несмотря на её любовь к разговорам. Уверен, у меня есть все шансы стать героем истории о госте, который платил за болтовню и всегда оставался в штанах в волчьем доме. Но когда я расскажу ей о самом важном, она от меня не отвернётся. Мне нужно… Нет, мне необходимо поделиться с ней. Я больше не могу скрывать это. Я изучаю эгерум, и моя работа разъедает меня отчаянием. Я не справлюсь без её поддержки».
В тот день Тэо, как обычно, вошёл в двери волчьего дома. Как обычно, звякнуло золото в его кошеле. Как и прежде, здесь царил приятный полумрак и пахло прекрасными женщинами. Но в этот раз что-то было не так. Никто не танцевал, а музыка впервые на его памяти затихла, уступив место натянутой тишине.
– Постой, – остановила его Амана, не дав монетам опуститься в чашу. – Охотница больше не работает.
– А когда я снова смогу её увидеть? – не понял Тэо.
– Никогда. Её здесь больше не будет.
У Тэо словно выбили почву из-под ног. Расспросы не слишком-то помогли: Амана не соглашалась рассказать, ни куда отправилась Хил, ни что с ней произошло. Хозяйке даже пришлось пригрозить настойчивому гостю охраной, если он не оставит её в покое, не выберет другую девушку или не уберётся прочь. Теперь волчицы смотрели на Тэо совсем по-другому. Кто-то раздражённо, кто-то с жалостью, кто-то заискивающе, надеясь занять место его любимицы… Поняв, что ничего не добьётся, Тэо вылетел на улицу и кинулся прочь.
Хил, или Охотница, как её называли другие волчицы, иногда вскользь упоминала, что однажды наконец оставит своё ремесло. Но неужели она просто ушла? Ничего ему не сказала, не оставила ни записки, ни знака? Как теперь найти её в этом бесконечно огромном городе, озарённом цветными огнями? Как жить, лишившись самого близкого друга, ставшего таким важным за столь недолгое время?
Вернувшийся в госпиталь Тэо был сам не свой. Он заперся в кабинете и впервые извлёк на свет бутылку ликёра из горькой полыни, полученную в подарок много лет назад. Тэо Рэсис не любил пить и считал это излишеством, но в самые сложные моменты, когда обратиться было больше не к чему, не отказывался пропустить стаканчик-другой.
Через время в дверях показался его напарник по смене, но по виду товарища понял, что сейчас того не стоит беспокоить вопросами вечернего обхода и пообещал справиться сам. Тэо ещё некоторое время сидел, глядя, как отсветы фонарей за окном отражаются на зелёной глади в стакане. «Я обязательно тебя найду», – крутилось у него в голове.
А может, и не нужно было? Может, она хотела исчезнуть и никогда больше его не видеть? Домой возвращаться Тэо не торопился: после того как Хил появилась в его жизни, мрачная квартирка в квартале Непобеждённой стала для него особенно неуютной, чужой. Она никогда не была его домом: своё сердце Тэо оставил во Флюмене. Там, где сейчас его маленький сын только-только познавал прелести жизни, вступая на свой собственный путь. Всё это было так безбожно далеко, что сердце полнилось лишь тоской, затмевающей все хорошие воспоминания и надежду хоть ненадолго снова увидеть семью. Хил стала для него путеводным светом в этой тьме. А теперь и она исчезла.
За дверью, в больничных коридорах, стоял привычный гул. Пациенты под действием морока не спали и как всегда полуночничали. Тэо привык к этим звукам, они его даже успокаивали. Он провёл остатки вечера в раздумьях, после чего откинулся в кресле и заснул, укрывшись собственным плащом.
– Тэо! Просыпайся, бездельник!
Открыв глаза, Тэо увидел перед собой фигуру старшего врача. Эйра Энний всегда отличался двумя качествами: деятельностью и немногословностью. Однако второе касалось только тех ситуаций, когда его подчинённые работали как подобает. Если же ему доводилось застать врача спящим в собственном кабинете вместо утреннего обхода, эйра Энний припоминал самые забористые словечки из его арсенала.
Тэо пропустил крики мимо ушей, не давая Эннию себя заболтать. Он поднялся, повесил плащ на крючок и, облачившись в халат, бесцеремонно закрылся от старшего врача в уборной. Тело потряхивало от утренней прохлады, заставшей Тэо врасплох после беспокойного сна. Он умылся ледяной водой: сердце мгновенно забилось чаще, а мысли прояснились. Ему было немного стыдно за проявленную слабость: никогда ещё личное не вставало между ним и работой. Миссия врача всегда была для Тэо на первом месте, чего стоило одно решение перебраться в столицу, когда семейная жизнь во Флюмене только-только вошла в нормальное русло. Вот и сейчас стоило взять себя в руки и отбросить мысли о Хил.
– Там новую партию привели, чтобы к обеду анамнез был у меня на столе, – выдал напутствие старший врач, когда Тэо выходил из кабинета.
«Новая партия». Как легко и просто ему удавалось обезличить этих людей. Они поступали сюда десятками, сотнями, и личная трагедия каждого из них переставала быть трагедией. Признаться, Тэо замечал, что за эти три года и сам успел закостенеть. Он помнил, как всё началось, помнил леденящий ужас и желание помочь каждому страждущему… Но теперь всё это потускнело, стёрлось. Неспящих становилось так много, что он едва успевал вести учёт и выдавать одно и то же назначение на всех. Так и сейчас – он обошёл несколько палат и сразу же забыл лица каждого, с кем говорил. По записям в журнале Тэо пациентов можно было с лёгкостью отличить друг от друга: женщина, шестьдесят лет, хронические воспаления лёгких; юноша, семнадцать лет, крупное телосложение, крепкое здоровье; мужчина, тридцать три года, переболел песчаной лихорадкой два года назад. Но мог ли вспомнить Тэо, какими они были на самом деле? Боялись ли или без труда приняли свою долю? Улыбались ли, несмотря ни на что? Отводили ли взгляд?
Отдёрнув штору, ведущую в следующую палату, Тэо сухо поздоровался и принялся задавать стандартные вопросы. Он привык не поднимать глаз, помня, что за защитной белой маской, скрывающей взгляд, всё равно ничего не разглядеть.
– Назовите своё имя и возраст, – попросил он.
Ответа не последовало, и Тэо повторил вопрос. Он раздражённо постучал карандашом по бумаге и собирался было поторопить пациента, как вдруг до него донёсся до боли знакомый голос:
– Тэо?..
Он сразу узнал этот испуганный шёпот.
– Боги всемогущие…
Позабыв всякую осторожность, Тэо отбросил маску с лица и бросился к девушке, заключив её в крепкие объятия. Хил прижалась к нему, вцепившись в его халат и разрыдавшись. Он впервые видел её такой: сломленной, напуганной, потерянной. Опустив взгляд, Тэо вгляделся в её лицо – его побледневший овал
