Потом он помчался на набережную Орсе. Кризисное заседание в Министерстве иностранных дел. Правительство Конго весьма прохладно отнеслось к его тайному отъезду с трупом в багаже. И еще прохладней к шумихе, поднятой французской прессой, – только что грянул большой набат: радио, телевидение, Интернет, а завтра еще и газеты… Эрвану пришлось принести покаяние по всей форме, продиктованное министерскими специалистами по Африке, ловкими фехтовальщиками в хитросплетениях дипломатических кружев, – все это было адресовано послу ДРК, бульвар Альберта Первого, Восьмой округ. Дальше оставалось ждать, пока пройдет ударная волна.
Что касается организации похорон, тут тоже контроль над ситуацией уплывал у него из рук.
Про его намерение кремировать можно было забыть. Протокол церемонии был установлен в самых верхах: отпевание в соборе Святого Людовика, военный парад в главном дворе Дома инвалидов и надгробное слово, произнесенное министром обороны (или внутренних дел, тут полного согласия еще не было), погребение на кладбище Монпарнас, в семейном склепе. По полной выкладке. Эрвану дурно делалось при мысли о почестях и торжественных речах, которые должны воспоследовать. Герой Франции. Суперкоп. Великий служитель государства. Никто не сожалел о его смерти, но каждый был озабочен последствиями его ухода – и появлением пресловутых досье. Из суеверия лучше похоронить фитиль под золотом и славословиями. Бесполезная предосторожность. Эрван достаточно хорошо знал отца, чтобы быть уверенным: после него ничего не осталось. Иначе – слишком много чести для этих шелудивых псов. В его глазах человек был животным подлым и посредственным, а уж политическая братия представляла собой еще более низкий подвид.
Что до прессы, Эрван пока что выбрал промежуточное решение и получил согласие начальства: не полное молчание, не пресс-конференции, а сдержанное коммюнике в агентстве Франс Пресс. Когда оно было передано, он переключил мобильник в режим полета и решился глянуть на часы: 19:00. Больше оттягивать визит к Мэгги нельзя. Всем привет.
Прежде чем отправиться в путь, он втихаря заскочил к Одри, которая сидела надутая в своем кабинете. Эрван выдал показательную взбучку перед остальными, но уверенности, что был прав, не испытывал. Зато был уверен, что пятый член его группы – лучший из всех, и у него была для нее работа. После выданных сквозь зубы извинений он поручил ей перепроверить от А до Я все следственное дело второго Человека-гвоздя, Филиппа Криеслера. Семь уже сданных в архив томов, в которых подробно описана серия убийств в сентябре этого года.
Эрван не мог смириться с мыслью, что им ни разу не попались имена Изабель Барер или Эрика Каца во время расследования. Чокнутая была психоаналитиком Анн Симони. И у нее был адрес Людовика Перно. Она рыскала по охотничьим угодьям Человека-гвоздя. Знала ли она Крипо? Существовала ли какая-то связь между нею и четырьмя реципиентами – теми, кто пожелал самим своим костным мозгом превратиться в Человека-гвоздя? Пусть Одри прошерстит все протоколы и найдет хоть малейшую деталь, хоть смутное упоминание, позволяющее обнаружить между строк следы этой тени.
Он поручил ей и более деликатную миссию: порыться в окружении Каца по его адресам – улица Николо, улица де ла Тур, – поспрашивать соседей, торговцев, чтобы восстановить повседневную жизнь психоаналитика и, возможно, его действия и состояние в период, когда происходили убийства. Одри кивнула, стиснув зубы. Завтра будет лучше.
Он поймал такси, забрал свою машину на паркинге на улице Бельфон, потом направился на авеню Мессины, с комом страха в животе. Он по-прежнему не представлял, как вести себя с Мэгги. Он даже не знал, какие чувства к ней испытывает.
Он зашел в дом через черный ход, чтобы избежать фотографов, дежуривших перед подъездом. Лоик передал ему ключи от квартиры. Кризисные меры. Все было погружено во мрак. Он прошел через кухню, потом по коридору, который вел к общим комнатам.
– Мэгги?
Никакого ответа.
– Мэгги?
Глаза привыкли к темноте. Она была в гостиной, сидела за маленьким круглым столиком. В течение дня он много раз пытался до нее дозвониться. Впустую. Он не стал обижаться: Мэгги никогда не любила мобильник – слишком много вредных волн и пустых слов. А сегодня она, наверное, отключила и домашний телефон.
