Здесь Хитрово как бы присоединяется к общему мнению, что появление Японии на материке опасно для России, а значит, следует удалить ее оттуда. Но на самом деле опасность эта мнимая. И Хитрово продолжает: занимая Лаодун, Япония сразу теряет все выгоды своего островного положения, делается крайне уязвимой и становится от нас в прямую зависимость. Ввиду того, что, с одной стороны, изгнание японцев с полуострова является делом трудным и грозит окончательно и навсегда восстановить против нас Японию, а с другой — самое пребывание японцев на этом полуострове имеет за собой и многие существенные для нас выгоды, Хитрово и предлагал предоставить японцам Лаодун. Но потребовать от них соответствующих компенсаций, которые вполне сводили бы к нулю все опасности от появления японцев на Лаодуне.
«Такими компенсациями, по мнению Хитрово, могли бы быть следующие:
1) присоединение к нам Северной Маньчжурии для превращения Амура и частично Уссури в наши внутренние реки;
2) концессия в нашу пользу на постройку железной дороги через всю Корею с юга на север вплоть до соединения с Сибирской дорогой во Владивостоке, и
3) приобретение нами морской станции недалеко от исходной точки означенной железной дороги, например, приобретение острова Каргодо, где мы могли бы создать второй Гонконг.
Таким образом, Хитрово как бы перемещал Японию на место России и обратно, т.е. предоставлял Японии Южную Маньчжурию, а России — Корею»{157}.
Судьба этого оригинального, а может быть, даже гениального предложения, которое, будучи принято, изменило бы всю историю последних лет на Дальнем Востоке[98], была подозрительно типична.
Как и многие важнейшие и интереснейшие известия[99], депеша Хитрово, отправленная из Токио 10 апреля, дошла до князя Лобанова лишь 24 апреля, т.е. когда было уже получено второе согласие японцев на уступку ими Порт-Артура. Вспомним, что журнал Совещания Император утвердил 16 апреля. Если бы телеграфная депеша Хитрово пришла вовремя — все могло быть по-другому.
С этим непонятным запаздыванием самых важных сообщений мы еще столкнемся не раз при занятии Порт-Артура.
Странно также, что опытный дипломат Лобанов-Ростовский как-то очень быстро изменил свое первоначальное абсолютно верное мнение. Современный исследователь русско-японских отношений пишет, что Лобанова-Ростовского «умело направлял вездесущий Витте»{158}.
Более чем правдоподобно.
Следует еще сказать, что Хитрово был горячим сторонником русско-японского сближения и дружбы, почему к его словам и предложениям стоило бы отнестись с особым вниманием. Хитрово, несомненно, обладал информацией, позволявшей ему с уверенностью считать, что предложенные им пп. 1-3 не нарушат дружеские отношения России и Японии.
Демонстрация силы. И что она выявила
Вот при каких странных и до сих пор не вполне разъясненных обстоятельствах Россия взяла на себя роль защитника Китая от посягательств Японии. Демонстрация силы стала неизбежной. И во время этой демонстрации возникли некоторые вопросы. Причем в данном случае насколько нужна и уместна была демонстрация — вопрос второй[100].
А первый вопрос заключался в том, что на это время эскадра вынуждена была уйти из гостеприимных до той поры японских портов, так как, по справедливому замечанию адмирала Сергея Петровича Тыртова, неудобно пользоваться гостеприимством страны, которой собираешься угрожать. И эскадра осталась без дома во время своей демонстрации в Желтом море, не говоря уж про четыре долгих зимних месяца бездомья, когда замерзает Владивосток.
Временной операционной базой Соединенной эскадры был выбран порт Чифу — к югу от Порт-Артура через Печилийский пролив.
Уже после окончания демонстрации и ухода эскадры во Владивосток был поставлен вопрос о незамерзающей базе для Русского Тихоокеанского флота. Новый командующий эскадрой адмирал Е.И. Алексеев еще в 1895 году обошел корейские и китайские порты и сделал вывод, что на случай войны с Японией подходят только южнокорейские порты в районе Мозампо и остров Каргодо, а из китайских (с оговорками) бухта Киао-Чао (Циндао). А для полной гарантии успеха боевых действий следовало бы занять еще и Цусиму.
В последнем мнении, кажется, были едины все моряки Русского Императорского Флота, плававшие когда-либо в составе Тихоокеанской эскадры.
