проблема, – ответил Рейни. – Если мы не сумеем сохранять воду в жидком состоянии и создать подлинный круговорот воды, то идея создания экосистемы под открытым небом бессмысленна. Где бы мы ни выбрали место для этого эксперимента, ночная температура будет опускаться ниже точки замерзания воды. Реки будут целиком промерзать, а днем даже не будут успевать полностью оттаивать. Для искусственного подогрева воды потребуются немыслимые энергетические затраты, а конечный результат будет не лучше города под колпаком.
– Иначе говоря, ты не веришь в данный план развития.
– Я не могу напрочь исключить возможность успеха, но это будет невероятно сложно.
– Понимаю.
– Безусловно, в основе моих заключений – только самые приблизительные подсчеты, – сказал Рейни. – Детальных расчетов я не делал.
– Ничего страшного, – кивнул Ганс. – Для меня главным было уловить общий смысл. Окончательный результат зависит не только от меня.
Рейни растерялся:
– И далеко ли… продвинулась разработка проекта?
– Пока это всего лишь предложение, которое подвергается оценке. В данное время усилия сосредоточены на обновлении технических подробностей для анализа вероятности успеха. Пока что проект еще не передан в Совет для дебатов.
– Это будет решение Совета или потребуется всеобщий плебисцит?
– Этот вопрос пока не решен.
– А вы лично к чему склоняетесь?
– Тоже пока не решил. – Ганс немного помолчал и добавил: – Мне в этом вопросе надо проявить всемерную осторожность. Пожалуй, это всё, что я могу сделать.
В голосе Ганса прозвучала нотка встревоженности, и это тронуло Рейни. Повисла пауза. Он кивнул:
– Понимаю.
Он осознавал, с чем борется Ганс. Ему хотелось остаться в городе, но вряд ли он сможет увидеть, исполнится ли его воля.
Теперь Ганс уже не был воином. Он был консулом. Воин мог бы горячо приветствовать идеалы своих товарищей, а консул такой свободы не имел. Консул не имел права диктовать политику. Скорее, он был похож на судью во время процесса. Его работа состояла в обеспечении справедливости процесса политических дебатов и в выборе наиболее эффективного способа ведения дискуссий. Самому ему же не позволялось самолично принимать решение об исходе дебатов. Его интерес к техническим принципам, заложенным в данный проект, был подобен интересу судьи к фактам рассматриваемого дела.
За последние несколько дней дебаты разгорелись не на шутку. С тех пор как Церера водворилась на орбите Марса, планирование будущего города стало частью программы Совета. По мере прогресса в переговорах с Землей планы эксплуатации ресурсов Цереры перешли от чисто концептуальной стадии к подробным сообщениям. Согласно протоколу деятельности Совета, все поступающие предложения должны были сначала быть раскрыты в политическом разделе центрального архива вместе с сопроводительными результатами научных исследований и полученными данными. Затем начинались раунды открытых дебатов. Они продолжались вплоть до принятия решения Советом или плебисцитом.
Два предложения, привлекшие наибольшее внимание в данный момент, были обозначены как «миграция» и «продолжение». Первое предложение предусматривало переселение всех марсиан в кратер и создание экосистемы под открытым небом, а второе настаивало на том, чтобы марсиане оставались жить под стеклянными колпаками Марс-Сити, притом что воду с Цереры следовало превратить в реку, текущую вокруг города. У обоих предложений имелись преимущества и сложности. Оба требовали примерно одинаковых вложений. На дебатах председательствовал Ганс, и если бы народ решил-таки покинуть город и перебраться в другое место, у консула не было бы иного выбора, как исполнить волю народа.
– На самом деле я пригласил тебя еще и потому, что хочу попросить тебя об одной услуге, – негромко проговорил Ганс.
– Конечно, – отозвался Рейни.
– Хочу попросить обратить внимание на то, что обо всем этом говорят люди вокруг тебя, – осторожно произнес Ганс. – Полезно понимать настроения людей.
– Понимаю.
– Но не стоит слишком сильно суетиться, – добавил Ганс с некоторой растерянностью. – Мы же с тобой оба знаем, что это не совсем правильно.
– Вам не стоит беспокоиться.
Ганс кивнул. Рейни видел, что его собеседник борется с двумя противоборствующими порывами. Первым из них было его личное желание предотвратить отказ от достижений его друга, Галимана. А вторым был его долг перед системой – защита справедливости процесса обсуждения от манипуляции за счет эгоистичных интересов. И то и другое было одинаково дорого для Ганса.
Будучи консулом, Ганс был наделен властью для того, чтобы выбрать форму финального голосования и, следовательно, мог избрать тот вариант, который был бы наиболее выгоден для сохранения наследия Галимана – хрустального города. Теоретически, выбор формы голосования мог быть продиктован сутью вопроса, а не желаемым ответом. Но все знали, что неизбежно возникнут разногласия в зависимости от точки зрения Совета, в большой степени состоящего из элитарных граждан Республики, и от мнения простых людей в целом. Поэтому консул, точнее понимавший настроения народа, мог, действуя в рамках закона, избрать ту форму голосования, которая бы наиболее соответствовала желаемому исходу. Ганс всегда терпеть не мог такие уловки, но на этот раз был вынужден к ним прибегнуть. Рейни стало жаль его. Он знал, как Ганс Слоун всегда превозносил справедливость процесса голосования. Демократия на Марсе была спланированной. Честное голосование по любым вопросам было сердцем и душой в жизни республики.
Рейни подумал о том, что самой большой иронией жизни Ганса стало то, что этот человек был навсегда обречен выбирать не то, чего ему хотелось, а то, что следует сделать.
Врач смотрел на старика, сидящего напротив. Ганс подлил себе вина и выпил. Его каштановые, чуть вьющиеся волосы были аккуратно зачесаны назад. В густой бороде появилась проседь, уголки губ обвисли. И хотя внешне Ганс Слоун лет двадцать практически не менялся, внимательный наблюдатель заметил бы, что этот человек с каждым днем старел. Становилась более дряблой кожа, появлялись морщины возле уголков глаз, на шее. Даже тело, словно бы выкованное из железа, стало слабеть.
– Думаю, вам не стоит слишком много брать на себя, – проговорил Рейни, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более обыденно. – Чему быть, того не миновать. Каким бы ни стал окончательный результат голосования, я не думаю, что архонт Галиман будет винить вас.
Ганс Слоун посмотрел за окно. Казалось, он глядит в далекое прошлое или рассматривает печальное будущее. Свет заходящего солнца делал более глубокими тени от морщин на его лице. Когда он вновь заговорил, его голос зазвучал устало.
– Мне в жизни пришлось встретиться со столь многими сожалениями… Боюсь, предстоит еще одно.
– Вы сделали всё, что смогли, – сказал Рейни.
– Мне пришлось попрощаться со всеми моими друзьями и любимыми, – сказал Ганс. – Он пристально посмотрел на Рейни. – Со всеми.
На эти слова у Руни не было ответа. В темно-карих глазах Ганса он увидел печаль. Это был редкий случай. Рейни казалось, будто он смотрит