Тяжелые шторы, скрывающие еще более тяжелую тишину. Неподвижность теней и предметов. Запах воска, напоминающий об отполированных скамьях в церкви. Невольно он наслаждался этим могильным покоем. Он представлял, сколько шума поднято вокруг. Попытки дозвониться политиков, журналистов, передачи по радио, информационные выпуски, взвинченная активность в «Твиттере», пересуды в «Фейсбуке»… Сюда ничто не доходило.
Он взял кресло, поставил его напротив Мэгги по другую сторону столика и прочистил горло. Он не был даже уверен, что она бодрствует.
– Хочешь что-нибудь выпить?
Вопрос заставил его подпрыгнуть. У нее был испуганный голос – тот, которым она говорила, когда Морван был поблизости.
– Обойдусь, спасибо, – ответил он, садясь.
– Ты уверен?
Он различал только контур ее лица: смутный овал, маска, оплывшая от укусов огня. Если бы Мэгги ничего ему не предложила, это означало бы, что она окончательно ушла.
С чего начать?
Он выбрал факты, как и положено копу:
– Могу рассказать, как все произошло. Это новый директор «Колтано», в Лубумбаши, он…
– Я не хочу знать.
Тишина вновь обрушилась им на плечи.
– Я могу зажечь свет?
Нет ответа. Эрвана по-прежнему трясло: если уж ему не удалось согреться в своем старом добром кабинете, в окружении коллег, которые и были его настоящей семьей, то уж не здесь, в склепе, у него это получится.
– Церемония состоится в Бреа, – вдруг обронила она.
– В Бреа? Но речь идет о национальном погребении, они…
– Твой отец голосовал там. У него есть право на место на кладбище. И он всегда хотел быть похороненным там, без всякой помпы.
– А склеп на Монпарнасе?
– Обманка. Очередная хитрость Грегуара, поди знай зачем.
Однажды в приступе безумия Морван запер там Мэгги на целую ночь.
– А ты знаешь, с кем связаться? – машинально продолжил Эрван.
– С приходской церковью Пемполя: они назначат священника, который проведет службу. Я не хочу никого посторонних: только мы.
Ее слова казались влажными от избытка слюны – несомненно, результат нейролептиков, которые она глотала со вчерашнего дня. Обычно эти медикаменты сушат горло, но Мэгги, напротив, начинала от них хлюпать, как слизняк.
– Разумеется, информация не должна просочиться.
Эрван представил себе весь клан, серый, как гранит, сгрудившийся плечом к плечу под мелким зимним дождем у могилы, – и его затрясло еще больше.
– Он говорил с тобой, верно? – спросила она спустя несколько долгих секунд.
Ее голос по-прежнему звучал как плеск ночного пловца в ледяных волнах. Мэгги поднималась по течению.
– У него не осталось выбора, – ответил он, неожиданно бахвалясь, чтобы не показать свою слабость. – Мое расследование дела Кати Фонтана…
Он замолчал: Мэгги разразилась смехом.
– Тебе это кажется забавным?
– Прости… – пробормотала она. – Я смеюсь, потому что истины не существует. Или, скажем, больше не существует…
– Ты ошибаешься. Я только что приехал из…
– Я вырастила тебя как своего сына, Эрван. Я любила тебя, как Лоика и Гаэль. Безусловно, даже немного больше. Я всегда помнила, что я перед тобой в долгу…
– Потому что ты подстроила смерть моей матери?
Мэгги внезапно подняла голову, В полутьме ее выпуклые глаза уставились на него.
– Твой отец сказал тебе только то, что знал сам…
89– Твой отец был сильным, смелым, волевым, – заговорила она бесцветным голосом, – но в глубине души он оставался испуганным ребенком. Лицо Кати ужасало его и притягивало в одно и то же время. В его глазах оно символизировало худшую из угроз, но и то, чего у него никогда не было и чего он страстно желал: материнскую любовь. Часть его существа жаждала ее нежности, ее привязанности. Другая стремилась ее уничтожить.
Эрван пришел не для того, чтобы выслушивать грошовый психоанализ.
– Тебе не нужно его защищать, – возразил он. – Я достаточно о нем знаю, чтобы судить самому.
– Нет. Ты не знаешь. Ты…
– Ты еще встречалась с де Пернеком?
Вопрос вырвался сам. Чтобы закрыть дело, нужно разобраться с каждым из действующих лиц – то есть определить его место, по эту сторону жизни или по ту.
– Дорогой мой, – сказала она мягким голосом, – ты должен понять… Это не лучшие воспоминания.
Вот удивила.
– Так ты его еще видела или нет?
– Нет. Но я с ним несколько раз связывалась, ничего не говоря твоему отцу.
– Почему?
– Именно из-за самого Грегуара. Только де Пернек знал причину его психоза.
