К серным источникам ходили в обход через город, а затем по дорожке, которая поднималась от Александровского источника по хребту горы, к так называемому Елизаветинскому источнику. Здесь из горы вытекали питьевые серные ключи; к ним лечащиеся подходили со своими стаканами.
Около Елизаветинского источника неожиданно встретили старого родственника — генерала Мосолова из-под Чембара; он сказал, что побоялся оставаться этим летом в своем имении, потому что начались крестьянские волнения вокруг: и в Пензенской, и в Симбирской, и в Нижегородской губерниях. Участились побеги крестьян, и начались жестокие расправы с управляющими имениями.
Мосолов стал бывать в доме Хастатовой. У Екатерины Алексеевны часто собирались по вечерам «на шашлычок». Если приходили только свои, и то полно было народу: брат Александр Алексеевич с семейством, Шан-Гиреи и Петровы, Мосолов и Арсеньева с внуком. Кроме того, постоянно бывали знакомые, чаще всего Верзилины. Они купили себе небольшой дом и жили у подножия Машука. Верзилин только что женился на двадцатисемилетней вдове Марии Ивановне Клингенберг, очень женственной и миловидной. Ее дочь от первого брака, Эмилия, обращала на себя общее внимание своей красотой. У Верзилина была тоже дочь от первого брака — Грушенька.
Верзилин — соратник и сослуживец Ермолова — был дружен в свое время с генералом Хастатовым. Теперь он командовал Волжским полком, который стоял в Горячеводске, и часто навещал Хастатовых.
Мужчины говорили о войне. Александр Алексеевич любил вспоминать свою молодость, когда он служил адъютантом у Суворова.
Екатерина Алексеевна вспоминала геройские подвиги своего супруга Акима Васильевича, как он при Фокшанах был ранен, а «при Рымнике командовал крайним гренадерским кареем[27] правого крыла и отбил со своей частью набег пяти тысяч турок за полчаса».
Генерал Мосолов рассказывал о Бородинском сражении, участником которого он был. Взрослые не обращали внимания на десятилетнего мальчика, который, расширяя огромные глаза, внимательно вслушивался в их разговор.
Часто бывал в доме Хастатовых молодой кабардинец Шора Ногмов. Он отлично говорил по-русски, хотя и с акцентом. Его родным языком был кабардинский, но он знал арабский, турецкий, персидский и абазинский. Все удивлялись блестящим способностям молодого человека и его умению поддерживать разговор.
Рассказывали, что еще с детства Шора Ногмов пристрастился к книгам и за начитанность его сделали в юности муллой. Но Шора оставил сан и стал служить в полковой канцелярии переводчиком — надо было зарабатывать себе на хлеб. Впрочем, он был не только канцеляристом, но впоследствии и учителем, он любил детей.
Когда Шора появлялся у Хастатовых, Миша выходил к гостям. Павел Иванович Петров однажды спросил Шора:
— Объясни, пожалуйста, мне, друг мой, сцену, которую я видел однажды, будучи в Кабарде, — она нейдет у меня из памяти. Из сакли вывели молодого человека в войлочном безобразном колпаке и поставили перед собранием. Одни с презрением отвернулись от несчастного, Другие оскорбляли его…
Шора объяснил:
— Так поступают с человеком, уличенным в трусости.
Кабардинцы — люди храбрые и мужественные, а труса они выводят перед собранием, желая посрамить его публично, чтобы клеймо позора легло на его жизнь. После того как сельчане выскажут свое негодование, они налагают на труса штраф: отнимают у него двух волов, а если их нет, то берут деньгами их стоимость. Этим нарочно почти разоряют беднягу. Но каждый должен помнить, что ему легче умереть, чем прослыть трусом.
Миша внимательно слушал эту историю и никак не хотел уходить.
Шора Ногмов был незаменимым спутником на пикниках, до которых генеральша Хастатова была большою охотницей.
Однажды выехали на пикник в немецкую колонию Каррас «погулять под сенью тополей», как выражался один из дядей. Поехали на линейках, большой компанией, а сзади на телеге везли самовар, вино и провизию. В дороге Миша присоединился к Шора Ногмову, и тот, польщенный вниманием мальчика, рассказал ему несколько местных легенд и преданий.
Пикник в Каррас очень удался, хотя Арсеньева обратила внимание, что на всех улицах стоят палатки пехотинцев, охраняющих немецких колонистов от набегов горцев.
