– А раньше боялась, – напомнил Илья.
– Да… Думала, меня пугаться будут. – Настя вымученно улыбнулась, прикоснувшись кончиками пальцев к шрамам на щеке. – А тут гляжу – ничего. И внимания никто особо не обращает. Поедем, как дела закончим?
– Какие дела? – не понял Илья.
– Дашка вон, кажется, замуж собирается…
– Не отдам.
– Почему?
– А вот так и не отдам! – обозлился Илья. – Вон как она звездой сегодня светилась! На весь ресторан! А этот босяк Яшка кто?!
– Моего брата старший сын! – отрезала Настя. – Первый в хоре баритон, вторая гитара. На ногах стоит, весь Конный рынок его знает, а парню семнадцати нет. Что тебе еще надо?
– Ну, не знаю, поглядим… – проворчал Илья. – Что-то он сватов засылать не торопится.
– Не торопится, потому что ты ему запретил. Дождешься, что Дашка с ним сбежит.
– Вот им обоим и тебе тоже! – Илья сложил сразу два кукиша, поднял глаза на жену, увидел, что она улыбается, и сердце немного отпустило.
Он встал, разделся, полез под одеяло. Минуту спустя Настя улеглась рядом, и Илья, закрыв глаза, прижался щекой к теплым волосам. Вполголоса сказал, сам не зная зачем:
– Сволочь я у тебя.
– Ну, с ума сошел, ей-богу… Пьяный ты, что ли, Илья? Что с тобой сегодня? – Настя обняла его, снова погладила, как мальчишку, по голове. – Успокойся и спи, ради бога. Ты ведь и вправду устал, из-за Дашки беспокоился, что я – не вижу? Надо было мне с вами ехать, только вот Илона… Спи, спи, Илюша. Спи, завтра все пройдет.
Ничего она не знала… Приподнявшись, Илья хотел было сказать жене еще что-то, но усталость навалилась чугуном, он уронил голову на подушку и, уже засыпая, чувствовал ладонь Насти на своем плече. Чувствовал и не в силах был отстраниться.
– О-о-о, сволочь проклятая, гад, ненавижу, ненавижу, убью!!!
Маргитка плакала навзрыд, уткнувшись головой в подушку и изо всех сил молотя по ней кулаками. Рядом сидела Дашка, еще не снявшая своего синего платья. Уже четверть часа она слушала этот поток проклятий, не пытаясь вмешаться. Когда же Маргитка швырнула подушку в открытое окно и по-собачьи завыла на одной ноте: «у-ы-ы-ы-ы-ы-ы…» – Дашка протянула руку и тронула ее за плечо. Маргитка подскочила как ошпаренная и заголосила с новой силой:
– Отстань от меня, дура! Не лезь, не трогай! Чтоб у тебя голова набок свернулась, чтоб ты сквозь землю провалилась, чтоб вы все, проклятые, попередохли! Чтоб мне не видеть вас больше никогда! Ой, пхэнори, да что же я теперь делать-то буду-у-у-у?..
Закашлявшись, Маргитка вцепилась в растрепанные косы и закачалась из стороны в сторону.
– Кто тебя обидел? – спросила Дашка.
Маргитка молча, неистово затрясла головой.
– Мне ты можешь сказать?
Маргитка начала всхлипывать. Дашка погладила ее по руке.
– Ладно, как хочешь. Только не кричи больше, цыгане сбегутся. Водички принести?
– Подожди! – Маргитка вдруг мертвой хваткой вцепилась в ее локоть. – Я уймусь, только ты не уходи! Сядь сюда, со мной!
– Да я тут, тут… – Привставшая было Дашка неловко села на смятое одеяло. – Сколько захочешь, столько и буду сидеть. Ты, если надо, плачь, только не на весь дом. Зачем всем знать?
– Твоя правда.
Маргитка старательно высморкалась в полотенце, встала, высунулась в окно. Ветви старой ветлы доставали до подоконника, по поникшим листьям барабанил дождь. Маргитка подставила ладони под холодные капли, протерла лицо, вернулась на постель.
