что-то радостное, некоторые даже пританцовывают, мать их… Так, а где же здесь располагается местный острог для содержания пленных?
Сзади послышалось нетерпеливое покашливание, и недовольный голос Ваньки Ухова абсолютно невежливо заявил:
– Александр Данилович, вы же совсем не туда смотрите, растуды его в качель… Ниже, ниже глядите! Прямо под нашу скалу, под обрыв, то есть…
Внизу, прямо под ними, обнаружилась ровная каменистая площадка, на которой стояла одинокая хижина под двускатной соломенной крышей. А вся площадка была отчерчена и ограничена (других слов и не подобрать) от остальной территории поселения белым полукругом – с радиусом, примерно, в сто двадцать метров. От этой хижины до «городской площади», где происходило праздничное туземное действо, было порядка трёхсот пятидесяти метров.
«Белая полоса, наверняка, знак «табу»! – возликовал внутренний голос. – «Вот, он, реальный шанс! А Ванька Ухов-то у нас – умница! Усмотрел-таки! Растёт, растёт, парнишка…».
– Ладно, лезем вниз, – решил Егор, разматывая бухту верёвки. – Вон там, в обрыве, имеется треугольная широкая выбоина, невидимая этим ублюдкам. Тридцать пять метров – и не высота совсем, а так, приятная прогулка… Васильев и Ерохин, снимайте с плеч бочки с порохом. Как это – зачем? Вы, соратники, здесь останетесь. Надо же кому-то будет – вытягивать наверх благородную Гертруду Лаудруп… Эх, знать бы ещё, что там внизу за праздник такой у этих несимпатичных маори. Не любопытства ради, а сугубо для пользы дела…
– Дык, массовые людоедские свадьбы, господин командор, – браво доложил Ухов, которому Егор, прежде чем заняться Санькиной верёвкой, передал подзорную трубу. – Наблюдаю порядка десяти-двенадцати пар брачующихся… Может, Александр Данилович, испортим праздник местным басурманам? В смысле, по полной и жёстокой программе? Так испортим, чтобы они лет двести-триста помнили, каково это – человечину вкушать…
Глава двадцать первая
С десяток испорченных свадеб и одна отпиленная рука
Зрелище, за которым он наблюдал через мощный окуляр подзорной трубы, откровенно завораживало и впечатляло.
Через длинный и узкий коридор, образовавшийся в толпе дикарей, к деревянному помосту, на котором стояли какие-то очень важные, разодетые и упитанные личности («Ну, всё, как и у нас, в славном двадцать первом веке!» – не удержался от очередной насмешливой реплики вредный внутренний голос), приближались, взявшись за руки, порядка десяти пар молодых юношей и девушек, щедро украшенных пышными венками из разноцветных и ярких цветов.
По углам помоста горело четыре высоких костра, поэтому всё происходящее там было отлично видно.
Семь рослых и плечистых мужчин ритмично стучали – и ладонями и специальными толстыми палками – в разнокалиберные тамтамы, ещё несколько маори отчаянно дули в большие, сильноизогнутые морские раковины. Танцоры обоих полов, украшенные вне всякой меры всевозможными птичьими перьями, закружились в вычурных ритуальных танцах…
«Прав, ведь, Ухов-разгильдяй, всё это очень похоже на сезонные массовые свадьбы», – нехотя резюмировал справедливый внутренний голос. – «У нас же на Руси (восемнадцатого века, ясен пень!) тоже принято свадьбы играть в определённое время года: осенью – после сбора урожая, или, наоборот, на Масленицу. Ну, и у этих маори, наверное, существуют сезонные особенности – в плане бракосочетаний… А местные туземцы вполне и ничего – касаемо внешнего вида. И не подумаешь, что они, на самом-то деле, являются свирепыми и безжалостными людоедами. Некоторые из них, даже, слегка напоминают классических испанских мачо – высокие, стройные, с гладкими и блестящими чёрными волосами. Правда, встречаются и низкорослые, очень коренастые особи, внешне сильно смахивающие на обычных вест-индийских мулатов с достославных карибских островов…».
Егор засунул подзорную трубу за голенище сапога, подошёл к бочонкам с порохом, поочерёдно поставил их на попа, острым кончиком ножа проделал в днищах отверстия нужного диаметра и требовательно посмотрел на Васильева:
– Ну, сержант, чего ждёшь? Давай-ка мне длинные зажигательные шнуры!
Внимательно осмотрев первый шнур, Егор одобрительно хмыкнул, вставил его конец в проделанное отверстие, а оставшуюся часть шнура расположил спиралью на плоскости дна бочонка. После этого он достал из кармана короткого походного сюртука пригоршню мелких медных гвоздей, и с помощью базальтового булыжника, подобранного по дороге на склоне скалы, аккуратно закрепил гвоздиками шнур на днище.
– Славный получается подарок для новобрачных! – резюмировал Егор результат своей работы.
Покончив с аналогичным оснащением второго бочонка, он властным жестом подозвал Ухова:
– Иван, ты верёвку уже опустил вниз? Хорошо её закрепил? Ладно, верю, молодец… Тогда ладони тщательно обмотай какими-нибудь тряпками, ручные гранаты надёжно закрепи на поясе, после этого бочонок с порохом пристраивай за спину и аккуратно спускайся вниз. Там жди меня и наружу – ни в коем случае – не высовывайся, знаю я тебя…
Дожидаясь, пока Ванька приготовится к спуску, Егор снова достал из-за голенища сапога подзорную трубу и принялся с интересом наблюдать за праздником маори, который, похоже, уже входил в стадию, обозначаемую в русской интерпретации примерно так: – «А теперь, дорогие гости, пожалуйте к нашему столу! Отведайте, что Бог послал!».
Юноши и девушки, украшенные многочисленными цветочными венками, разместились на помосте – рядом с пёстрой кучкой важных и вальяжных типов. А из ближайшего складского барака шустрые слуги, одетые только в короткие набедренные повязки, стали выносить – под одобрительные вопли остальных туземцев – большие деревянные подносы, заполненные крупно-нарубленными кусками ярко-красного мяса и буровато-серыми внутренностями.
К подносам тут же выстроилась длинная и извилистая очередь, состоящая только из мужчин. Причём, никакой толчеи и суматохи не наблюдалось, по-видимому, каждый маори чётко знал своё место и без очереди за угощением не лез. Туземец, получивший законную долю, отходил к одному из костров, где его уже ждали женщины, старики и дети. Женщины ловко насаживали куски мяса и субпродукты на толстые деревянные прутья и размещали их рядом с жарким пламенем. Вот, над одним из костров подвесили бледную человеческую ногу…
«Мать их всех, да, побольнее!», – грязно выругался запоздало прозревший внутренний голос. – «Это же они, уроды законченные, поедают утренние трупы! Кстати, братец, тем мордам, которые расположились на помосте, мертвечины что-то не предлагают. Может, эти важные господа ждут свежатины, то бишь, парного мяска?
