Еще я узнал, что Баруд эль-Амасат и Манах эль-Барша и бежавший с ними из Эдирне надзиратель скрываются в развалинах Остромджи. Но руины могут быть весьма обширны. Наверное, эти люди появляются там по ночам в установленное время. Потом я выяснил, что есть такой старик Мюбарек, так называемый «святой», у которого прибывшие с помощью пароля узнают все новости. В частности, трое названных лиц. Но кто такой этот «святой», который, несмотря на святость, занимает немалый пост в преступной иерархии? Где его искать? Тоже на развалинах? И что это за пароль? «Святого» я надеялся найти быстро. С паролем же дело было намного сложнее. Можно, конечно, захватить этого старика и вытрясти из него нужные сведения. Теперь я был уверен, что оба любителя спиртного останутся в комнате до утра. Они не заказали никакой еды, и потому ракия подействовала на них быстрее.
Это было мне на руку, ибо таким образом искомые оказывались непредупрежденными о нас и я мог использовать время с сегодняшнего полудня до завтрашнего для поисков беглецов — до этого времени пьянчуги не очухаются.
Я выскользнул из своего убежища и пробрался в спальню. Она была заперта изнутри. Я тихо постучал, и Халеф открыл. Он находился там с обоими спутниками и слугой.
— Нам необходимо было закрыться, — объяснил он тихо. — Подонки могли додуматься проверить все помещения.
— Правильно сделали. А где остальные домашние?
— Они все попрятались, ведь хозяин объяснил, что все на поле.
— Тогда давайте трогаться. Иди первым и позаботься, чтобы нас не обнаружили.
Слуга, которому предназначалось это распоряжение, вывел нас, закрыл дверь, спрятал ключ и повел к лошадям.
Второй слуга, обслуживавший гостей, тоже стоял наготове. Он пошел к ним и, громко разговаривая, стал отвлекать их внимание.
Из двора нам удалось незаметно проскользнуть к задней стене здания, откуда путь наш лежал в поле, где с лошадьми и слугами нас поджидал хозяин.
— Слава Богу, для тебя время текло не так медленно, как для меня! Поехали!
— Сначала давай рассчитаемся. Скажи, сколько мы тебе должны.
— Должны? — улыбнулся он. — Ничего не должны.
— Так дело не пойдет.
— Пойдет. Вы мои гости.
— Нет. Мы к тебе приехали незванно, а ты встретил нас как близких людей.
— Эфенди, хватит об этом!
— Но я же обещал заплатить за этих мерзавцев!
— Ты явно хочешь меня разозлить. Ты что, собираешься возвращать мне деньги за пару яиц и пиво? И думаешь, я их приму? Да никогда!
Я с интересом смотрел на лицо Халефа, которое менялось буквально с каждой секундой. Он очень боялся, что я все же заплачу. И раздраженно сказал:
— Сиди, ты знаешь Коран и все его закоулки. Почему ты выступаешь против этого мудрого учения? Ведь ты же знаешь, что нельзя отводить руку дающего. Подаяние — это дар Аллаха; тот же, кто отвергает дар, обижает Аллаха. Я надеюсь, что ты уймешь свое сердце и окажешь честь Пророку. Не стоит спорить о пиастрах, которые никому не нужны.
Это было подано с таким напором, будто речь шла о жизни и смерти, проклятии и вечности. Я, смеясь, вручил слугам бакшиш — самую малость, от которой они пришли в такой восторг, что по очереди стали целовать мне руку, чему я так и не смог воспрепятствовать.
Затем мы выехали на дорогу в Остромджу (я уже говорил, что это на самом деле вовсе не дорога). Проехав по ней всего ничего, я спросил хозяина:
— Эта так называемая дорога — единственная, которая ведет к Остромдже?
— Это самый прямой путь. Есть и другие, но по ним дольше ехать.
— Давай поищем именно такую. Нам она больше подойдет.
— Почему?
— Потому, что утром, когда оба парня очухаются…
— Утром? — перебил он меня.
— Именно так. Они пробудут у тебя именно столько, потому как не надо платить. Они не ждут тебя завтра обратно, поскольку ты будешь пить по поводу своего дня рождения.
— Вот негодяи! Я огорошу их тем, что сообщу, что у меня вовсе не день рождения!
— Не надо этого делать.
— Отчего же?
— Оттого, что не в твоих интересах, чтобы те оказались завтра к обеду в Остромдже. Ты поймешь это потом. Если они поедут за нами, то заметят, что мы все же направляемся в Остромджу, а не в Дойран. Это свело бы на нет все наши планы.
— Хорошо. Если ты так хочешь, скачем другим путем. Вот здесь дорога сворачивает налево и идет полями и лугами. По ней мы выберемся на другую дорогу, ведущую в Кустурлу. Та нас никто не знает.
И мы свернули в сторону. Дороги как таковой здесь не было. Просто сухая земля, по которой ходили и ездили люди, вот и все. Справа и слева тянулись табачные плантации, встречались отдельные участки хлопчатника. Потом снова шла неухоженная земля и наконец лес, через который мы скакали, можно сказать, напролом.
До сих пор мы молчали, но хозяин больше не мог сдерживать своего любопытства.
— Ты слышал, как я разговаривал с этими любителями ракии?
— Все, до единого слова.
— Все вопросы и ответы?
— Ничего не пропустил мимо уха.
— И как тебе?
— Ты прекрасно выполнил поручение. Очень тебе признателен.
— Это меня радует. Мне сложно было выполнить это как надо.
— Знаю и потому восторгаюсь тобой вдвойне. Ты доказал, что ты прилежный обманщик.
— Господин, я весьма рад, ибо похвала из твоих уст для меня ценнее, чем чья-либо еще.
— Как так?
— Потому что ты ученый, который знает обо всем — от солнца до корней в траве. Ты знаком с королями и царями, которые ценят тебя, и путешествуешь под защитой падишаха, с которым ел из одной тарелки.
— Кто это сказал?
— Человек, который знает это точно.
Я тут же догадался, что мой маленький, но храбрый хаджи и здесь потрудился на славу. Он называл себя моим другом и защитником, и чем краше меня расписывал, тем больше света моей славы падало и на его скромную фигуру. Взглянув на него, я понял, что прав: догадываясь, что сейчас разразится гроза, он, видя, что я разговариваю с хозяином, чуть поотстал.
То, как хозяин ответил на мой вопрос, доказало мне, что Халеф запретил ему называть его.
— Кто же это такой, кто говорит то, о чем не имеет ни малейшего представления? — спросил я нарочито громко.
— Я не могу его назвать.
— Хорошо. Тогда я назову его имя. Он-то сам сказал тебе его?
— Да, эфенди.
— Оно очень длинное. Маленького негодника зовут вроде бы хаджи Халеф Омар… Продолжить?
— Господин, не надо!
— И все же, как?
— Я же обещал ему…
— Ладно, можешь держать свое слово. Только скажи — да или нет? Это был хаджи?
Он попытался уклониться от ответа, но под моим строгим взглядом признался:
— Да, это он сказал.
— Но тогда я заявляю тебе: он отъявленный лжец.