– Скажи, Дашка, это… это плохо, стыдно? Что я одного цыгана больше жизни люблю?
– Что ж тут стыдного?
– А если голову совсем потеряла?
– Да это тоже не беда. – Дашка подняла ноги на кровать, обняла колени руками. – Он тебя обидел?
– Да! Ненавижу я его!
– А сказала – любишь. – Дашка задумалась. – Если любишь, то ненавидеть нельзя, наверное…
– Да? А если он… если он… – Маргитка задохнулась от возмущения. – А если он меня плохими словами назвал всякими, а? Тогда что?
– Ну, дурак, значит. – Дашка помолчала. – А что, простить совсем не можешь?
– Да ведь и я ему тоже наговорила… – вздохнула Маргитка, вытирая кулаком распухший нос.
Дашка улыбнулась.
– Что же, этот цыган из наших?
– Ну-у… – настороженно протянула Маргитка.
– Не скажешь?
– Нет!
– Да что ты взбрыкиваешь? Как хочешь. Клещами я тяну из тебя?
Дашка встала, начала расстегивать платье. Маргитка подошла помочь ей. Лицо ее стало напряженным: она собиралась с мыслями.
– Слышишь, Дашка… Попросить тебя хочу.
– Говори, – отозвалась из-под платья Дашка.
– Сделай только так, как я скажу. Сейчас мы с тобой спать ляжем, а утром я потихоньку из дома уйду. Ты подождешь, пока наши внизу соберутся, – только все-все, до единого! – и скажешь, как будто просто так… Вот что скажешь: «На Калитниковском сегодня солнышко, можно зябликов ловить». Запомнила? Кому надо – поймет. А если спросят, к чему ты об этом, говори: «Маргитка так сказала».
– А если дождь будет? – улыбнулась Дашка.
– Не будет никакого дождя! – Вскочив, Маргитка кинулась к окну. – Вон там просветы уже, небо чистое! Все запомнила, не спутаешь? Скажешь так?
– Скажу, не волнуйся. Все сделаю, как надо. – Дашка наконец разделалась с платьем и аккуратно повесила его на спинку стула. – А сейчас, сделай милость, ложись. Не выспишься, да еще зареванной окажешься, тебя твой цыган завтра испугается.
– Да, да… – Маргитка нырнула под одеяло. Закинув руки за голову, вспомнила: – Как ты пела сегодня – восторг… Ни одна из наших кобыл так не сможет. Спой сейчас что-нибудь, а?
– Люди спят.
– Потихоньку! Вот эту спой, которую ты с Ильей… с твоим отцом. «Тумэ, ромалэ». Вот я дура, подушку выкинула, как же теперь…
Маргитка свернулась уютным клубочком, закрыла глаза. Дашка на ощупь нашла подоконник, села на него, запела вполголоса. И пела, борясь с душившей ее зевотой, до тех пор, пока с постели не донеслось ровное, умиротворенное сопение.
Глава 11
Нижнюю комнату Большого дома заливало солнце. Оно било в окна слепящими столбами, словно стремясь наверстать вчерашнее, и на полу лежали длинные пятна света, испещренные тенями ветвей. За раскрытыми окнами носились стрижи, в ветвях акации с писком дрались воробьи. Подоконники покрывал тополиный пух. Шел второй час дня, но уставшие ночью цыгане не спешили выходить из комнат. Заспанный Илья обнаружил внизу лишь Кузьму, сидящего по-турецки на полу и сердито подшивающего обрывками кожи старый валенок. Кожа была тоже старая, протыкаться не хотела, то и дело рвалась. Кузьма злился, чертыхаясь, хлопал валенком об пол (тот в ответ мстительно выбрасывал клубы пыли), начинал все сначала. Услышав скрип двери, он спрятал было валенок за диван, но, увидев входящего Илью, вытащил снова.
