А плетение все сгущалось и сгущалось, покрывая облаком поверхность столика, образуя какой–то кисель. Решив, что уже Достаточно, Боек, не прекращая пляски и песнопения, начал макать свою погремушку в этот кисель, как макают кисточку в краску, и наносить ею мазки на каждого привязанного человека. Вернее, не на человека, а совсем рядом. Кожи костяные связки не касались. Непонятное марево протянуло от столика нити к каждому привязанному телу. Совершив эти действия, щаман спрятал свой магический инструмент и властным голосом выкрикнул какой–то приказ. После этого он засеменил Рочь в сторону собравшейся толпы.
Сначала ничего не происходило. Под магическим взором, оставшимся доступным после обращения Ярика в рабство магическое марево развеялось, оставив даже не плетение, а намек на него. До носа Ярика донесся неприятный запах. Так пахнет падаль, пролежавшая на солнце не одни сутки. Напрягая свое ночное зрение, Ярик рассмотрел, что мясо на столике полностью протухло и на него уже начали слетаться маленькие мушки.
«Чего же они задумали?! Вон, аж скалятся в предвкушении! Гады!» Страха не было даже в мыслях. После всех испытаний болью, что он перенес за последние полгода (ну ему казалось, что он провел в этом мире никак не меньше полугода!), никакие пытки не были страшны!
А мушек становилось все больше и больше, они уже покрывали мясо мерзким шевелящимся ковром, один вид которого вызывал рвотные позывы. Мерзость! А мошки все летели и летели. Некоторые из них начали садиться на тела пленников. Нет, они не кусали и не жалили, не откладывали яйца, они просто ползали по обнаженным телам. Ярик только сейчас заметил, что с него, как и с его врагов, сорвали набедренные повязки, оставив рабов совершенно голыми. А число мошек росло! Они заползали в нос, лезли в глаза и уши. Ярик уже не мог смотреть, он стоял, зажмурившись и зажав в кулак всю свою волю. Такой кошмар не мог ему даже присниться. Ты не можешь шевельнуть даже мускулом, а по тебе ступают миллионы крошечных лапок, возбуждая каждый твой нерв. Хотелось рвануться вперед и кататься, кататься в пыли, размазывая в грязь эту мерзость! Это была не боль, это было хуже, гораздо хуже. Эти мерзкие насекомые подводили сознание к той грани, когда еще чуть–чуть, и тебе грозит сумасшествие. Все навыки Ярика по контролю над телом почему–то не срабатывали.
Но он держался, на одной воле, но держался. Вокруг слышалось мычание на три голоса, и где–то невообразимо далеко–радостный смех.
«Твари! Получили развлечение! Нелюди, как я вас ненавижу!» – Где–то за гранью безумия текли яростные мысли. И ненависть стала тем якорем, что смог удержать Ярика, не опуская его за грань безумия. Он так и простоял целые сутки: сохраняя каменную неподвижность и не издавая ни звука.
Ярослав передернул плечами. Вспоминать все это был противно даже сейчас. Их отвязали вечером следующего дня. Трое громил превратились в испуганных, трясущихся при малейшем упоминании столбов рабов. Господин Дарг получил трех покорных рабов. Ярик же затаился. Он не дрожал, не трясся, но все приказания теперь выполнял безоговорочно. Желание бежать, поначалу еще неоформившееся из–за шока после пленения, трансформировалось под воздействием пытки в четкую цель.
«Бежать, бежать при первой же возможности! – Вот единственная мысль, которая прочно обосновалась в его голове, став смыслом его существования в теперешней жизни. – Но как? Ведь ошейник просто убьет?»
На последний вопрос ответа не было. Способа обмануть Темный ошейник корд придумать не мог никак. Ярик вновь и вновь осматривал плетение чужой магии, вырастающее из ошейника и оплетающее все каналы магических энергий в теле. В распоряжении Ярика остались только слабенькие токи жизненных сил организма. Судя по всему, их не перекрыли только потому, что это убило бы организм. Но и этого было дсстаточно, магия стала подобна луне в небе: близко, рукой дотянешься, но сколько ни тянись, она все время ускользает.
Плетение было просто умопомрачительно по сложности. У Ярика начинала болеть голова от одного только разглядывания структуры чужого артефактного заклинания. Что это не собственная магия шамана, а умело вплетенная в общую схему Сила неизвестного артефакта, Ярик понял сразу. Уж на это–то его знаний и интуиции хватило. По недолгом размышлении он решил, что этим артефактом была цепочка по краям кожаной полосы вокруг шеи. Как он успел заметить, у других рабов такой цепочки не было, хотя у них и кожа для ошейника была более грубой и черного цвета.
И теперь в каждую свободную минутку он скользил внутренним взором по паутине чужого заклятия, старясь хоть чуть–чуть ослабить незримые удавки. Пока получалось плохо. Даже более чем плохо – никак не получалось! Но Ярослав знал, что важно не сдаваться. Никогда и нигде. Если можешь бороться, то борись… И если не можешь, то все равно борись! Глядишь и получится что–то.
Опять мечтаешь? – напомнил о себе Фавис.
Молодой пленник, захваченный полгода назад во время налета Архов на малочисленное племя, чувствовал себя в рабстве вполне сносно. Никогда не унывающий оптимист, он постоянно работал языком, вызывая всеобщее раздражение. Поэтому Ярик, который нуждался в источнике информации об окружающем мире, оказался для него сущей находкой. Фавис подошел к новому рабу в тот же самый день, как Ярика отвязали от столба. Ярослав тогда сидел в углу жилища рабов и трясся мелкой дрожью – не проходило ощущение, что ненавистные мошки все еще перебирают лапками в своих бессмысленных блужданиях по человеческому телу. Другие рабы сторонились Ярика, как чумного, но Фавис подошел, сел рядом и начал говорить. Ярик тогда даже не очень–то понимал чем, да и сам Фавис, наверное, тоже. Иногда казалось, что молодой раб был просто влюблен в свой голос и был готов слушать его часами:
На следующий день Фавис опять очутился рядом с Яриком и тот его не прогнал, более того, начал задавать вопросы. Так и повелось, что Фавис и Дикарь, как все называли Ярика, стали держаться друг друга.
– Ну? Чего застыл–то? Упаси Юрга, кто из свободных заметит, тогда прощай ужин. Или ты, может, ужинать не хочешь? Так мне отдай, я съем. Я ужинать очень хочу, – не унимался товарищ Ярика по несчастью.
– Да уймись ты! Тебе бы только пожрать, – огрызнулся Ярик и наклонился к веревке, змеей извивающейся по земле. – Сказал бы лучше, куда это мы все собрались?
– Ну не все, а хозяева. Корды же не люди, – а вещи. Вещи же никуда собираться не могут, – начал разглагольствовать Фавис.
– Ну так куда? – сматывая веревку, рявкнул Ярослав.
– Злой ты. Одно слово – Дикарь! – протянул Фавис. – Да и вообще, какая тебе разница? От возмущения Ярик остановился:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