Поскольку Корею приказано было пока не тревожить «в связи с дружескими отношениями с Японией»[101], а только вести наружное наблюдение за корейскими портами, то Начальник Соединенной эскадры адмирал Тыртов обратился к нашему посланнику в Пекине графу Кассини с просьбой добиться у пекинского правительства разрешения использовать Киао-Чао как базу для флота. Проявив действительно незаурядное дипломатическое мастерство и, можно сказать, гражданское мужество, граф Кассини в рекордный срок добился согласия китайского правительства.
И был неприятно поражен реакцией адмирала Тыртова на это радостное известие. Адмирал ответил посланнику, что он просил об этом так, на всякий случай, и, может быть, при случае пошлет в Киао-Чао какую-нибудь не слишком нужную канонерку[102].
Надо учесть, что Киао-Чао в ту пору, да и в 1898 году, значительно больше, чем Порт-Артур подходил для базы Тихоокеанского флота[103] — недаром на него так стремительно накинулась Германия неполных два года спустя. Добыть такую базу от Китая «в одно касание» было буквально подвигом. Поэтому реакцию адмирала Тыртова более чем странной не назовешь. Ведь не мальчик все же, чтобы считать, что базу у Китая можно попросить «на всякий случай».
Граф Кассини справедливо настаивал, что хотя бы из вежливости часть эскадры должна провести зиму в Киао-Чао. Тщетно. Такое впечатление, что с вполне компетентным адмиралом Тыртовым что-то случилось. Впрочем, вскоре он спустил флаг командующего и отбыл в Санкт-Петербург на повышение. Скончался он 10 января 1903 года, пребывая в должности Командующего Черноморским флотом. Интересно, что окончательно прошляпил в конце 1897 года Киао-Чао в пользу Германии старший брат Сергея Петровича — адмирал Павел Петрович Тыртов, Тыртов 1-й, Управляющий Морским Министерством с 1896 года. Семейное это у них, что ли? И умер он сразу вслед за младшим братом. Занятие Германией Киао-Чао спровоцировало занятие МИДом России Порт-Артура. Адмирал Тыртов 1-й проявил также ненастойчивость, граничащую с должностным преступлением, во время совещаний по занятию Порт-Артура.
И по словам «Введения», именно на Морском Министерстве лежит основная вина в том, что, пренебрегая компетентным мнением адмиралов, командовавших флотом на Дальнем Востоке, прежде всего Алексеева и Дубасова, оно упустило стратегически необходимую и невозместимую базу на юге Кореи.
При этом руководство Морского Министерства вначале шло на поводу неких высших чинов в Петербурге, а затем — Министерства Иностранных Дел[104]. А в 1901 году вопреки протестам Командующего морскими силами на Дальнем Востоке П.П. Тыртов отозвал единоличным приказом под предлогом ремонта несколько кораблей эскадры в Кронштадт. Обратно без ремонта на Дальний Восток они пошли уже с адмиралом Рожественским. Действие, до сих пор также не получившее разумного объяснения и граничащее с вредительством.
Так что чудны дела Твои, Господи! Может, у адмирала П.П. Тыртова дипломатического или, вернее, геополитического чутья вовсе не было? Так лучше бы его не министром назначить, а командиром того же Кронштадтского порта, например. Много вреда, глядишь бы, и не принес.
Кстати, чтобы не забыть. Во время совместного плавания соединенных эскадр выяснилось, что как раз совместно ходить и маневрировать суда эскадр не умеют. Хотя П.П. Тыртов руководил Тихоокеанской с 1892 года, и с углем особых проблем не было. А Средиземноморской эскадрой командовал сам адмирал Макаров.
Но констатацией этого печального факта дело и ограничилось.
В 1896-1897 годах Командующий Тихоокеанской эскадрой адмирал Е.И. Алексеев еще несколько раз подчеркивал, что только порт на юге Корейского полуострова может считаться ценной базой при возможном конфликте с Японией. А также для предотвращения этого конфликта.
Этой же точки зрения в еще более категорической форме придерживался младший флагман Тихоокеанской эскадры контр-адмирал Дубасов, сменивший в 1897 году адмирала Алексеева на должности начальника эскадры.
И самое главное — во взаимном положении России и Японии в Корее произошли за 1895-1897 годы такие изменения в пользу России, которые делали осуществление планов русских адмиралов более чем реальными.
