— Да, пожалуйста, сделай это, Кент. До свидания, — сказала она.
— До свидания, — ответил О’Доннелл и в задумчивости положил трубку на рычаг.
Время близилось к полудню. Шел второй день вспышки брюшного тифа.
Как и предсказывал доктор Пирсон, основная масса кала на анализ начала поступать в лабораторию в течение предыдущего часа.
Ряды картонных коробочек стояли на центральном столе лаборатории. На каждой коробочке значилось имя человека, сдавшего анализ, и сидевший за столом на деревянном стуле Пирсон снабжал каждую коробочку серийным номером и прикладывал к ней бланк для результатов анализа.
Сидевшие позади Пирсона Коулмен и Александер готовили среды для посева культур.
Расположившийся в противоположном конце лаборатории Баннистер работал над материалами, которые Макнил, ставший на время ответственным патологоанатомом, считал первоочередными.
В лаборатории страшно воняло.
За исключением Коулмена, все в помещении курили. Когда с очередных коробочек снимали крышки, Пирсон, борясь с запахом, выпускал огромные клубы сигарного дыма. Незадолго до этого Пирсон предложил сигару Коулмену, и молодой патологоанатом даже раскурил ее, но потом решил, что сигарный дым хуже каловой вони, и затушил сигару.
Молоденький курьер, заклятый враг Баннистера, был наверху блаженства, доставляя в лабораторию пахучий материал. Каждую новую партию он сопровождал издевательской шуточкой. Придя в первый раз, он посмотрел на Баннистера и объявил:
— Ребята нашли верное место, куда посылать эти коробочки.
В следующий раз он сказал Коулмену:
— Вот вам шесть ароматов на выбор, доктор.
А теперь, поставив очередную партию перед Пирсоном, провозгласил:
— Как вам эти сливки с сахаром, сэр?
Пирсон, не подняв головы от стола, злобно фыркнул.
Джон Александер делал свое дело методично, полностью сосредоточившись на работе. Движения его отличались плавностью и быстротой, так понравившейся Коулмену при их первой встрече. Александер брал коробочку с материалом и, пододвинув к себе чашку Петри, маркером копировал на чашку номер коробочки. Потом снимал с нее крышку, брал за деревянную рукоятку тонкую платиновую петлю и прокаливал ее в пламени горелки.
Взяв петлей немного кала из образца, он погружал его в пробирку со стерильным физиологическим раствором. Снова прокалив петлю, он погружал ее в раствор и переносил материал на агар — питательную среду в чашке Петри, проводя штрих по поверхности агара.
Александер надписал очередную пробирку и поставил ее в штатив. Взяв со стола чашку Петри с посевом, он понес ее в термостат. Там культура будет стоять до следующего утра, когда из нее, при необходимости, будут взяты субкультуры. Ускорить этот процесс было невозможно.
Обернувшись, он увидел за спиной Дэвида Коулмена. Повинуясь неожиданному импульсу, Александер тихо, посмотрев на сидевшего за столом Пирсона, сказал:
— Доктор, я хочу вам кое-что сказать.
— Что именно? — Коулмен поставил свою чашку Петри в термостат и закрыл его дверцу.
— Я… то есть мы… решили последовать вашему совету. Я собираюсь подавать документы на медицинский факультет.
— Я рад, — искренне ответил Коулмен. — Уверен, что все будет хорошо.
— Что будет хорошо? — спросил вдруг Пирсон, подняв голову от стола.
Коулмен вернулся на свое рабочее место, открыл следующую коробочку и буднично сказал:
— Джон сказал, что собирается поступать на медицинский факультет. Недавно я советовал ему это сделать.
— О! — удивился Пирсон и метнул пристальный взгляд на Александера. — Как же вы будете учиться?
— Моя жена может работать, это во-первых, доктор. Кроме того, я могу подрабатывать лаборантом, так делают многие студенты-медики. — Александер посмотрел на Коулмена и добавил: — Я и не воображаю, что это будет легко. Но мы думаем, что попробовать стоит.
— Понятно. — Пирсон выдохнул клуб табачного дыма. Он хотел сказать что-то еще, но потом заколебался. И, только помолчав, спросил: — Как чувствует себя ваша жена?
— У нее все будет в порядке. Спасибо, доктор, — негромко ответил Джон.
На мгновение наступила тишина. Потом Пирсон медленно произнес:
— Мне бы очень хотелось хоть что-нибудь вам сказать. Но не думаю, что от этих слов будет какой-то прок.
Александер посмотрел старику в глаза:
— Да, доктор Пирсон, от слов прока не будет.
