арабская оппозиция нанесет сионистам такой же удар, какой был нанесен сначала армянам, а потом грекам турками[232], когда англичане лишили эти народы своего покровительства. Только с помощью умеренной политики можно было добиться от англичан поддержки и понимания. Именно это имел в виду Вейцман, когда, оправившись от растерянности, вызванной Белой книгой Черчилля, обращался в 1923 г. к Сионистскому конгрессу в Карлсбаде: “Я не стыжусь сказать: мне нечем похвастаться. После установления мандата пройдут годы, прежде чем удастся добиться политического успеха. Тех политических успехов, которых вы хотите, вам придется добиваться своим трудом в Изреэльской долине, в горах и в болотах, а не в кабинетах на Даунинг-стрит”.
Однако даже те его последователи, которые понимали всю важность позиции сдержанности, считали, что Вейцман в своей умеренности заходит слишком далеко. В перерыве между заседаниями Семнадцатого Сионистского конгресса он дал интервью Еврейскому телеграфному агентству. “Я не понимаю и не поддерживаю требования присутствия еврейского большинства в Палестине, — сказал Вейцман. — Большинство не гарантирует безопасности, оно не является необходимой гарантией для развития еврейской цивилизации и культуры. Мир может понять подобное стремление только в том смысле, что мы хотим заполучить большинство, чтобы изгнать арабов”. Это замечание вызвало бурю среди делегатов от всех партий. Они заявили, что подобная позиция ведет к отречению от национальных интересов. Конгресс выразил свое “сожаление” по этому поводу и принял иную, безнадежно запутанную формулировку сионистских целей: “Лишенный родины и очага, стремящийся эмигрировать, еврейский народ желает положить конец своим экономическим, духовным и политическим бедствиям, вновь укоренившись на своей исторической родине путем непрекращающейся иммиграции, и возродить в Эрец-Исраэль национальную жизнь, наделенную всеми характерными чертами нормальной жизни нации”. Однако и это заявление показалось Вейцману неосторожным, и он отказался его принять. Когда же голосованием была утверждена эта формулировка, он подал в отставку.
Примечательно, что впоследствии сионисты предпочли собственной “официальной” формулировке другую, более компромиссную, предложенную директором политического отдела Еврейского агентства Хаимом Ар-лозоровым. Согласно Арлозорову, цель сионизма заключается в развитии “дружеских отношений и сближении между евреями и арабами в Палестине, исходящих из того фундаментального принципа, что ни один из двух народов не должен господствовать над другим или находиться в подчинении у другого, независимо от его численности”. В 1933 г. Бен-Гурион, один из руководителей Еврейского агентства и исполнительного комитета Сионистской организации, на словах продолжал придерживаться этой умеренной позиции. Однако вскоре он ясно продемонстрировал, что не интересуется определением политического будущего ишува, пока евреи составляют в Палестине меньшинство. В понимании Бен-Гуриона, урок погромов 1929 г. заключался отнюдь не в том, что евреи проявили недальновидность и упрямство и не сумели найти общий язык с арабами, напротив: “Мы грешили в этой стране и во всех остальных странах, грешили две тысячи лет, погрязая в слабости. Мы слабы — в этом наше преступление”. Поэтому для Бен-Гуриона первостепенная задача сионизма заключалась в том, чтобы укрепить еврейскую самооборону в Палестине, быстро увеличить численность ишува, потребовать от мандатория выполнения его обязательств, касающихся еврейского национального очага. В конечном счете, осуществление сионистской мечты неизбежно связывалось для него с силой и количеством евреев. “Сможем ли мы в будущем стать большинством?” — вот в чем заключался главный вопрос.
Бен-Гурион не был лицемером. Он не скрывал своей точки зрения ни от арабов, ни тем более от евреев. В 1930-х гг. он не раз прямо излагал свои взгляды тем арабским лидерам, которые хотели с ним говорить. Так, в 1934 г. он вел переговоры с Ауни Абдал-Хади, лидером одной из арабских партий. “Ауни спросил меня, — вспоминал впоследствии Бен-Гурион, — “Сколько евреев вам нужно?” Я ответил: ”Через тридцать лет — четыре миллиона””. Год спустя Бен-Гурион вместе с Моше Шаретом беседовал с Мусой аль-Алами, представителем аристократического рода и советником по арабским делам при верховном комиссаре сэре Артуре Уокопе. Шарет начал разговор в традиционно мягком тоне, сравнил Палестину с заполненным залом, “где всегда найдется еще одно место”, и указал, что в стране всегда сумеют разместиться евреи, желающие иммигрировать, и это не причинит арабам никакого ущерба. В этот момент вмешался Бен-Гурион, заявивший, что незачем вести подобную беседу с таким реалистом, как Муса аль-Алами. Евреям некуда деваться, кроме Палестины, констатировал он, в то время как в распоряжении арабов необъятные и неосвоенные просторы арабского мира. И ему хотелось бы выяснить, могут ли арабы согласиться на создание еврейского государства на территории Палестины и Трансиордании в обмен на поддержку евреями федерации независимых арабских государств. Алами ушел от прямого ответа. Смелость Бен-Гуриона произвела на него впечатление, но он сделал для себя окончательный вывод относительно природы и целей сионизма.
Позиция Бен-Гуриона, однако, была далека от официальной сионистской точки зрения. Вейцман продолжал отстаивать идею паритета. 19 сентября 1936 г. он — снова в качестве президента Сионистской организации — изложил то, что представлялось ему принципиальной основой, и передал проект этого документа в британское Министерство иностранных дел:
“По нашему мнению, евреи и арабы в Палестине должны рассматриваться как две различные общины, две единицы с абсолютно равными правами — эти права не зависят от численности. Мы предложим им это как основу для взаимодействия, с тем чтобы система постоянного паритета была обеспечена гарантиями британской короны”.
Шарет от имени Еврейского агентства поддержал это предложение. Паритет представлялся единственно приемлемым подходом в поисках взаимопонимания со стороны арабов и англичан. До доклада комиссии Пиля, которая через месяц после этого была направлена в Палестину, проблема государственности никогда открыто не обсуждалась. Неудивительно, что из-за всех этих противоречий и нечеткости определений евреи не меньше, чем арабы, испытывали сомнения относительно конечных целей сионизма в Святой земле.
Ответ ревизионистов
Многие арабы и некоторая часть евреев желали как можно скорее определить дальнейшие перспективы. Конечно, иммигрантов из Польши, Румынии и Венгрии — государств, возникших после Первой мировой войны, — которые в 1920-х гг. испытали на себе проявления антисемитизма, подобного дореволюционной российской юдофобии, не устраивала политика постепенности. Им нужна была уверенность в том, что еврейский национальный очаг в самое ближайшее время станет их постоянным убежищем и предоставит им возможности для процветания. Нордау был одним из тех, кто доказывал, что многочисленное европейское еврейство окажется в безопасности, только если ему позволят — и даже помогут — быстро, в массовом порядке переселиться в Палестину, не дожидаясь гарантированного жилья и трудоустройства. Какими бы ни были при этом первоначальные трудности, иммигранты, по крайней мере, сумеют избежать погромов и принесут еврейству статус большинства в Палестине, что обеспечит ишуву важные политические преимущества. Правда, в 1920-х гг. идея сионизма как альтернативы физическому уничтожению
