– Это вы все никак не очнетесь! А очнетесь – поздно будет! И я не люба ваша, уж точно никогда ею не буду!
– Ох, ё, а я так надеялся!
Это было прямое оскорбление. Арина выпрямилась и подняла голову – для того, чтобы слезы, если непрошено появятся, не скатились и не капнули, удержались бы в глазах, остановленные запрудами нижних век. Но она выдержала, глаза лишь увлажнились, для слез не набралось достаточно влаги.
Аркадий решил воспользоваться моментом.
– Вы извините, я пойду? – спросил он у Тюрина, протягивая руку за паспортом.
В это время зазвонил его телефон.
Это звонила Нина. Она хотела узнать, придет ли Аркадий к обеду и чего он больше хочет – борща или окрошки? Нина и раньше позванивала мужу обычным супружеским образом, а в последние дни делала это чаще – как бы в благодарность за ласковые ночи, которых у них было несколько подряд; Нина после этого с удовольствием отмечала, глядясь в зеркало, легкую голубоватую синеву у себя под глазами, а губы сами собой изгибались в горделивой улыбке.
Аркадий достал телефон, но тут Тюрин сказал:
– Извините! – и выхватил трубку.
Это был импульс контрразведчика. И это было действие в ответ на угрозы Арины. Ведь не задержится за этой дурочкой, настучит, будут неприятности. Дима и без того уже думал, как выкрутиться, поняв, что хватил лишку, звонок очень его выручил.
– Вы с ума сошли? – возмутился Аркадий и вскочил. – Это личный звонок!
– Все у вас личное, я смотрю, – ответил Тюрин и тоже встал, отошел от стола. – А на самом деле, может, вам инструкции передать хотят?
И включил телефон для ответа, но ничего не сказал, ждал, приложив трубку к уху.
– Аркань, ты к обеду придешь? – спросил женский голос. – Чего хочешь, борща или окрошки?
– С кем говорю? – спросил Дима.
– А вы кто? – удивилась Нина.
– Отдай телефон! – крикнул Аркадий громко, чтобы Нина его услышала.
– Аркадий, ты где, кто это? – закричала и Нина. – Я его жена, отдайте ему телефон!
– Ваш муж задержан за незаконный переход границы, – сообщил Тюрин. – Вы можете помочь, если скажете, зачем он проник на территорию Украины. А то он тут врет, что к любимой женщине пришел, которая тоже замужем. А у самого жена, оказывается.
– Какая еще любимая женщина?
– Ерунда! – закричал Аркадий во всю мочь. – Нина, не верь, это я им для отмазки сочинил! Отдай телефон, говорят!
Он ринулся на Тюрина в обход стола, но забыл про Арину – и зря. Та сбоку напала, схватила Аркадия за руку и таким сильным, таким точным движением заломила ее, что Аркадий рухнул на колени и ударился лбом об пол. Арина заводила руку все дальше, одновременно коленом упершись в спину Аркадия.
– Больно, дура! – застонал Аркадий, чувствуя, как выламывается плечевой сустав.
– Что там происходит? – кричала Нина.
– Разберемся, сообщим, – ответил ей Дима и отключил телефон.
Теперь другого пути не было, придется Аркадия арестовывать. Хотя бы уже за факт нападения на пограничника.
Но какая Арина молодец! Да, овчарка войны, но при этом надежный товарищ. И как ловко она скрутила здоровенного мужика! Молодец, девчонка! И, кстати, овчарка не ругательство, овчарки – самые умные из собак, если кто не знает. И самые верные.
Дима выставил большой палец, показывая его Арине, она улыбнулась. Только что они чуть было не стали совсем чужими, а теперь опять свои, это хорошо и правильно.
Теперь не настучит, подумал Тюрин.
Да и Арине было приятно, что отпала необходимость докладывать по начальству – не любила она этого, хотя и приходилась. Не по злости натуры, а из принципа.
Вагончик, в котором они находились, имел глухой отсек с дверью. Когда-то там строители хранили инструменты, а пограничники использовали для кратковременного отдыха, смастерив нары и положив матрас. Вот туда Дима и Арина поместили Аркадия. Долго искали замок, не нашли, отыскался только кусок толстой проволоки, которым Дима замотал проушины.
– Вы мне плечо вывихнули! – сердито говорил Аркадий, стараясь сохранять достоинство, не съезжать на жалобный тон. – И дайте жене позвонить, хоть объясню, где я.
– О жене вспомнил, надо же! К любовнице бежал, о жене не думал! – сказала Арина насмешливо, но слышалась в этой насмешке и горечь будущей женщины, которой, возможно, тоже изменит муж, вот Арина и злилась заранее на него.
– Он сказал, что сочинил это, – уточнил Тюрин.
– Кацапу врать, что лыки драть, – ответила Арина. – Разберемся, что он сочинил, а что нет!
Тюрин хотел напомнить, кто именно должен разобраться, но промолчал.