Вивьен, откинувшись на подушку, пыталась читать принесенный матерью роман. Но слова и их смысл ускользали от ее сознания. Она вздохнула и положила книгу на одеяло. Сейчас она всей душой жалела, что запретила Майку показываться ей на глаза. Может быть, послать за ним кого-нибудь? Она посмотрела на телефон. Если позвонить, то Майк прибежит через несколько минут. Вообще, как могла прийти ей в голову эта глупая идея — побыть несколько дней в разлуке, чтобы все обдумать? Они же любят друг друга, разве этого не достаточно? Позвонить? Рука ее задрожала. Она уже потянулась к трубке, но чувство целесообразности пересилило. Нет! Она будет ждать. Уже прошел второй день. Еще три дня пролетят быстро, а потом Майк вернется к ней — вернется навсегда.
Майк, вырвавшись на полчаса, упал в глубокое кожаное кресло комнаты отдыха младшего врачебного персонала. Он делал именно то, что велела ему Вивьен: думал о том, каково это — жить с женщиной, у которой осталась только одна нога.
Глава 23
Прошло четверо суток после выявления первого случая брюшного тифа в клинике Трех Графств.
Днем в кабинете администратора собрались председатель совета директоров Ордэн Браун, главный хирург Кент О’Доннелл и хозяин кабинета. Браун и О’Доннелл с серьезными лицами слушали, как Гарри Томазелли говорит по телефону.
— Да, — сказал администратор, — я все понимаю. — Последовала пауза, затем он продолжил: — Если это так необходимо, то мы согласимся с любыми предписаниями. Итак, в пять часов. До свидания.
Он положил трубку.
— Ну? — нетерпеливо спросил Ордэн Браун.
— Городской департамент здравоохранения дает нам время до вечера, — ответил Томазелли. — Если к этому времени мы не выявим носителя инфекции, то департамент закроет нашу кухню.
— Они понимают, что это значит? — закипая, спросил О’Доннелл и встал. — Они понимают, что это равносильно закрытию клиники? Разве вы не сказали им, что поставщики готовых блюд могут обеспечить едой всего лишь горстку пациентов?
Не теряя хладнокровия, Томазелли ответил:
— Да, я говорил, но это не произвело на них ни малейшего впечатления. Департамент здравоохранения опасается, что эпидемия может перекинуться и на город.
— Есть какие-нибудь новости из отделения патологической анатомии?
— Нет, — покачал головой О’Доннелл. — Они продолжают работу. Я был там полчаса назад.
— Я не могу этого понять! — возмутился Ордэн Браун. — За четыре дня в клинике выявлено десять случаев брюшного тифа — из них четверо пациентов, — а мы до сих пор не можем обнаружить источник!
— Это очень большая нагрузка для лаборатории, — объяснил О’Доннелл, — они не сидят сложа руки.
— Никто никого не обвиняет, — отрывисто бросил Ордэн Браун, — по крайней мере пока. Но мы просто обязаны дать результат.
— Джо Пирсон сказал, что все культуры будут готовы к завтрашнему утру. Если носитель инфекции — работник кухни, то они выявят его, самое позднее, завтра до полудня.
О’Доннелл обратился к Томазелли:
— Может быть, попробуешь убедить департамент подождать хотя бы до завтра?
Администратор вздохнул:
— Я пытался. Но они и так уже дали нам четыре дня. Больше ждать не хотят и не могут. Чиновник департамента прибудет сюда в пять часов. Если к этому времени носитель не будет найден, то, боюсь, нам придется принять неизбежное.
— И что вы предлагаете? — спросил Ордэн Браун.
— Мой отдел уже работает. Мы исходим из того, что клинику придется на время закрыть. — Было видно, что Томазелли потрясен не меньше остальных.
Наступило молчание, потом администратор обратился к О’Доннеллу:
— Кент, ты не сможешь прийти сюда в пять часов, чтобы вместе со мной встретить чиновника из департамента?
— Приду, — мрачно ответил О’Доннелл. — Думаю, я просто обязан быть здесь.
* * *
Напряжение, царившее в лаборатории, могло сравниться лишь с усталостью работавших здесь трех человек.
Джо Пирсон сильно осунулся, глаза его покраснели, а медлительность движений выдавала неимоверное утомление. Четыре дня и три ночи он провел в клинике, выкраивая по несколько часов сна на кушетке, которую перенес из коридора в свой кабинет. Старик уже два дня не брился. Костюм был сильно помят, волосы всклокочены. Он лишь однажды, на второй день, отлучился из клиники на несколько часов. Никто не знал, где он, и Коулмен не смог его найти, несмотря на неоднократные звонки администратора и главного хирурга, искавших заведующего отделением. Появившись на рабочем месте, Пирсон не объяснил причин своего отсутствия.
