Трилле сморщился от резкого запаха протухшей воды и рыбьей чешуи, посмотрел на пришельцев грозно, однако никакой реакции не дождался. Они были так же вялы и сонны, как здешний слуга, а тот, в свою очередь, как те рыбины, что шевелились еще в их корзинах.
Варвар, который и сам давно хотел спать, перевел ленивый взгляд в угол таверны и… огромный кусок мяса застрял у него в горле. Он поперхнулся, закашлялся. Трилле и Клеменсина с удивлением посмотрели туда же. Не требовалось слов, дабы объяснить им, что произошло с Конаном. В дальнем углу, за маленьким круглым столиком, сидела… Да, ее можно было назвать красавицей, хотя на самом деле для таких девушек еще не придумано истинного названия. Белые пышные волосы ниспадали на узкие плечи, волнами покрывая высокую грудь; голубые, почти прозрачные глаза, обрамленные черными густыми ресницами, глядели на жалкий мирок таверны нежно и спокойно; казалось, она не осознавала еще своей поразительной Красоты, но было видно, что годы ранней юности уже Миновали — сейчас она вступила в ту пору, когда девушка уже прозывается женщиной, и даже слепец Не ошибется в этом, лишь заслышав звук ее чудесного бархатного голоса.
Конан ничуть не сомневался в тембре ее голоса однако убедиться не мешало. Быстро запихав в рот еще один кусок мяса, он проглотил его, запил глотком вина, вытер губы тыльной стороной ладони, встал и решительно направился к ней.
— Я Конан из Киммерии, — представился он, одарив ее своей самой обаятельной улыбкой, слегка похожей на волчий оскал.
— Лукресия, — ответила она, нисколько не смутившись. Голос у нее оказался именно такой, какой и предполагался, то есть нежный и одновременно низкий, с приятными грудными нотками.
— Ты не похожа на вендийку, — сказал Конан и не сдержал гордой усмешки: он считал, что сделал ей весьма тонкий комплимент.
— Я из Аквилонии.
Аквилония — прекрасная страна, подарившая миру непревзойденных прелестниц, многие их коих уже имели возможность познакомиться с Конаном из Киммерии. Сейчас такая честь предоставлялась Лукресии.
— С чего вдруг тебя понесло в Вендию, красотка? — брякнул варвар, тут же досадливо сморщившись. Он хотел спросить иначе: «Каким ветром тебя занесло сюда, моя красавица?» Увы. Любезность никогда не входила в число его достоинств, что, конечно, Лукресия уже заметила.
— Я иду в Мандхатту, — с улыбкой пояснила она.
— И я иду в Мандхатту! Не хочешь разделить со мной место на спине слона?
(Последняя фраза запросто могла вылететь из уст велеречивого царедворца, привычного к дипломатии. Конан забыл вдруг о своем презрении к этой публике и мысленно похвалил себя за исправленную так ловко оплошность предыдущего высказывания.)
— Ах, Конан… — засмеялась Лукресия. Похоже, на нее вовсе не произвела ожидаемого впечатления прекрасная фраза о слоне.
Конан недовольно нахмурился, как бы говоря: «Да что ж тебе еще надо?» Вслух, однако, заявил другое:
— Но сначала я разделю с тобой ложе в этой вонючей дыре. Не знаешь, есть ли комнаты наверху?
Лукресия расхохоталась. Она не сердилась на варвара. Ей нравилось, что его яркие синие глаза, такие суровые и такие холодные, потеплели, едва только обратились к ней. Ей нравилось, что он так могуч и огромен (впрочем, сие нравилось всем женщинам). Ей нравилось, что буйная черная грива его нечесана и вздыблена, как у зверя. Также ей нравилась его неотесанность (по закону противоположностей, которые притягиваются друг к другу вопреки несоответствию внутреннего и внешнего содержания). В общем, она была совсем не против уступить ему половину своего ложа. Она знала, конечно, что приличия ради (неизвестно кем и зачем придуманного) следует фыркнуть и передернуть плечиками на столь откровенное предложение, однако в эти игры давно уж отучилась играть. Она и впрямь была женщиной…
— Да, Конан, ты разделишь со мной мое ложе. Комнаты наверху есть — я живу здесь уже третий день… О, я вижу, на нас смотрят… Может быть, ты познакомишь меня со своими друзьями?
Повернувшись, киммериец увидел, что Трилле и Клеменсина взирают на них неотрывно — у Повелителя Змей даже отвисла нижняя челюсть, настолько он был увлечен. Глаза его при этом затуманились, и всякому, кто был с ним знаком, при взгляде на него стало бы ясно, что ему не терпится предложить Лукресии потрогать свое тело.
Конан махнул рукой, приглашая спутников подойти.
— Клеменсина и Трилле. Едут со мной в Мандхатту.
— Я — Лукресия.
— О-о-о… — забормотал Повелитель Змей. — Прекрасная кувшинка… Тьфу, то есть лилия…
Он присел на край скамьи и от волнения ухватил с блюда Лукресии большой кусок рыбы. Клеменсина продолжала стоять и смотреть на новую знакомую Конана. Взгляд ее — впервые за все время их совместного путешествия — был полон неприязни и тревоги.
Киммериец, который не выносил, когда кто-нибудь стоял за его плечом, дернул ее за полу туники, таким образом предлагая сесть, но она положила руку ему на плечо, таким образом отвечая — «нет».
— Лукресия, говоришь? — задумчиво произнесла она. — Хм-м-м… Где-то я тебя уже видела…
Глава шестая. Лукресия
Взор прекрасных голубых глаз столкнулся на полдороге со взором не менее прекрасных зеленых. Почему-то именно в этот момент Трилле вдруг понял: философия — не его удел.
Он удивленно таращился то на одну женщину, то на другую, и никак не мог уяснить себе, что же все-таки происходит. Между тем некие тайники его мозга, коим было суждено никогда не открыться, уловили определенный смысл в этих странных взорах. На большее они оказались неспособны, так что смысл сего смысла при этом так и остался загадкой. Одно дело — принять твердое решение умываться два раза в луну, совсем другое — понять, что означает «женский взгляд». Трилле вздохнул.
Вздохнул и Конан. Так приятно начавшееся знакомство грозило сорваться из-за того только, что Клеменсина вздумала ревновать. Тайники его мозга были закрыты наглухо, а потому ничего иного ему и в голову не пришло. Сумрачным взглядом смерив девушку, киммериец отодвинул ее в сторону и, накрыв рукою маленькую ручку Лукресии, вновь завладел ее вниманием.
— Клянусь Кромом, милая, — самодовольно произнес он, — тебе не терпится показать мне свою комнату.
— А мне? — тут же влез Повелитель Змей. — Мне ты покажешь свою комнату?
Только сейчас Конан вспомнил вдруг, что Трилле тоже некоторым образом мужчина, а вспомнив, совсем уж было собрался отвесить ему оплеуху и вышвырнуть вон, но тут Лукресия подарила ему прелестнейшую — а главное, многообещающую — улыбку, и яростная вспышка в синих глазах потухла.
