– А никто и не предлагает уродовать готовую программу, – подал голос думный дьяк Никита Зотов. – У тебя, девонька, да у Ваньки, мужа твоего, остались черновые наработки? Не может быть, чтобы в ваших компьютерных закромах ничегошеньки не было! Ты, ясноглазая, поищи, авось чего-нибудь да и отыщешь.
– Я даже искать не буду! – отозвалась Флэшка. – Я свои «закрома» как пять пальцев знаю! У меня на «склад» два черновых варианта программы сброшены! Правда, в одном графика отличается от оригинала, но зато в другом почти всё то же самое, только диалоги и звуковой фон другие.
– Вот и славно! – с довольным видом потирая руки, произнёс думный дьяк.
– Что-то я тебя, Никита, никак не пойму, – нахмурился Пётр. – Ты о чём речь ведёшь?
– Зато я, кажется, понял! – хлопнул ладонью об стол Брюс. – Господин Зотов предлагает воспользоваться рекомендациями консультанта-эксперта широкого профиля. И не просто воспользоваться, а довести игровую ситуацию до абсурда, так сказать, воспользоваться известной русской поговоркой «Научи дурака богу молиться, он и лоб себе расшибёт». Я прав, господин Зотов?
– Прав, Яков Виллемович! Хоть ты и басурманин, и чернокнижник, а голова у тебя светлая, и мысль мою ты, как сокол уточку, ещё в полёте словил!
– И чего мы этим добьёмся? – насупил брови Пётр. – Обострим отношения с Высшим Советом – и только!
– Может, обострим, а может, и нет! – сверкнул белозубой улыбкой Алексашка. – Посуди сам, государь! За что нас анафеме предавать? Мы покорность выразили, ошибки свои признали, и за тринадцать дней и ночей исправили, а что чуток «палку перегнули», так это от излишнего усердия. За это только пожурить можно, но никак не с должности снимать.
– Может быть, может быть, – задумчиво произнёс Пётр, по-мальчишески покусывая жёлтый от никотина ноготь на большом пальце. – Премудрые! За тринадцать дней справитесь? – обратился он к программистам.
– Ну, не знаю… – неуверенно протянул Спанч.
– Справимся, государь! – заверила Романова Флэшка и лягнула под столом супруга.
После этого довольный Романов хлопнул в ладоши и приказал подать прямо в рабочий кабинет вина и закусок. Дальнейшее действо сильно напоминало сюжет известной картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». До самого рассвета из кабинета начальника строительства раздавался хохот и звон бокалов. Флешка и Спанч только успевали делать пометки в своих блокнотах.
А когда первые солнечные лучи весело заиграли на хрустальных бокалах, Романов налил по последней и произнёс тост:
– Ну, други мои верные, опрокинем по последней чарке за нашу удачу и ваши светлые головы!
Все участники совещания с удовольствием выпили и захрустели закуской.
– Сегодня для всех присутствующих объявляю выходной, – объявил Пётр. – Мы все славно поработали, теперь отоспимся, и с завтрашнего дня начнём реализацию нашего плана. Особо надеюсь на вас, Премудрые! – с теплотой в голосе произнёс Пётр. – Не подведите!
– Не подведём, Пётр Алексеевич! – хором ответили супруги. – Будете очень даже довольны!
На тринадцатый день, ранним утром, Иванов, как и обещал, снова появился в приёмной начальника строительства.
– Добрый день, господин Романов. Надеюсь, Вы и ваши люди готовы к инспекционному просмотру программы «Клад батьки Махно»?
– Готовы, господин консультант-эксперт широкого профиля, – улыбнулся Пётр. – Можете проверять!
….В чисто побеленную хату вбежал атаман. На его просветлённый лик спадали пряди чисто вымытых волос, а белозубая улыбка говорила, что дела у батьки ладятся.
– Нестор! – бросилась на грудь атамана молодая морячка. – Дождалась я тебя! Все говорили, что ты сгинул в тюльпановых степях, а я не верила. Ждала я тебя! Ждала!
– Не такой я человек, чтобы ни за что ни про что в лазоревой степи сгинуть! – глухо произнёс атаман, уклоняясь от поцелуя. – Не время сейчас, коханая![11] Не время!
– Да когда же нужное время-то наступит? Истосковалась я! Только и вижу тебя, любимый, когда в бою поранят, или с обозом конфискованного добра домой завернёшь, чтобы мне платочек аленький подарить.
– Верь, коханая моя, наступит день, когда угнетённое крестьянство встанет с колен, и тогда мы на всей Украине организуем новое самостийное государство! Государство без угнетателей и угнетённых, без «белых» и без «красных», без помещиков-кровососов и без прочих сволочей!
– Да что же это за государство такое будет, сокол мой ненаглядный?