А Нина была вне себя: одновременно и злилась на Аркадия, и ревновала, и переживала за него. Хотела позвонить отцу – тот, человек авторитетный, не раз имел дело с пограничниками, выручая задержанных людей и арестованные товары, но представила, как он будет злорадствовать, даже если не покажет этого, и передумала. Не любит отец Аркадия, считает не дельным, не оборотистым, профессию его журналистскую расценивает как несерьезную, посмеивается, когда Аркадий начинает отстаивать принципы и горячиться. Но что делать? Самой ехать туда? А почему и нет?
Нина торопливо оделась – не ярко, но эффектно: пограничники ведь мужчины, и мужчины при этом молодые, позвала Владика, они сели в ее машину, она отвезла Владика к матери и, сказав, что надо срочно по делам, поехала к границе. Там вышла, увидела, что творится, и поняла, что в Грежин придется пробираться в объезд.
Проезжая мимо кафе «Летнее», увидела выходящего Евгения. Видимо, он там обедал. Выходил не один, беседовал с двумя мужчинами.
Это были памятные нам высокий и от природы атлетичный Петр Опцев и сорокалетний Митя Чалый, телосложением и выражением лица похожий на подростка. Они уважительно слушали Евгения, который им что-то объяснял. Нина остановилась, открыла дверцу:
– Евгений, поехали со мной!
– По ее голосу Евгений понял, что что-то случилось, – сказал Евгений.
– Случилось, – подтвердила Нина. – Потому и зову, что ты догадливый!
– Может, возьмем моих дружинников? – предложил Евгений.
Нина оглядела линялую футболку и мятые штаны Опцева, шорты и босоножки с высовывающимися грязными пальцами Чалого и сказала:
– Не тот случай, лишнего народа нам не надо.
– А напрасно! – широко улыбнулся Опцев симпатичной женщине, как бы на что-то намекая.
– В другой раз, – сухо ответила Нина.
Евгений сел, машина отъехала, Опцев проводил ее ироничным взглядом и сказал другу:
– Они все такие, пока в моих руках не побывают.
– А потом от счастья скачут? – подыграл Чалый.
– Скачут. У кого силы остаются, – снисходительно изрек Опцев.
Глава 29
Говорили, балакали – сіли та й заплакали!
[47]
Жизнь богата совпадениями, как прекрасными, так и нелепыми. Сразу несколько героев нашей истории одновременно оказались в заточении: Анфиса в подвале, Аркадий в глухом отсеке пограничного вагончика, Вяхирев с подчиненными сидел в кузове военного грузовика-фургона под охраной четверых солдат, а Геннадий Владимирский – в камере изолятора.
Недавно у Геннадия была Светлана, утешала, просила потерпеть, объяснила, что все зависит от майора Мовчана, который явно не в себе из-за гибели сына, но в том-то и дело, что сын, возможно, не погиб, значит, нужно его отыскать, она предлагала майору помощь, тот даже не стал слушать, что ж, Светлана сама попытается все узнать.
– Еду в Харьков с Ауговым, у него там знакомый в спецслужбах.
– Это странно. Мне показалось, он сам из какой-нибудь спецслужбы. Только российской.
– Мне тоже так кажется. Но все эти службы имеют какие-то между собой тайные связи, так что я не удивляюсь.
– Хорошо. Можешь узнать, есть ли протокол моего задержания?
– Попробую.
Светлана сходила, вернулась, сказала:
– Темнят. Говорят, что есть, показывать не хотят.
– Если бы был, показали бы. Значит нет.
– Гена, только не надо ничего такого.
– Не бойся, на охрану нападать не буду.
– Ладно. Я тебя люблю.
– Я тебя люблю, скоро увидимся.
Светлана ушла, а Геннадий начал осматривать камеру. Если нет протокола, то его как бы и не задерживали. Следовательно, если он исчезнет, то исчезнет тот, кого не было. Да, нападать нельзя, это уже новое преступление. А сбежать можно – нет преступления в том, чтобы исчез тот, кого не было.
Зарешеченное окошко маленькое, но надо исследовать, нельзя ли расширить. Пол деревянный, из толстых досок. Что под ним – подвал, подпол? Не положены же доски прямо на землю. Хотя Геннадий понимал, что у нас и такое бывает.
Он начал обстукивать доски и всматриваться в щели.
Вяхирев сидел на полу, положив руки в наручниках на колени и глядя перед собой. Солдаты сидели на скамьях у двери, по двое, напротив друг друга. Таранчук и Евдоха сидели по бокам Вяхирева – так, как их сразу же посадили. Евдоха боялся глянуть на капитана, опустил голову, вздыхал, кашлял, перхал, сопел носом, будто от простуды. Так в нем искали выход слова, которые хотелось высказать Вяхиреву: что, дескать, это Таранчук все затеял, что сам Евдоха капитана всегда уважал за честность и справедливость, что, если только доведется схватиться с врагами в открытом бою, он, может, грудью защитит его от пули. Но в том-то и дело, что не было честного боя, все случилось по-подлому. Это обидно, ведь Евдоха не подлец и никогда им не был.
