Вяхирев, конечно, вмешался, как только узнал о незаконной торговле. Принял решение задержать. Цыганки загомонили, закричали так, будто их стало втрое больше, неизвестно откуда появился мужчина с красивой проседью и огромными глазами, похожий на актера из индийского фильма, за ним еще двое, моложе, за ними старуха, которая немедленно начала причитать, рыдать и рвать на себе седые волосы. Вяхирев был тверд, вел к отделению, схватив за руку одну из цыганок, остальные шли следом.
Да, предлагал ему цыган с проседью деньги. Хорошие деньги. Но Веня не взял. Поместил в зарешеченную камеру трех торговок. Но одна оказалась беременной, и у нее чуть ли не схватки начались. Отпустил. Вторая, объяснил цыган с проседью, – невеста. Для нее и золото собираем, на свадьбу – на свадьбу много золота надо. Если она не дома переночует, жених ее в жены не возьмет, будет смертельная трагедия у девушки, никогда замуж не выйдет вообще, отпусти, капитан, будь человеческим человеком!
Вяхирев отпустил. А Лилу оставил. Не беременная, не невеста, пусть посидит. Оформим акт, штраф, все, как положено. А для вас, ромалы, будет наука, чтобы больше в Грежин не совались.
Оказалось, что Лила – молодая вдова, муж погиб недавно в автомобильной аварии. Она охотно отвечала на вопросы Вяхирева, правда, во многом явно привирала. И чем дольше был с нею Веня, тем больше проявлялась ее красота. Сначала лицо показалось грубоватым: нос великоват, глаза, наоборот, не очень большие, губы длинноваты, скулы выступают, а цвет кожи какой-то грязновато-смуглый. Но все стало выглядеть иначе – может оттого, что в это время как раз смеркалось, а Веня не зажигал света. Лила постоянно менялась. Веня записывает в протокол ее слова, глядит в бумагу, поднимет глаза – одно лицо. Опять пишет, опять взглянет на Лилу – уже лицо другое. И опять пишет, и опять смотрит – чертовщина какая-то, будто уже третья женщина перед ним сидит, хоть начинай допрос заново.
А еще у Вени была за душой история. Ведь каждый человек, начиная с кем-то отношения (или не начиная, уж как получится), обязательно помнит что-то похожее, случившееся с ним самим или с другим в подобной ситуации. Историю эту рассказал харьковский сокурсник и дружок Костя Дрокин. Будто бы перед армией работал он в своем селе водителем, ехал однажды в дождь и наткнулся на застрявший в грязи табор, настоящий табор, с лошадьми и кибитками; будто бы погрузил он женщин, детей и стариков и отвез в город; и будто бы в городе старик, вожак табора, расплатился с ним молоденькой цыганкой. И эта цыганка, рассказывал с восхищением Дрокин, такое показала, такую цыганскую любовь, что ничего похожего он никогда до этого не пробовал – и это с моим-то послужным списком! – горделиво добавлял он. Дрокин в деталях описывал, что проделывала цыганка, особо восторгаясь моментом, когда – «вот представьте, хлопцы, я абсолютно неподвижный, она тоже, а оно, ну, вы понимаете, работает! Втягивает и отпускает! Втягивает и отпускает!» И он просто захлебывался от пережитого счастья.
Эта история и подтолкнула Веню к тому, чтобы принести по просьбе Лилы в камеру матрас с подушкой, а потом по ее же просьбе остаться. Помнится, больше всего его удивило то, что под цыганским нарядом у Лилы оказалось вполне современное белье, белое, с кружавчиками. Никакого особого цыганского искусства Лила не продемонстрировала, но ласкала Веню нежно, говорила хорошие слова, он оттаял, тоже говорил хорошие слова, утром сам отвез к табору. Днем явился цыган с проседью, показал справку от врача – и когда успели сделать? – в которой были разные неприятные формулировки: «насильственный половой акт», «телесные повреждения средней тяжести» и тому подобное.
И через пару часов уже не три, а дюжина цыганок несколькими группами безбоязненно шастали по Грежину, покупали золото и, были слухи, пытались продавать наркотики, но в Грежине молодежь слишком традиционная, наркоманов тут не бывало и нет до сих пор, всей этой гадости они предпочитают натуральное домашнее вино и натуральный самогон. Вяхирев срочно уехал по служебным делам в Харьков. Потом цыгане убрались, но история стала известной всему Грежину, причем в трех вариантах: одни считали, что Вяхиреву дали денежную взятку, другие – что Веня предпочел взять натурой, третьи – что и деньги взял, и натурой попользовался.
Лишь один Вяхирев знал, что во всем виноваты история дурака Дрокина и его собственное мужское молодое любопытство, что на самом деле никакой прибыли у него не было, а один только убыток, включая моральный – его вызвал замначальника УВД по кадрам и устроил нагоняй, не слушая и не принимая никаких оправданий.