– Это будет крестьянское государство, где каждый свободный хуторянин будет возделывать свою землю и…
– И что дальше?
– Дальше я ещё не додумал, – вздохнул Махно и погладил дивчину по голове. – Но я эту думку обязательно додумаю! Как только победим, так сразу и додумаю! А нынче недосуг. Слишком много ещё на земле нашей бедных и угнетённых. Много дел предстоит переделать, чтобы каждому хлеборобу его кусочек счастья достался. Погляди в окно! Видишь, на майдане обоз с золотом буржуйским стоит?
– Вижу, любимый! А что, телеги и взаправду золотом полны?
– Взаправду, коханая! Много слитков золотых, и серебра много, и золотых монет царской чеканки не счесть, да только бедных и голодных в наших краях ещё больше.
– Так раздай ты эту казну хуторянам нашим, и соседние сёла осчастливь! То-то радости будет!
– Я поначалу так и хотел, – задумчиво почесал затылок атаман. – Да только думаю, что не ко времени это будет: налетят на Гуляй-Поле «белые» или будёновцы, холера их побери, и отымут у крестьянина и золото, и серебро, и монеты царской чеканки. Я так кумекаю, что лучше всё это добро до поры до времени надо припрятать. Оно так сохранней будет, а деньги мы хуторянам потом раздадим, когда государство наше самостийное организуем. Веришь ли ты, коханая, мне?
– Верю, ненаглядный, мой, да и как же тебе не верить? – и морячка припала к атаманской груди.
Ковыльная степь покорно стелилась под конские копыта, а летний, наполненный вечерней прохладой и горьковатым запахом полыни ветерок приятно освежал разгорячённые боем лица бойцов. Под вечер случилось то, чего так опасался батька. Будённовский разъезд появился из балки неожиданно. Фигуры всадников в остроконечных шлемах на минуту застыли на фоне закатного болезненно красного солнца, а потом с гиканьем устремились на отряд «особо доверенных хлопцев», которых батька лично подбирал для этой дюже секретно операции.
Силы были примерно равными, но в отряде у батьки был ещё небольшой обоз – две наполненные мешками и заботливо укрытыми рогожами от чужих взглядов телеги, да тройка вьючных лошадей с перемётными сумами. Из-за этого обоза Нестор и затеял свою секретную операцию.
В это самое время его «крестьянская армия» должна была ударить «красным» во фланг. С точки зрения военной стратегии – операция бесполезная и заведомо проигрышная, но задумка батьки была в том, что командование Первой конной поверит в то, что махновцы пошли на прорыв и, сосредоточив основные силы в точке удара, не станет отвлекаться на всякие мелкие глупости типа патрулирования.
Глядя на несущихся конармейцев, Нестор тихо присвистнул, удобней перехватил за угол пуховую подушку и, ударив в конские бока шпорами, поскакал навстречу будёновцам. Он даже не обернулся, потому как знал, что все его хлопцы, за исключением приставленного к обозу караульных, так же как и он, пригнувшись к конским гривам, несутся вслед за ним навстречу неизвестности.
Бой был коротким и яростным: две дюжины развёрнутых в боевой порядок конников схлестнулись под лучами нежаркого закатного солнца, и степь на короткое время наполнилась руганью и глухими ударами. Дрались отчаянно, но военное счастье в этот раз было на стороне батьки. Второй раз сходиться не пришлось, будённовцы, покидая запорошённое пухом и перьями место скоротечного боя, поспешно вместе с солнцем скрылись за горизонтом.
– Батько! – обратился к нему ещё не отошедший от горячности боя ординарец Петро по прозвищу Дуля. – Батько! Там хлопцы цельный мешок с чупа-чупсами сыскали, наверное, «краснюки» обронили, – и Дуля указал уже развёрнутым чупа-чупсом в сторону заката. – Что прикажешь с ними делать?
– Петро! – скрипнул зубами Махно. – Ты у меня холодильник бачив?
– Не бачив! – покрутил головой Дуля.
– Так что же ты, дурья башка мэнэ пытаешь?
– Всё понял, батько! – обрадовался ординарец и ускакал на закат. Через пару минут летний ветер вместе с горьковатым полынным запахом донёс хохот и беззлобную ругань бойцов: хлопцы весело делили сладкий трофей.
– Всё равно бы засохли, – оправдывал себя Нестор. – Время сейчас такое: либо мы их, либо их кто-то другой их съест.
Когда остатки отряда собрались возле обоза, то выяснилось, что Охрим Криворотько, Василь Завируха и Миколо Опанасенко уже никогда не сядут в сёдла своих боевых коней, потому как в бою будёновцы выбили их из сёдел, и кони, почуяв свободу, закусив удила, ускакали в бескрайнюю ковыльную степь.
