– Не было там никакой бабы, – подал с места голос Малюта Скуратов. – Я лично посты проверял! Не было там никого, кроме охраны и дежурной кассирши.
– А кассирша в это время чем была занята? – прищурив глаза, поинтересовался Пронин.
– Так она это… гроши посетителю выдавала. Новенькая кассирша Анфиска Козырева давеча клиента по неопытности обсчитала, вот они там втроём и разбирались.
– Втроём?
– Ну да – втроём: кассирша, обобранный клиент и Анфиска.
– И что потом было? – не отставал Пронин.
– Потом я на крыльцо вышел, а дальше бах, бабах…! Ну, дальше вы и сами знаете, что попусту воздух колебать.
– Значит, на момент покушения в банке находилось три женщины, – задумчиво произнёс Гуров. – Это Анфиса Козырева, дежурная кассирша – если не ошибаюсь, Варенька Кузмина – и рыжеволосая девушка, которая при проверке оказалась офицером службы безопасности Высшего Совета. Я её застал возле открытого окна, из которого был сделан выстрел, – пояснил Гуров.
– Так может, она и стреляла? – вновь подал голос Меньшиков.
– Это исключено, – уверенно парировал сыщик. – Она была прислана Высшим Советом нам в помощь.
– Вы в этом, полковник, твёрдо уверены?
– Да, господин Романов. Твёрдо! Она назвала пароль и свой оперативный псевдоним. Она не стрелок.
– Как будто не бывает двойных агентов! – хмыкнул Малюта и покосился на начальника строительства.
– Кузьмина работает в банке со дня его основания, – продолжил рассуждать вслух Гуров. – Мы её тщательно проверяли, и она вне подозрения.
– Анфиску Козыреву Вы тоже тщательно проверяли? – с невинным видом поинтересовался думный дьяк Никита Зотов. – Она тоже вне подозрения?
– Проверяли, – смутился Гуров, – но результатов проверки я не видел, видимо, ещё не пришли.
– Получается, что Вы, полковник, без проверки допустили человека к исполнению обязанностей? – повысил голос Романов.
– Моя вина! – поник головой сыщик, – Я просмотрел, замотался… но я себя не оправдываю! А где сейчас находится Козырева?
– Перед совещанием мне стало известно, что она подала заявление об увольнении по собственному желанию, – подал голос молчавший до сего момента директор банка.
– Надеюсь, Вы её ещё не депортировали в «тонкий мир»? – не веря в удачу, тихо промолвил сыщик.
– Я ещё не подписал её заявление, и потом: депортация идёт после того, как кадровики перешлют заявление сотрудника в Управление кадров Высшего Совета…
– Пётр Алексеевич! – перебил директора банка Гуров. – Прикажите секретарю вызвать в вашу приёмную Анфису Козыреву, и пусть секретарь обязательно скажет, что вызов связан с её заявлением.
– А это ещё зачем?
– Тогда она обязательно придёт! Обязательно! Вот увидите.
– Хм, ладно, полковник, будь, по-твоему. Эй! Как там тебя! Джулька! Вызови мне срочно Анфиску Козыреву, да скажи этой крале, что вызываю я её по поводу увольнения. Поняла? Тогда действуй.
– Я в приёмную! – засуетился сыщик.
– Я тоже, – сквозь бинты пробубнил Соловей Разбойник.
– Тебя-то, беззубого, куда несёт? – усмехнулся Малюта.
– У меня, кроме зубов, ещё и руки есть! – обиделся Соловей. – Неужели я подстраховать не смогу?
– Ладно, герой! – махнул рукой Пётр. – Иди, хуже уже не будет.
Анфиса Козырева вошла в приёмную уверенным шагом с высоко поднятым подбородком.
– Ишь, как спину прямо держит! – на мгновенье залюбовался женщиной сыщик. – Правильно Романов сказал: краля!
Ничего не подозревающая Анфиса в этот момент действительно была хороша: гофрированная цвета спелой вишни юбка с широким поясом, и бледно-розовая блузка с умеренно распахнутым воротом были черноволосой женщине очень даже к лицу. Сделав несколько шагов по направлению к столу секретаря, Козырева поймала испуганный взгляд Джульетты, на мгновенье замерла, а потом резко развернулась.
– Назад пути не будет, – глядя прямо в чёрные цыганские глаза, произнёс Гуров и широко развёл руки. Анфиса удивлённо вскинула соболиные брови, покосилась на демонстративно вставшего в дверном проходе травмированного Соловья Разбойника и всё поняла.
– У меня к Вам только один вопрос, – прошептал на ухо растерянной женщине сыщик. – Как называются ваши духи?
– Зачем Вам это? – горько усмехнулась красавица.
– Надо! – наседал полковник. – Для дела надо.