На обратном пути, сидя на одной линейке вместе с другими, Екатерина Алексеевна случайно услыхала, что Шора Ногмов рассказывает Мишеньке об Исмеле Псыго; она тотчас же вмешалась в разговор, утверждая, что не Исмелем Псыго надо называть легендарного юношу, но Измаил-Беем, потому что покойный Аким Васильевич так его называл: он лично знал Измаил-Бея и с ним участвовал в Турецкой кампании вместе с Суворовым. Хастатова рассказала все, что знала про Измаил-Бея.
Шора приходил в гости не часто — он был постоянно занят. Однако как только он появлялся, юный Лермантов искал с ним встречи и подсаживался к нему. Шора ласково обнимал своего маленького слушателя и не отпускал от себя, вспоминая своих сыновей. Мишенька же требовал рассказов самых интересных, самых страшных: он ничего не боится, он уже совсем большой.
От него мальчик услыхал о некоторых кавказских обычаях, несвойственных русским. Так, Шора рассказал о старинном обычае кровной мести — «каллы»:
— Много лет назад в Аджи-ауле один юноша узнал от муллы о том, кто убил его отца, мать и брата, кто сделал его сиротой. «Кровь их должна быть отмщена!» — сказал мулла и с этими словами дал юноше кинжал, а тот, разгоряченный рассказом старика, поклялся отомстить.
Поздно ночью он прокрался в саклю своего врага и сдержал свое слово: убил не только убийцу своего отца, но и дочь его, цветущую семнадцатилетнюю девушку. Предсмертные стоны ее так потрясли молодого человека, что он пошел к мулле и пронзил его бесчувственное сердце кинжалом.
Глава XIV
Легенды и явь. Первая любовь. Смерть Христины Осиповны
Уж скачка кончена давно,Стрельба затихнула. ТемноВокруг огня. Певцу внимая,Столпилась юность удалая,И старики седые в рядС немым вниманием стоят.На сером камне, безоружен,Сидит неведомый пришлец.Наряд войны ему не нужен,Он горд и беден: он певец!Дитя степей, любимец неба,Без злата он, но не без хлеба.Вот начинает — три струныУж забренчали под рукою,И живо, с дикой простотоюЗапел он песню старины.
М. Ю. Лермонтов. «Измаил-Бей»
В Аджи-ауле было объявлено празднование мусульманского праздника байрам. Празднование должно быть торжественным и многолюдным: в Аджи-аул приглашались русские — офицеры с женами и генералитет. 15 июля на торжество съехались чуть ли не все посетители Горячих вод, благо что аул находился всего в четырех верстах.
И здоровые и больные, и старые и молодые — все хотели видеть зрелище, для них новое. Кареты, коляски, дрожки, всадники в парадных костюмах потянулись к аулу. Миша вместе с бабушкой своей и Хастатовыми также поехал на праздник.
Изумрудная долина под навесами скал грозного Бештау расцветилась толпами гостей. Русские дамы в нарядах, которые они носили в гостиных, стояли рядом с черкешенками, одетыми в национальные костюмы. Офицерские мундиры сливались с модными нарядами столичных и провинциальных щеголей и щеголих. Казаки, черкесы, ногайцы гарцевали на борзых конях, красуясь перед толпой. Песенники и музыканты расположились по сторонам раскинутых палаток.
Национальные костюмы мужчин были очень живописны; пистолеты и кинжалы украшали пояса их суконных чох с откидными рукавами, расшитых золотым галуном.
Когда солнце стало клониться к закату и жара спала, всадники с криками выехали на луг и старались сорвать папаху один с другого. Потом на лужайке выставили высокий шест: на него повесили кожаный чехол для пистолета, обшитый серебряным галуном, и лучшие стрелки стали стрелять в эту мишень.
Чего только не делали джигиты! Обгоняя друг друга, они то вскакивали на седло, то опрокидывались и ложились на спину коня, словно убитые, то сползали до самой земли и неожиданно вскакивали и неслись за воображаемым неприятелем. На всем скаку они вынимали свои ружья из чехлов, заряжали их и стреляли в пролетающих птиц. Выкрики джигитов, топот мчащихся коней гулко отдавались вокруг.
Потом на лужайке начались танцы. Горцы в черкесках, облегавших их тонкую талию и широкие плечи, быстро перебирали ногами, обутыми в мягкие сафьяновые сапоги. Они плясали лезгинку и приглашали на танец стройных молодых девушек и женщин-горянок, и те плавно вскидывали легкие бубны над головой.
Тем временем вынесли угощение на подносах: засахаренные орехи, миндаль и фрукты нового урожая. Все это предлагали отведать почетным гостям.
