сюда. А Настя тихо вздохнула и равнодушно отвернулась к выходу.
Они вышли на улицу и под светом фонарей, отмахиваясь от мотыльков и мелких мошек, пошли к парковке через небольшую площадь.
Мирон не решался заговорить о чём-то ещё, находился в каком-то ступоре. Сомнения ворочались неприятной тяжестью. Как умело эта женщина использовала всех. Возможно, Шакринская была права – Настя манипулировала им, чтобы вызвать ещё более серьёзный интерес к себе. Но факты никак не стыковались: она не могла знать, кто он на самом деле, когда они познакомились.
Настя безучастно молчала, и Мирон, наконец, решился заговорить:
– Поделись, что там за теория насчёт женщины-праздника?
Настя снисходительно улыбнулась:
– Утомительно вести околопсихологические беседы.
– Просвети. Ведь я для этого с тобой встречаюсь,– бесстрастно пожал плечами он.
– Как хочешь…– скептически ухмыльнулась она, будто нисколько не поверила ему, и заговорила, как лектор:– Что нужно среднестатистическому мужчине? Ему нужна женщина, которая не создаёт проблем, не вмешивается в его великие дела, с которой он везде, как на отдыхе: и в постели, и в гостях. А когда её нет рядом, к ней хочется вернуться… Ему важно чувствовать, что он её защитник, герой, что значим и главный во всём. Тогда он охотно даёт женщине всё, что ей нужно: заботу, ласку, материальные блага. И даже то, что никогда не даст другой, будь та намного красивее или богаче.
– И ты создаёшь такую иллюзию?– пренебрежительно дёрнул бровью Мирон.
Она прищурилась, будто хотела бы уколоть, да не стала.
– Да, я умею создавать такую иллюзию. Тебе ли спрашивать об этом?
И всё-таки уколола.
– Зачем?– остановился Мирон, почувствовав себя более оскорблённым, чем на первом обеде с ней.
Настя тоже замедлила.
– Чтобы иметь лёгкие необременительные отношения. Я могу быть праздником для того, кого желаю, но эта опция работает ограниченное время.
«И как столько цинизма умещается в этом хрупком создании? Наверное, я под каким-то дурманом, но не верю… не вижу я в ней этой холодной беспринципности… Или что это ещё?»
– И ты получаешь от этого удовольствие?– с сомнением хмыкнул он.
Настя поводила глазами по площади и задумчиво ответила:
– Знаешь поговорку: «Хорошо там, где нас нет»? Романтика, страсть – это временные явления. Я пользуюсь ими всё то время, пока они действуют. И ухожу, когда начинают иссякать.
– Убегаешь,– заключил Мирон.
– Ухожу по-английски,– настойчиво подняла палец вверх она.
– Всё равно не понимаю…
– Мужчины не хотят бороться с тем, что не знают, как одолеть. Женщина-праздник намного удобнее. С ней не скучно, не надо озадачиваться её настроением, подстраиваться под неё, выводить из депрессии. Чем проще, тем лучше.
– Но на самом деле ты не праздник,– со скрытой растерянностью рассудил Мирон.
– Я – не праздник. Я – это регулярная работа. Со мной нельзя расслабиться, потому что вытреплю все нервы,– с беззастенчивой самокритичностью выдала Настя, неожиданно оглянулась и ткнула его пальцем в грудь.– А такому, как ты, нужна спокойная распланированная жизнь, чтобы всё на своих полочках, полная предсказуемость, и всё подчинено определённому порядку. Когда тебя выбрасывает из привычного ритма, ты шокирован и расстроен… И разочарован…
Последние слова были прямо в точку. От этого стало ещё больше не по себе. Определённо, он был разочарован этим вечером, а ведь ожидал совершенно другого результата.
– Я тебя отвезу,– сухо сказал он и открыл машину с брелока.
– Не нужно меня отвозить,– вежливо отказалась Настя, накидывая сумочку на плечо.– Я сама справлюсь.
– Стоит ли справляться, когда есть, кому помочь?– взглянув на часы, заметил он.
Она грустно улыбнулась, а потом подошла к нему, положила свои хрупкие ладошки на его грудь и мягко проговорила:
– Знаешь, мне некому помочь: ни тебе, ни родным, ни другим мужчинам, ни друзьям, ни подругам – у меня есть только я. Потому что когда у кого-то меняются настроение и приоритеты, то от несбывшихся ожиданий, которые ты связывал с этим человеком, просто волком выть хочется. Но, к счастью, у меня всегда есть я, которая спасёт в любой ситуации. Так что, спасибо тебе за очень познавательную выставку.
Настя отошла, приложила к губам сложенные вместе пальцы, поцеловала их и, медленно отвернув ладонь, послала ему нерадостный воздушный поцелуй.
– Возвращайся в свою жизнь, Мирон. Я искренне желаю тебе счастья,– печально-ласково улыбнулась она, отвернулась и ушла.
Мирон так и остался стоять у машины, не понимая, что чувствует в этот момент: то ли пустоту, то ли разочарование, то ли непреодолимую тоску по той, кто не оставлял ему от себя ни частички и прощался, будто навсегда.
Теперь вечер казался ещё более испорченным. Мирон и не собирался удивлять Настю или быть клоуном, только хотел немного досадить ей. Но сам оказался повергнут и чувствовал себя так отвратительно, что хотелось напиться.
Уже дома за стаканом виски Мирон сидел перед распахнутым в сад окном, мерно покачиваясь в кресле-качалке и смиренно размышлял. Он не понимал, почему его до сих пор тянуло к такой женщине, словно к двум разным – милой нежной Вере, с которой душа улетала в рай, и Насте – дерзкой, не холодной, но бодрящей и пробуждающей в нём что-то первобытное, ищущее любые средства и возможности заполучить неподвластное разуму. Только ли та химия, что связала их? Или нечто большее?
Сегодня что-то изменилось.
Он никогда не думал о проблемах женщин, как они справляются с делами, зачем они поступают так или иначе… Он ценил самостоятельных и обстоятельных женщин, которые всё в своей жизни решали сами, потому что ему самому некогда было заниматься чужими проблемами. И это вполне устраивало всех.
Но сейчас он думал о Насте: как она справляется с трудностями, что делает, когда случается то, с чем она не может бороться в одиночку… Его безумно интересовало, чем она живёт: достаточно ли зарабатывает, потому что одевалась она неброско, чувства меры и вкуса определённо присутствовали, но гардероб заметно дешёвый. Сегодня она была в том же зелёном платье, что и на первом обеде с ним. А её кофе – это просто яд! С кем проводит время, если у неё никого нет, кто помогает ей. Ведь просить она не любит и не станет, даже если будет очень плохо. В этом она довольно искренне призналась ему. И он верил в это. Немыслимо было настолько притворяться…
«Время уступок прошло», – вспомнил её слова Мирон, сказанные с такой ожесточённостью. Не в тоне, но что-то подобное мелькнуло во взгляде. И несмотря ни на что, его пронизывала уверенность, что Настя не хотела обидеть его, – она защищалась… Именно поэтому ему