– «Жди меня»! – тихо произнесла она и отчего-то зарделась.
– Чудное название! – тоном записного сердцееда произнёс Лев Иванович. – Чего не скажешь о его букете – уж больно резок. Арестовать! – отдал приказ полковник и решительно направился в кабинет начальника строительства.
Как сыщик и обещал – последнее слово в этой непростой истории осталось за ним.
Глава 6
Любо братцы любо или производственные перипетии квартала кладоискателей
Ковыльная степь покорно стелилась под конские копыта, а летний, наполненный вечерней прохладой и горьковатым запахом полыни ветерок приятно освежал разгорячённые боем лица бойцов. Под вечер случилось то, чего так опасался батька. Будённовский разъезд появился из балки неожиданно. Фигуры всадников в остроконечных шлемах на минуту застыли на фоне закатного болезненно красного солнца, а потом, перехватив пики, с гиканьем устремились на отряд «особо доверенных хлопцев», которых батька лично подбирал для этой дюже секретно операции.
Силы были примерно равными, но в отряде у батьки был ещё небольшой обоз – две наполненные мешками и заботливо укрытыми рогожами от чужих взглядов телеги, да тройка вьючных лошадей с перемётными сумами. Из-за этого обоза Нестор и затеял свою секретную операцию. В это самое время его «крестьянская армия» должна была ударить «красным» во фланг. С точки зрения военной стратегии – операция бесполезная и заведомо проигрышная, но задумка батьки была в том, что командование Первой конной поверит в то, что махновцы пошли на прорыв и, сосредоточив основные силы в точке удара, не станет отвлекаться на всякие мелкие глупости типа патрулирования.
Глядя на несущихся конармейцев, Нестор тихо сквозь зубы выматерился, привычно выхватил из ножен шашку и, ударив в конские бока шпорами, поскакал навстречу будённовцам. Он даже не обернулся потому как знал, что все его хлопцы, за исключением приставленных к обозу караульных, так же как и он, пригнувшись к конским гривам, с шашками наголо несутся вслед за ним навстречу неизвестности.
Бой был коротким и яростным: две дюжины развёрнутых в боевой порядок конников схлестнулись под лучами нежаркого закатного солнца, и степь на короткое время наполнилась лязгом сабельных ударов, хрустом разрубаемых костей, ржанием смертельно раненых лошадей и глухими хлопками револьверных выстрелов.
Военное счастье в этот раз было на стороне батьки. Второй раз сходиться не пришлось: смерть скоро и страшно собрала свою кровавую дань и вместе с солнцем скрылась за горизонтом.
– Батько! – обратился к нему ещё не отошедший от горячности боя ординарец Петро по прозвищу Дуля. – Батько! Там хлопцы двух раненных «краснюков» нашли! – и Дуля указал окровавленной саблей в сторону заката. – Что прикажешь с ними делать?
– Петро! – скрипнул зубами Махно. – Ты у меня лазарет бачив?[1]
– Не бачив! – покрутил головой Дуля.
– Так что же ты, дурья башка, мэнэ пытаешь?
– Всё понял, батько! – чему-то обрадовался ординарец и ускакал на закат. Через пару минут летний ветер вместе с горьковатым полынным запахом донёс до Нестора хлёсткий звук двух винтовочных выстрелов.
– Всё равно бы померли, – оправдывал себя Нестор. – Да и секретность соблюсти треба[2].
Когда остатки отряда собрались возле обоза, то выяснилось, что Охрим Криворотько, Василь Завируха и Миколо Опанасенко уже никогда не сядут в сёдла своих боевых коней.
– Прими, Господи, их в Небесную сотню! – произнёс Махно и размашисто перекрестился.
– Похоронить бы их надо по-людски, батько, – глухо произнёс чубатый перепачканный кровью хлопец, которого все в отряде звали не иначе, как Незамай. Незамаю будёновская пуля отстрелила мочку левого уха, и теперь он за неимением бинта прижимал к голове расшитый петухами рушник, который вместе с парой вышитых рубах и четвертью первача третьего дня экспроприировал в попавшемся на пути «крестьянской армии» селе, куда его и ещё десяток бойцов батька посылал за провиантом. Добытый провиант и самогон Незамай сдал фуражирам, а рушник и рубахи оставил себе «на память».
– Похороним, – глухо произнёс Нестор. – Обязательно предадим земле наших павших товарищей… по-христиански похороним, но не здесь.
Погибших бойцов положили поперёк сёдел и привязали ремнями, самих лошадей с траурной поклажей привязали к телегам, после чего тронулись в путь. Заветного кургана они достигли уже поздно вечером. Махно приказал бойцам спешиться, после чего, ослабив коню подпругу, стреножил его и оставил пастись.
