ее языка уже готовы были сорваться слова возмущения, но Коля посмотрел на нее с таким пронзительным выражением сожаления и досады, что она смешалась.
— Я же не такой дурак, как он, чтобы не понять этого!
Он засунул руки в карманы и чуть отвернулся от нее, словно оглядывал окрестности.
— Хотя и я дурак! — через минуту горько бросил он. — Это у нас фамильное. Но если бы я мог хотя бы предположить, что ты из-за этого…
Он зажмурился, словно от внезапной боли, и покачал головой.
— Не надо, Коля, — мягко сказала она. — Что было, то прошло. Уже ничего не воротишь… Мне Людмила Викторовна сказала, что ты женишься.
— Не женюсь! — отрезал он, и она смутилась от собственной бестактности.
— Извини, я просто думала… — пробормотала она и не договорила.
— Жениться я больше не хочу. — Он выразительно смерил ее взглядом. — Не хочу ни загса, ни лимузина. Не хочу больше покупать свадебное платье, и гадать, понравится оно или нет.
— Мне понравилось, — прошептала она, и глаза ее наполнились слезами.
Она отвернулась от него и быстро пошла вперед по аллее, глядя строго перед собой и пытаясь сдержать выступившие на глазах слезы. Ветер обдувал ей лицо, а она не видела ничего перед собой за их пеленой. Она так часто думала о нем в последнее время, что его появление сегодня в парке не могло быть случайным. Даша не могла прийти в себя от сознания того, что вдруг камнем придавило ей сердце. Она же могла выйти замуж за этого искреннего, пылкого мальчика, а вместо этого связала свою жизнь с нудным сухарем. Да, муж заботится о ней и ее детях как может, но как же это тяжело — жить с нелюбимым!
Коля молча шел рядом, и его большие шаги не давали ей возможности уйти вперед. Она не смотрела на него, но чувствовала, что он думает о том же. Ладонь, которой она взялась за поручень коляски, не выпустив букета, отозвалась болью. Даша остановилась и посмотрела на нее. На пальце блеснули капельки крови.
— Колючки, — сказала она и положила розы на край коляски.
Коля взял ее руку и поднес к своему лицу, словно хотел рассмотреть, но вместо этого прижался губами к ее пальцам.
— Соленая, — сказала он, приблизив к ее лицу свои проницательные черные глаза. — Теперь я знаю, каков вкус разлуки.
Он не отпустил ее ладонь, а другой рукой достал из кармана кольцо. То самое, с маленьким бриллиантом, которое он подарил ей к свадьбе и которое она давно вернула его матери.
Теперь он держал ее правую ладонь двумя руками, удивленно рассматривая ее.
— Ты не носишь обручального кольца?
— Мы не покупали.
— И правильно, — он надел ей кольцо на безымянный палец. — Ты будешь носить только это кольцо. Как я ношу свое.
И он поднял свою левую руку, демонстрируя обручальное кольцо.
— А почему не на правой? — спросила она.
— На правую мне можешь надеть только ты.
Даша вздохнула и отняла руку. Снова взялась за поручни коляски и медленно покатила ее по дорожке.
— Не надо так говорить. Это неправильно…
— А правильно было пытаться отравиться накануне нашей свадьбы?
— Это была случайность. Я бы никогда не сделала этого!
— Я тогда решил, что ты из-за Димки. И только потом, когда узнал про ребенка, понял: ты боялась мне признаться!
Он остановился и затормозил ее движение, взявшись рукой за поручень коляски.
— Ну почему ты не сказала мне, Даша? Почему? Неужели ты боялась, что я брошу тебя? Или потребую избавиться…
— А разве нет? — подняла она голову. — Неужели ты бы захотел еще одного племянника вместо собственного ребенка?
Она снова разволновалась, но у нее не было сомнений в правильности своего поступка.
— Ты спрашиваешь, чего я боялась? Я боялась, что ты окончательно возненавидишь брата. Я встала между вами, как… — она запнулась, не находя подходящего сравнения. — И пусть я рассталась с Димой до того, как дала согласие стать твоей женой, но еще один ребенок — его ребенок! — делал невозможной нашу с тобой совместную жизнь. Неужели ты этого не понимаешь? И избавиться от него я не хотела, это правда. Но и жить с тобой, вынуждая тебя растить еще одного не твоего ребенка, я тоже не могла!
— Ты могла мне соврать, — тихо сказал он и отвел глаза. — Просто соврать. И я был бы тебе благодарен за это.
Даша пораженно смотрела на его упрямый профиль и отчаянно страдала. Внезапно все: боль, стыд, все волнения и переживания последнего года, — точно буря, обрушились на нее, оглушая ее своей тяжестью.
— Я не могла тебе врать, — так же тихо ответила она, понимая наконец истинную причину своего поступка, — я слишком тебя любила…
Слова вылетели сами. Потому что это было правдой, в которую она сама не хотела верить тогда и которую не должна была признавать сейчас. Она была замужней женщиной, а ее муж взял на себя ответственность за ее детей. И если не из любви, то хотя бы из благодарности она не имела права говорить это Коле.
Они стояли, глядя друг на друга. Его черные глаза словно изучали ее лицо. А она смотрела на него снизу вверх с затаенной болью. Коля вздохнул и склонил свою голову к ее макушке. Она закрыла глаза, подавшись навстречу, и несколько минут они простояли так, соприкоснувшись висками и замерев в этой позе нежности и прощания.
Потом он отступил. Она открыла глаза. Они стояли все в том же парке, наполненном детьми, весной и солнцем. Только в воздухе что-то пронеслось. Может быть, новый запах. Кто знает, как пахнет надежда? Он снова посмотрел на нее, и на его лице промелькнула едва заметная улыбка, светлая и грустная одновременно.
— Знаешь, Дашка, я ведь никого в своей жизни не любил, как тебя…
Он повернулся и пошел из парка. А она стояла и смотрела, как стремительно удаляется его высокая фигура и весенние лучи солнца ярко вспыхивают в его коротких волосах…
* * *
Встреча с Колей внесла сумятицу в ее душу. Он был прав, когда говорил, что отвыкать лучше на расстоянии. Стоило Даше встретиться с ним, и ею овладели прежние чувства. Неумолимая память навязчиво воскрешала картины прошлого: их разговоры, совместные планы. Она вспоминала то, что давно следовало забыть, ведь жизнь ее уже изменилась. Изменилась кардинально и навсегда, как сама она полагала. Она проявила силу духа, чтобы сделать ее именно такой, прийти именно к такому положению вещей, но теперь, когда ей все удалось, не ощущала от этого ни радости,