– Чтобы больше ничего подобного! – кричал он.
А когда закончил распекать, вдруг спросил:
– Ну, и как эта Лила? Правда, что они что-то такое делают, ну, как бы типа тебя высасывают?
– Нет. Ничего особенного.
Веню тогда больше всего поразило, что все узнали имя цыганки, он ведь никому его не говорил, а протокол уничтожил. И вопрос начальника неприятно и больно уязвил, хотя, скорее всего, и у него в свое время был какой-нибудь приятель-врун вроде Дрокина и рассказывал не свою историю, а миф, передающийся из уст в уста, из поколения в поколение.
Главное же: Веня до сих пор уверен – нежные слова и горячие объятия Лилы были искренними, она любила его в ту ночь, просто ее потом заставили поступить по цыганскому воровскому обычаю, недаром она после этого пропала сразу же, еще до отъезда всех цыган. Веня пробовал потом ее найти, но не очень настойчиво, словно боялся окончательно разочароваться. Потому что, если женщины так умеют врать, тогда во что же остается на земле верить?
Таким образом, Торопкий попал в самое больное место Вени, но он не стал защищать себя или Лилу, не хотел этого трогать, он ответил оскорблением на оскорбление, нарочно обостряя конфликт. Ответил нелепо, не в тему, но действенно. Так бывает у пацанов, один другому кричит: «Ты по ночам в кровати плаваешь, мне сестра твоя говорила!» – а тот ему: «А у тебя отец алкоголик!»
Вот и Веня сказал:
– По крайней мере, я свою жену в подвале не запираю и не хожу потом, не хвастаюсь, как дурак! Могучий мужик, бабу одолел!
– Она не баба, во-первых, товарищ Вяхирев, потрудитесь не хамить!
– Ой! – как бы испугался Веня. – А то чего будет?
– Если бы ты был не при исполнении…
– А я не при исполнении, я дома и даже не в форме! Может, я как раз Анфису жду? Может, ты ее запираешь, чтобы она по мужикам не бегала? А то глаза такие у женщины голодные, даже жалко!
Торопкий, не размахиваясь, ударил Веню кулаком по скуле.
Венина голова качнулась, но он сохранил равновесие и бойцовскую ориентировку – немедленно ответил точно таким же ударом. Если бы они продолжили после этого драться так, как показывают в кино, то есть кулаками, ногами и подручными предметами, то это была бы серьезная драка. Возможно, с увечьями. Но ни тот ни другой этого не хотели, поэтому Торопкий налетел на Веню, обхватил, повалил, а Торопкий не бил его рукой или ногой, хотя имел такую возможность, а тоже обхватил, и они стали кататься, мять и трясти друг друга. Задели чашку, рассыпалась черешня домена эукариотов, царства растений, отдел цветковых, класс двудольных, порядка розоцветных, семейства розовых, рода сливы, которую они всю передавили, выпачкались в ней, стремясь забраться один на другого с переменным успехом.
И тут зазвонил телефон Вени. В это время Торопкому как раз удалось оказаться сверху, зажать тело врага ногами, он мог бы беспрепятственно ударить его в голову освободившимся кулаком, но не хотел этого, и звонок оказался очень кстати.
– Ладно, – сказал он, вставая и отряхиваясь. – Квиты.
– Смотри, а то могу добавить, – ответил Веня и пошел в дом.
Вышел с трубкой в руках, с озабоченным и тревожным лицом.
– Что? – встревожился и Торопкий.
Веня зажал трубку и сказал:
– Таранчука с Евдохой взяли.
– Твоих милиционеров? Как взяли? И что теперь?
– А то. Говорят, если не появлюсь, их расстреляют без суда по закону военного времени. А у Таранчука двое внуков, между прочим.
– Врут!
– А если нет?
– Постой, а где их взяли? Войска что, в поселок уже вошли?
– Сейчас узнаю.
Веня продолжил разговор с Таранчуком, а потом с кем-то другим, а Веня недоумевающе размышлял, каким образом могло свершиться такое странное дело.
Глава 27
Своя сорочка ближче до тіла
[45]
Дело было так. Накануне вечером Георгий Владимирович Таранчук после испытанных приключений и переживаний решил выпить для снятия напряжения. Но супруга Римма позволяла ему это только в субботу перед воскресеньем, и никогда в рабочий день или перед ним. В молодости он несколько раз спьяну попадал в неприятные истории, получал взыскания, был под угрозой увольнения, потом остепенился, но страх у жены остался навсегда. А в эти три недели она не разрешала Таранчуку даже и по субботам, потому что два внука, о которых упомянул Вяхирев, гостили у них, вырвавшись из пыльного и шумного Ростова, где дочь Таранчуков и ее муж были вынуждены торчать и работать.
